Синдром счастливой куклы

Филин все так же откликается на любые просьбы Юры, продолжает вычищать следы своего пребывания в квартире и вообще не отсвечивает, но ночной разговор вывел мои страдания по нему на новый виток.

Меня одолевает желание тактильного контакта, хочется гладить его мягкие волосы, сжимать теплые пальцы и обнимать — обнимать до нехватки воздуха, до стона, до дрожи в пустых руках. Не думаю, что шанс когда-нибудь представится — он нарочно садится подальше, даже если рядом есть свободное место, без крайней необходимости не обращается ко мне и даже не смотрит в мою сторону. Без слов расставил приоритеты: есть пара женатых идиотов, и есть он… Я рассеяна и разбита.

Слова Ярика об истинной сущности Юры пошатнули устои — я все чаще присматриваюсь к нему, и сомнения то рассеиваются как дым, то возникают снова и перерастают в уверенность.

Здоровая наглость и эгоизм позволяют Юре войти в любую дверь, чувство юмора и неиссякаемый оптимизм — вдохновить любого сыча на подвиги.

Юра — настоящий красавчик, ему неведомы комплексы. В опеке, которой он меня окружил, точно не было корысти — возле него всегда вились готовые на все девушки, однако в боевые подруги он выбрал странное нелюдимое нечто, с которого нечего взять.

Но сейчас он творит поистине неведомую хрень: оскорбляет Ярика, злится и плюется ядом, и мне приходится переступать через себя — выбирать выражения, уговаривать, угождать, ублажать.

Я прохожу через унижения и все чаще засматриваюсь на пачку лезвий, ржавеющих на полочке в ванной. Ощущение собственной никчемности и ненависть к себе никуда не ушли, они навечно со мной, но иногда становятся до одури живыми, реальными и невыносимыми.

Однако спустя пару дней мои усилия по задабриванию Юры все же приносят плоды — он меняет гнев на милость и, кажется, оттаивает. Ребята записывают новые версии еще двух популярных треков «Саморезов» и заливают в сеть, и поклонники встречают новинки бурным восторгом.

«Оул — гребаный сверхчеловек. Нет такого дела, которое бы он не сделал круто!» — вчера Юра весь вечер скакал по комнате с телефоном и делился радостью с Ками, а Филин, опустив голову, сидел на диване и внимательно рассматривал кулаки.

Мне интересен он. Интересно его прошлое. Интересны его шрамы и его боль.

Мне нужна его душа.

***

С самого утра Юра воодушевлен и весел — раскрывает настежь окна, сыплет похабными шуточками, находит в шкафу набор булавок и в знак вечной дружбы вставляет по одной в ухо себе, мне и Филину.

Влезает в мою растянутую тельняшку, закалывает каре моей заколочкой и принимает блестящее решение записать для подписчиков очередной глубокомысленный ролик.

Я активно помогаю ему — украшаю стену на фоне красным воздушным шариком и бумажным сердечком, раз сто заверяю, что он красив как бог, сажусь на диван и, прихватив пакетик с мерчем, преданно слушаю.

Юра, задыхаясь от восторга и сияя, словно медный пятак, пускается в размышления о том, как, оказывается, круто быть влюбленным.

— Это заменит вам любой допинг. Поможет пережить самый жесткий отходос и вылезти даже из жесточайшей депрессии. Серьезно: просто влюбитесь в девушку, это о*уенно. Хочу поделиться личным опытом. Я не говорил вам, но у меня есть любимая. Давно и официально. Когда я увидел ее, она нуждалась в помощи. Мы долго дружили, узнавали друг друга… Уже год мы вместе — осознанно и навсегда. Это бесценно: строить совместные планы, говорить по душам, доверять ей, спать с ней, просыпаться рядом с ней…

Филин наверняка слышит этот монолог, и меня тошнит.

Из неприятной ситуации есть только два выхода — заткнуть чем-нибудь лживый рот Юры или продолжать улыбаться и делать вид, что все отлично, и ни один из них мне не подходит.

К счастью, жужжит смартфон, Юра матерится, прерывает запись и отвечает на звонок.

«Ну, привет! Как ты, Юрок? На сердце не спокойно, сыночка! — визгливо причитает матушка в трубке, и он безуспешно пытается прикрыть динамик ладонью. — У тебя гастрит. А вы жрете всякую гадость. У тебя аллергия на пыль, а у вас там залежи дерьма. Дай-ка мне свою ведьму…»

— Мам, да чисто у нас… — Юра вскакивает и, виновато потупившись, шарахается по углам, а у меня щиплет глаза.

Иногда во мне крепнет железобетонная уверенность, что он специально прибавляет громкость телефона во время разговоров с ней. Или же голос этой чудесной женщины обладает неизвестными науке свойствами преодолевать любые расстояния и преграды…

И я давно уяснила, что с моими партаками и пирсингом мне «прямая дорога в бордель или на зону», а с моим «маньяческим» взглядом — в дурдом. Что я порчу жизнь светлому красивому мальчику, достойному лучшей участи, и его мама вынуждена литрами пить корвалол.

«Не обращай внимания! — сразу после росписи в своей манере подбодрил меня Юра. — Она в юности тусила с неформалами и сама была не промах. Корвалол она пьет, чтобы упороться. У нас он продается легально, а в США, например, запрещен…»

Тогда его шутка заставила меня рассмеяться. Но это был единственный раз, когда Юра в споре с матушкой встал на мою сторону.

Протираю очки, возвращаю их на нос и вдеваю очередной шнурок в деревянную подвеску в виде самореза.

Конечно, у нас чисто. Благодаря маниакальному стремлению Ярика к порядку. Конечно, мне прямая дорога в психбольницу. Потому что я каждый божий день схожу с ума.

— Мама решила забить на санкции и нарушить режим. — Юра возникает передо мной и торжественно улыбается. — Часа через два приедет. Надо бы что-то придумать с хавчиком, иначе воплей будет… Сама знаешь.

О, я-то знаю не понаслышке.

Я отлично изучила ее паскудный характер и коварную стратегию — если она обещалась быть через два часа, значит, будет стоять в дверях через долбаных сорок минут.

— Юр, так мне же нужно слушать лекции… — Хватаюсь за спасительную соломинку, но Юра в ужасе взлохмачивает патлы:

— Ой, нет, нет! Это я сам!

Собираю готовый мерч в коробку и слезаю с дивана. Чертов валун давит на плечи. Мы никогда не будем жить нормально, потому что тупых, зашоренных, упрямых людей гораздо больше, чем добрых и непредвзятых.

В растрепанных чувствах вваливаюсь на кухню — Ярик сидит у стола, уткнувшись в смартфон, но отрывается от него и растерянно вглядывается в мое лицо. Всхлипываю, стираю слезы, открываю холодильник и в сердцах хлопаю его дверцей. Там нет ни хрена, кроме завявших перьев зеленого лука, яиц и черствых пончиков из доставки.