Синдром счастливой куклы

— Вот. Готово! — Я демонстрирую результат, и он смущенно выдает:

— Это лесть. Я не такой красивый…

Юра перегибается через стол, оценивает картинку и тяжко вздыхает:

— Не кокетничай, май дарлин. Она не преувеличила.

Шутка разряжает обстановку, но я замечаю недобрый огонек в чуть расфокусированных зеленых глазах и прикусываю язык.

12

Одутловатое лицо препода и еще десяток — сонных студентов — уже третий час удрученно взирают на меня с экрана ноута. Я успеваю прочесть название каждой книги за спинами одногруппников, запомнить узоры обоев в их комнатах, но знаний о предмете в голове не прибавляется.

В окне вовсю сияет солнышко, мелкая сочная листва трепещет под легким ветерком, по комнате летают сквозняки и теребят края выгоревших ночных штор.

Переживать самоизоляцию в такую погоду было бы особенно мучительно, если бы не Филин. Он проявил себя крайне сдержанным, собранным, деликатным и по-щенячьи благодарным, но аура его загадочности действует на меня почище крепкого алкоголя. Вчера я обнаружила исправным вечно заедающий шпингалет в туалете, кран на кухне чудесным образом перестал подтекать, а дырка в чайнике оказалась запаянной изнутри.

Юра подло хихикал и плевался сарказмом, пока Филин зависал в душе, но я чуть громче грохнула по столу чашкой кофе, и он испуганно заткнулся.

Сегодня моя очередь торчать на онлайн-занятиях — старательно записываю нудные лекции, но внимание и слух сконцентрированы на звуках, доносящихся из кладовки-студии.

— Чувак, ролики с твоим участием просто разорвали тянок! — орет Юра так, что мне приходится прикрыть микрофон. — Все тебя хотят! Вообще все!

— Рад, что не закосячил… — тихо отвечает Филин, но Юра, захлебываясь от восторга, перебивает:

— Тебя требуют на ближайшем стриме. Федор окончательно идет нах — мы так решили. Перезапишем с тобой его партии, а когда гребаный карантин отменят, дадим жару в «Сбитом летчике». Чувак, я обожаю тебя! Просто знай это!

Наверняка Ярик ошеломлен — дергается и широко улыбается, и мне бы очень хотелось быть сейчас рядом и любоваться его милой, излучающей свет физиономией.

Я скучаю по нему, как ненормальная, — каждую секунду хочу видеть, слышать, ощущать присутствие, и всеми фибрами души ненавижу нудного препода, вытянутую утром короткую спичку и весь мир.

За стеной ревет и рычит гитара, Юра объясняет Ярику назначение и функции проги для сведения, идет ожесточенный спор.

Конференция в «Зуме» заканчивается, и я выдыхаю — захлопываю потрепанный, исписанный Юриными закорючками ежедневник, спешу в студию и тихонько занимаю кресло в уголке.

Филин стоит вплотную к микрофону, придерживает ладонями наушники и в десятый раз поет фразу из припева «Веревки». Юра остервенело водит мышкой по обшарпанному коврику и наконец поднимает вверх большой палец.

Оба сосредоточены настолько, что не замечают моего появления, зато понимают друг друга с полуслова и действуют слаженно, как единый организм.

Но идиллия нарушается, как только Ярик берет гитару и садится на стул. Он играет партии по-своему — грязно, жестко и чуть быстрее первоначальной версии, и Юра, оглянувшись на меня, вдруг выдает:

— Так не пойдет, чувак.

Ярик растерянно поднимает голову, выдерживает издевательский взгляд Юры и хмурится:

— Наложи ударные и голос, чувак, а потом говори…

Юра возводит очи к потолку, но все же делает одолжение — манерно поправляет каре и поворачивается к монитору. Несколько минут колдует над прогой, включает получившийся трек и наваливает басы.

Музыкалка по классу флейты не прошла даром — я понимаю, что такое звучание далеко от канонов, но мощная энергетика вдавливает меня в спинку кресла, по коже пробегают мурашки, а чувства срываются в штопор. Мне снова восемнадцать, я залетаю в слэм, мир превращается в труху, а в сердце не вмещается любовь…

Именно такую магию ребята искали три долгих года.

Юра ловит чистый кайф — постукивает по столу черными ногтями, горящими глазами смотрит на существо, которое так удачно вытащил из грязи, но, ухмыльнувшись мне, вместо похвалы внезапно разражается критикой:

— Чувак, у меня есть стойкое ощущение, что я ошибся. Говорю же: так не пойдет. Ты вообще способен сделать нормально то, о чем тебя просят?

У меня отвисает челюсть.

Юра провоцирует Ярика и наверняка сейчас отхватит по смазливой роже… Но тот бледнеет как полотно и молча отставляет гитару, а его лицо искажает серия тиков.

Даже самые стремные переделки, в которых мы побывали, не выводили Ярика из строя, и происходящее изрядно пугает. Я ни черта не знаю о нем, но за странной реакцией явно кроется нечто большее…

Он быстро приходит в себя, прикрывает ладонью рот и внемлет каждому слову Юры.

— Хз, как нам с тобой теперь поступить… — распинается дражайший супруг, и осознание ударяет кулаком в мой глупый лоб. Гребаный цирк в исполнении Юры явно рассчитан на меня!..

— Он шутит! — резко перебиваю я, и Юра захлопывается. — У него никогда не было такого крутого музыканта. Федор и рядом не валялся… Продолжай в том же духе, Ярик. Равных тебе нет.

Я не ведусь на тяжелый взгляд Юры и расправляю плечи. Не помню, чтобы хоть раз показывала ему зубы, но и он никогда раньше не вел себя как мудак.

— Так, ладно… — Юра отводит глаза, шарит по столу в поисках огрызка карандаша и блокнота. — Вечером сядешь на стрим. Надо придумать тему. О чем будем говорить, звезда?

— В смысле: «придумать»? Разве ты не своим опытом делишься? — Ярик осторожно вешает наушники на спинку стула и взлохмачивает кудри, а Юра устало вздыхает:

— Если бы я сожрал столько наркоты и страдал всеми расстройствами, которые себе приписываю, я бы давно кончился, чувак.

***

Квартира погружена в полумрак, в углах, под мебелью и за занавесками шевелятся темные духи, в открытом окне сгущается пахнущая черемухами и гарью майская ночь, лишь над захламленным столом горит свет. В комнате гробовая тишина — во время стрима за кадром запрещено издавать любые звуки.

Перед ноутом сидит Ярик, чуть прищуриваясь, читает сообщения Юриных подписчиков и подробно и обстоятельно отвечает на каждое.

Тени придают его лицу демонические черты, налет вселенской грусти и ореол трагического романтизма. Филин — роковой красавчик, он способен сводить с ума девчонок, и осознание этого факта вызывает во мне трепет и безотчетную тревогу.