Синдикат киллеров

Нет, нет... — растерянно сказал Никольский. — Подожди... Значит, ты... и я? Ну-у знаешь! — Он яростно потер себе ладонью затылок. — А ведь меня всегда считали асом математического прогнозирования. Я же, оказывается, совершенно обалдел. От собственной же глупости. Простишь?

— Наоборот, — улыбнулась Татьяна, — на всю жизнь запомню. Но мне все равно нужно домой, взять хотя бы самое необходимое. И потом, Алена...

— Она под надежным присмотром, не волнуйся.

— Господи ты Боже мой, — снова глубоко вздохнула Татьяна. — Ну что бы я без тебя делала... А ты?

— Мы сегодня проведем глубокую разведку. Выясним, какую можем оказать помощь. Не этим сопливым, конечно. Словом, пора все, как ты говоришь, действительно разложить по своим полочкам. А потом приеду.

Она встала, обошла стол, приблизилась к Никольскому и медленно погладила ладонями лацканы его пиджака — сверху вниз. Подняла к нему лицо.

— Запомни, если с тобой что-нибудь случится... Нет, я не смогу тебя потерять. Не переживу...

Он взял ее лицо в ладони, наклонился к ее губам...

— До вечера, — наконец шепнул он, оторвавшись от ее губ, — будь, пожалуйста, хозяйкой.

Она, не открывая глаз, кивнула ему в ответ.

9

Если странной можно было назвать всю комедию с объявлением в стране чрезвычайного положения, то не менее странно вели себя, по мнению Арсеньича, и все те, кто примчался, чтобы своей грудью прикрыть Дом Советов.

Какие-то хилые баррикады из беспорядочно наваленных бетонных блоков, торчащие в разные стороны прутья металлической арматуры, пустые троллейбусы с вертикально задранными бугелями, едва чадящие костерки на площади, по всему периметру здания — огромного и нелепого, поскольку десятки его массивных дверей защитить практически невозможно. С дворцом Амина в свое время за пару часов справились, а тут... Курам на смех.

Группы людей мокли под дождем с лицами, полными решимости.

Уже когда совсем стемнело, Арсеньич встретил на одной из лестничных площадок вице-президента России Локтева, одетого в камуфляж и спешившего куда-то в окружении своих охранников. Видно, он «сильно торопился», если, столкнувшись нос к носу с бывшим майором Кашиным, Иваном Арсеньевичем, тут же забыл обо всем на свете, и они, стоя у окна, вспоминали тот злосчастный бой под Хостом в апреле восемьдесят шестого, когда Локтева сняли «Стингером» на малой высоте и он, падая, порвал парашют и повредил позвоночник. Обнаружили его правительственные войска и передали тогда группе майора Кашина, которая и доставила летчика в госпиталь.

— А ты молодец был. И орлы твои тоже были в полном порядке, я ж помню, — говорил Локтев, полуобнимая Арсеньича за плечо.

Приятно было такое слышать о себе, когда уверился окончательно, что все тебя давно забыли, вычеркнули из памяти и даже из списка живых.

— Да ведь и у тебя тоже летчики не горели, — без всякой лести сказал Арсеньич, потому что оставить своих ребят живыми в той проклятой войне было большей доблестью, чем всякие подвиги, описанные московскими корреспондентами, редко когда выбиравшимися за пределы Кабула.

Ты с нами? — наконец сообразил Локтев, который, как оказалось, занимался вопросами само обороны. — Дело в том, что появились, правда не проверенные, слухи, что ночью эту цитадель демократии собираются атаковать. Кто, откуда — ничего не известно. Говорят...

— Ты ж сам видишь, иначе чего б я тут делал. Я ж давно не в армии, по чистой, — усмехнулся Арсеньич. — Это меня мой шеф прислал сюда с ребятами: вдруг, говорит, им, ну вам то есть, помощь потребуется.

— А кто твой шеф? — насторожился Локтев.

— Никольский. Ты о «Наре» слышал? Да не можешь не знать — по телику, поди, не раз видел журавлика нашего.

— Знаю, — коротко ответил Локтев, но Арсеньич понял, что сказано было просто так, для отмазки. Другое, наверное, насторожило сперва Локтева — не со спецназом ли здесь Арсеньич. — Нам вообще-то толковая помощь нужна. Значит, говоришь, есть у тебя люди? Это хорошо. Ты погляди, Иван, тут еще есть наши, собери их, возглавь, ну чтоб людьми себя почувствовали. Пойдем, покажу, где надо бы заслон поставить. Подъездов, скажу тебе, тут до хрена и больше, а народу нет. И с этим делом, — он тряхнул «Калашниковым», болтающимся на плече, — тоже хреново.

— Ну это ладно, — отмахнулся Арсеньич, — мы ж охрана, официально имеем.

Локтев искренне обрадовался. Они спустились в вестибюль, долго плутали какими-то темными коридорами, причем никто, похоже, не знал, куда они и откуда ведут. Наконец Локтев показал место в одном из боковых вестибюлей, где сидели десятка полтора мальчишек, наверное студентов, и на свернутых спальниках или палатках под гитару воинственно пели про Афган. И вообще, чувствовали они себя серьезной силой, сумеющей «удержать рубеж».

— Постоишь здесь, прикроешь? — с надеждой спросил Локтев.

— Нет вопросов. Только на фирму позвоню, чтоб пожрать организовали. Горячего чего-нибудь, а то распустят еще сопли эти «бойцы», а им через неделю на занятия. Арсеньич улыбнулся и подмигнул вице-президенту, увидев, как мгновенно притихли ребята, прислушиваясь к разговору офицеров. — Ну а еще мы там, у себя, приготовили парочку фургонов, сам знаешь, поесть-попить, накидки там от дождя. Ты, Владимирыч, наверху у себя распорядись, чтоб все путем приняли и организовали. А своих хлопцев я сейчас вызову.

— Действуй! — Локтев отчаянно хлопнул Арсеньича по плечу. — Все, назначаю тебя, Иван, старшим этого подъезда. А Колю тебе для связи. Коля! — Он обернулся к одному из своих сопровождающих. — Если чего, ты знаешь, где меня найти. Ну все, все! Мы ушли. Удачи тебе, Ваня!

10

Ударом ноги Арсеньич легко сбил две доски, которыми были заколочены тяжелые полированные двери, и вышел наружу. Было уже темно и сыро. На каменных плитах в отблесках недалеких фонарей пузырились лужи. Значит, надолго дождь собрался. Шумел город, слышались голоса, песни, доносившиеся со стороны фасада здания, с баррикад.