Символ Веры

Время властно над всеми, однако к некоторым оно относится чуть более милостиво. Фрэнк Этьен Беркли - американец с французскими корнями - относился к таким счастливчикам. Он был на пять лет старше Римана, а выглядел самое меньшее на десять моложе, даже с поправкой на общий нездоровый вид Ицхака. Фрэнк был очень высок, наверное близко к метру девяносто, жилист и не слишком широкоплеч. Фигура не атлета, но солдата. Узкое выразительное лицо с выступающими резкими скулами, гладко выбритое. И белесые от природы волосы, коротко подстриженные и зачесанные без намека на популярные бриолины. Казалось, что Беркли преждевременно поседел, это придавало ему вид не только спортивный, но и весьма благородный.

Отслужив в свое время артиллеристом, Фрэнк выкинул второе имя «Этьен», а также возненавидел армию и форму в любых ее проявлениях. Потому и одет был как обычно - в уже не раз рваные, многократно чиненые штаны от рабочей формы Немецкой Бригады и относительно новую джинсовую рубашку навыпуск. Таким Риман увидел его почти двадцать лет назад в первый раз, таким же неизменно встречал все последующие годы. Ходили упорные слухи, что у «Скорпиона» есть щегольской костюм от лучших неаполитанских портных и даже смокинг, однако никто не мог квалифицированно похвалиться, что видел их воочию.

– Какая приятная встреча, - кисло приветствовал коллегу Ицхак, даже не пытаясь сделать вид, что испытывает положительные эмоции.

– Да, очень, очень рад, - с той же миной отозвался Беркли и бросил за плечо короткую команду по-китайски, приказывая сопровождению ждать снаружи. Три низкорослых азиата качнули головами, как игрушки-болванчики, синхронно и без всякого выражения на одинаковых лицах. Риман как обычно промолчал и как обычно же подумал, что напарника не доведет до добра привычка нанимать местных, а не нормальных белых кригскнехтов. Впрочем у Фрэнка всегда было наготове традиционное объяснение - авиетка вмещала только четверых, считая пилота, чьи задачи выполнял сам Беркли. Поэтому чем легче боец, тем дальше можно улететь на одной заправке.

Щелкнул английский замок на двери. Риман дернул шнурок, свисающий с потолка, переключая вентилятор в ускоренный режим.

Фрэнк стал прямо под вращающимися лопастями, шумно вздохнул и вытер рукавом мокрую от пота шею

– Как ты здесь выдерживаешь...
– пробормотал он, крутя головой, подставляясь под воздушный поток.
– Может тебе прислать вентиляторный охладитель, из тех, куда лед засыпают?

– Как обычно, - коротко отозвался Риман.
– Не нужно, мне хватает.

Фрэнк внимательно посмотрел на совладельца, отметил пожелтевшие белки глаз, одутловатое лицо с избытком влаги под кожей. И батарею новых фильтров в углу, уже вытащенных из коробки, но еще в антисептической пленке. Однако ничего не сказал.

– Здравствуй, друг Ицхак, я очень рад тебя видеть, - пискляво прогнусил Риман, довольно успешно подделывая неповторимый восточнобережный акцент Беркли, происходящий от долгого смешения французского с прочими наречиями Нового Света. И сразу же продолжил, уже своим обычным голосом.
– Здравствуй, друг Фрэнк, я тоже рад тебя видеть. Можно считать, что мы закончили с приветствиями. Говори, зачем явился. Наверное, на станции «Азия» все хорошо, и ты решил проведать старого друга?

Риман знал, куда бить, он уязвил старого коллегу и недруга в самое больное место, намекнув на проблемы, которые бешеный капитан Торрес с некоторых пор подбрасывал «Скорпиону», словно камешки в ботинок.

– Ни черта я не рад тебя видеть, - зло ответил Беркли, оценивший укол.
– Я прилетел, чтобы кое-что прояснить по поводу последнего Контракта.

Слово «контракт» он выделил с явной большой буквы, четко давая понять, о чем идет речь.

