Символ Веры

– И о насущном...
– церемониймейстер склонил голову, с крайне озабоченным видом открыл тонкую сафьяновую папку.

Гильермо молчал, поворачиваясь вокруг собственной оси соответственно командам швеи.

– Вам следует обдумать также еще один весьма важный вопрос, - сообщил церемониймейстер.
– А именно, вопрос имени. Учитывая обстоятельства и сообразно консультациям, я порекомендовал бы вам принять имя Пия Двенадцатого. Дабы сохранить преемственность во всей полноте.

– Гильермо, - сказал будущий понтифик, опуская одну руку и поднимая другую.

– Простите... что?

– Гильермо, - повторил Боскэ.

– Осмелюсь возразить, - церемониймейстер явно колебался, разрываясь между почтительностью и необходимостью вразумления.
– С учетом всех обстоятельств, определенно куда более уместным стало бы имя Пия...

– Разве все мы не равны перед Господом?
– легко возразил Боскэ.
– Разве он не читает всех нас подобно раскрытой книге, от первой и до последней буквы? Какая разница, чьим именем и номером я назовусь, если пред Ним я останусь тем же, кем и был?

– Ваше ...
– церемониймейстер немного помолчал, собираясь с мыслями.
– Неужели вы порицаете своих предшественников, которые ...

– Разве я сторож собратьям своим?
– Боскэ не стал ждать окончания фразы.
– Это их выбор, их решение. Я же был назван своим именем, под ним и намерен предстать пред Его судом, когда придет мой час. Я думаю, что Гильермо - звучит не хуже любого иного имени.

– Быть может, стоит хотя бы транскрибировать его на … более традиционный европейский манер? Скажем, Вильгельм. Вильгельм Первый?

Боскэ не ответил. Церемониймейстер машинально сглотнул, немного помолчал, избегая встречаться взглядом с будущим Гильермо Первым. Затем, после долгой паузы, наконец, решил, что не стоит сразу и явно перечить понтифику, а лучше на время сменить тему.

– Хорошо...
– церемониймейстер извлек из папки пергаментный лист.
– Тогда соблаговолите оценить свой личный герб. Его наличие - непременная традиция, коей уже много веков.

– Я помню, - Боскэ чуть усмехнулся своим мыслям.
– Благодарю, это тоже не нужно.

– Не ... нужно?..
– церемониймейстер поперхнулся.

– Да, не нужно, с той же легкостью подтвердил Гильермо.
– Я уже думал об этом. И мне представляется, что герб должен быть прост и сдержан.

– Вы ...
– похоже, церемониймейстеру сегодня было суждено общаться главным образом растерянными паузами в попытках осмыслить услышанное.
– Но ... есть же соответствующие каноны!

– Я знаю, - Гильермо старался говорить предельно доброжелательно, дабы не обижать собеседника чрезмерной суровостью.
– В монастырской библиотеке была соответствующая книга. И я ее читал.

– Тогда ... не соблаговолите ли поделиться своим видением герба?
– несчастный сделал еще одну попытку тактично донести до патрона всю неуместность его экзерций.

– Конечно же, соблаговолю, - улыбнулся Боскэ, снова разворачиваясь.
– Самая простая форма щита, разделенная вертикальной линией на два поля.

– Я полагаю, основной цвет - золото, символизирующее подлинно христианские добродетели?

– Нет. Это было бы слишком ... пафосно. Мне кажется, цвета «металлов» здесь вообще излишни, достаточно основных тинктур. Левое поле - эмаль «червлень», красный цвет. Это символ крови, что была пролита, дабы я достиг своего нынешнего ... положения. Знак храбрости, мужества и жертвенности, о которых не следует забывать. Правое поле - эмаль «чернь». Черный цвет символизирует печаль и траур, несовершенство жестокого мира, который я надеюсь изменить в силу своих скромных возможностей.

– И ... это все?

– Нет. Вдоль центральной линии, симметрично по обоим полям расположен простой крест лазурного цвета.

– Лазурь?! – церемониймейстер застыл, подобно соляному столпу, лицо его оплыло в гримасе безбрежного ужаса. – Но это невозможно! Эмаль может наноситься только на металл, а также наоборот, эмаль на эмали – вопиющее…

Бедняга замер, не в силах сразу подобрать подходящее слово для описания столь ужасающего поругания принципов.

– Я не дворянин, - мягко, с едва уловимой жалостью отозвался Гильермо. – Я слуга Божий. Крест цвета неба - это напоминание о том, что лишь Бог безупречен. Что в Господе нашем соединяются память об утраченном и мысли о грядущем. Скорбь и надежда, смерть и жизнь.

– Я ... запишу это, - церемониймейстер, похоже, оставил мысли о возражениях или решил вернуться к ним позже, в более удобный момент. Пальцы несчастного ощутимо дрожали.

– Запишите, - Гильермо кивнул, насколько позволял воротник с очередными булавками. – Пожалуйста, в точности, как я описал.

* * *

– Твой протеже еще интереснее, чем я думал. Так небрежно отмести основные каноны и традиции... причем с безупречной мотивировкой.

– Мы с ним еще вернемся к этому вопросу, - Александр Морхауз откинул назад голову, сложил пальцы, сомкнув самые кончики, «домиком».

– Скоро Святой Престол наконец-то обретет нового Верховного Первосвященника. Воистину, то будет славный день для всего христианства, - проскрипел старый кардинал-диакон, словно и не заметил пронизывающего взгляда Морхауза. Уголино склонил голову еще ниже, что в сочетании с общей сгорбленностью смотрелось как переламывание пополам.

– И мы знаем, кто станет у него за правым плечом, наставляя и уберегая ... от поспешных и ошибочных решений, не так ли?
– с едва уловимой иронией уточнил ди Конти.

– Да, это так. Гильермо слишком неопытен... пока. Какое-то время ему понадобится определенное наставничество. Мудрый совет сведущего человека, - Морхауз говорил тихо, но твердо, не считая нужным в чем либо оправдываться. Но осадок все равно остался, словно ди Конти укорил его за что-то недостойное.

– Да-да, понимаю, - тихий голос Уголино таил хорошо скрытую насмешку, вроде и нет ее, но все равно чувствуется нечто.

– Вы что-то хотели, друг мой?
– раздраженный Морхауз выразился крайне официально и строго.

– Нет, ничего особенного, - быстро сказал ди Конти.
– Считайте это просто дружеским, ни к чему не обязывающим визитом.

– Как пожелаете, - согласился Морхауз, выпрямляясь еще сильнее.
– К слову, коли мы встретились, кажется, пора обсудить вопрос ... компенсации ваших трудов. Кризис преодолен, не соблаговолите ли назвать цену своего участия? Как договаривались - без торга post factum.

– Нет, не соблаговолю, - усмехнулся кардинал Уголино.

– Как это понимать?
– нахмурился кардинал-вице-канцлер.