– Есть такое изобретение, называется «телефон» - кисло напомнил Риман.
– И другие, «телеграф» и все такое.

– Есть, но они не заменяют живого человеческого общения, - через силу улыбнулся Беркли.
– Кроме того твои отписки какие-то слишком короткие и замутные. Надо бы кое-что прояснить.

– Ну, спрашивай, что тебе непонятно, - сказал Риман.
– Это должно быть очень важные вопросы, коли ты ради них скакнул через пол-мира.

– Во-первых, я не понял, что у тебя случилось в Шарме, - сразу перешел к делу Беркли.

– С негром из хавалы?

– Нет, позже, с «мара». Слушай, Ицхак, ты совсем сошел с ума от своих лекарств? Завалиться в одиночку к татуированным негодяям? Нет, я не против, если тебя там где-нибудь и пришили бы, но сколько после этого было бы проблем!

– Именно потому я и пошел к ним без лишнего сопровождения, - Риман попытался лучезарно улыбнуться. однако из-за пересохших губ вышло не очень эффектно.
– Я верил в тебя. Они, кстати, тоже.

* * *

«Какие все-таки интересные у них имена» - подумал Риман, глядя прямо в дуло громадного револьвера, что наставил на него «муравей» Франсиско Иштлилшочитль, вождь местной банды.

«Индейцы смешались с испанцами и получилось то, что получилось... Хрен выговоришь».

Иштлилшочитль был, как и почти все «мексы», очень худ и походил на скелет, обмотанный тонкой веревочкой - дитя многих поколений, которые никогда не ели досыта. Он явно выбился в командиры не так давно и потому еще не успел нездорово растолстеть, отъедаясь за все лишения короткого детства и нищей юности. Черно-синие, скверно исполненные татуировки покрывали все тело «мекса», обходя лишь область глаз и рта. В основном это были молитвы, исполненные с претензией на «готический» шрифт, а также всевозможные миниатюры, повторяющие в разных вариациях тему распятого Христа и скорбной Девы Марии. Окажись на месте Римана Беркли, американец не сдержал бы иронической ухмылки - за много лет азиатской жизни Фрэнк насмотрелся на действительно мастерскую роспись по телу китайских и японских мастеров. Но Риман сохранял олимпийское спокойствие.

Франсиско в свою очередь смотрел на белого, которого держал под прицелом, и удивлялся. Все люди смертны, и все опасаются Ее. Нет такого, кто не ощутил бы холодок при взгляде на ствол с другой стороны, противоположной рукояти. Но странный europeo не боялся. Вообще. И Франсиско видел такое впервые за все свои двадцать шесть лет. Этот человек с жужжащим ata'ud - гробом - за плечами или сумасшедший, или запанибрата с самой Смертью. В любом случае холодное спокойствие лысого ублюдка интриговало и удерживало от выстрела.

– Слышь, cabra, - начал Франсиско, опирая для удобства локоть на шаткий столик.
– Давай проясним. Ты заходишь на мою территорию. весь такой растакой. Требуешь со мной встречи. И сейчас снова требуешь! Не просишь, а выставляешь мне, без уважения, словно rey какой-нибудь!

Худой «муравей» вытянул руку, повернув револьвер плашмя и едва ли не тыча Риману в нос.

– А может мне тебя пристрелить, zorra blanca?!

Ицхаку до смерти захотелось сказать что-нибудь наподобие «спили мушку, сынок». Однако вслух он произнес нечто иное.

– Я действительно, видимо, не высказал должного уважения, - все так же хладнокровно и сдержанно сказал белый.
– Поэтому и только поэтому я забуду то, что ты сейчас сказал. То, как оскорбил меня. Но я забуду только один раз, поэтому не стоит повторять.

Риман говорил спокойно и размеренно, так что Иштлилшочитль поневоле замер, словно загипнотизированный, внимательно слушая.

– Что касается убийства, то не советую, - порекомендовал Риман.
– Это не принесет тебе пользы, один лишь вред. Ты ведь знаешь, кто я.