Синдром войны

– Это я его…

– Брешет сосунок! – Левин презрительно фыркнул. – Опять в герои лезет недоросль. Офицер Коляшу кончил, я же видел. – Он брезгливо показал на майора. – Когда вертолет упал, он возиться начал, развязался, а у Николая шок был, он и не заметил, как «калаш» уплыл.

Молчание затягивалось. Алексей поднял автомат, просунул палец в спусковую скобу. Он ненавидел эти ясные серые глаза, смотрящие с презрением и немного со страхом, мог без лишних моральных усилий нажать на спусковой крючок и с удовольствием проигнорировал бы даже приказ о захвате языка.

– Стрелять будешь, капитан? – Поперечный криво ухмыльнулся, как-то подобрался, выпрямил спину.

– Нет, похвалю, майор.

– Давай, дерзай. Обсудим последний раз вопросы наших двусторонних отношений. Не трусь, капитан, правильно сделаешь, иначе я сам тебя пристрелю при первой же возможности. Или горло тебе перегрызу вот этими самыми зубами. – Майор оскалился, продемонстрировав вполне целые и даже отбеленные зубы. – А что ты хотел, капитан? Чтобы я твоему бойцу серенаду спел? Ты и твои люди – мои враги. Я буду вас уничтожать, где бы вы ни находились.

Напрягся палец на спусковом крючке. У майора побелели скулы.

Беспокойно шевельнулся Андрюха Левин.

– Послушай, Леха, я все понимаю и в целом приветствую очищение планеты от скверны. Но где мы другого офицера найдем в этой бескрайней пустыне? А от пары этих шибздиков вообще никакого толку.

– Да вам и от меня никакого толку, – хрипло проговорил майор. – Родиной не торгую, знаешь ли, капитан. Что, подонок, забыл, в какую сторону спусковой крючок давить? Показать?

– Ну и герой! Смотри, Леха, как он заспешил на тот свет. Уважь его, если он так просит. – Андрюха укоризненно покачал головой, и Алексею стало смешно.

Майор опять начал его оскорблять, и теперь уже Смирнов с опаской смотрел на начальство. Не пристрелят ли за компанию? Ситуация накалялась.

Взрыв прогремел очень кстати! Оглушительный, внезапный! Грохнули топливные баки, и разбившаяся винтокрылая машина превратилась в факел. Люди повернулись, застыли, впечатленные зрелищем. Горело жадно, энергично, с выбросом мощных клубов дыма. Такое впечатление, что горела даже сталь. Это продолжалось не меньше минуты. Вряд ли после такого светопреставления внутри осталось что-то целое. Пламя пошло на убыль, но объем дыма многократно возрос. Он уплотнился, окутал окрестности.

– Охренеть! – потрясенно пробормотал Левин.

– Что это? – жалобно пробормотал Лазарь, который в эту минуту был похож на жалкого неоперившегося птенца.

– Неотъемлемая часть окружающего мира, сынок. – Майор злорадно усмехнулся и с вызовом глянул на Алексея. – А что, капитан, скажи, удобно? Хоронить никого не надо. Разве разберешь, чьи там косточки? Все едино, как в братской могиле.

Алексей успел среагировать, отшатнулся, вскинул автомат. Смирнов уже пригнулся, чтобы броситься на него. Рядовой заскрипел зубами, плюхнулся обратно на бугор.

– Что, господа, получили всплеск энергии, заряд бодрости на весь день и желание творить? – прорычал Алексей, вставая на расставленные ноги. – Сели все на склон, морды вниз, руки в замок за головой! Я неясно сказал? – Он надавил на спусковой крючок, и очередь пропорола край борозды.

Пленные неохотно повиновались, одаривая капитана уничтожающими взглядами.

– Левин, не спи, держи их на прицеле, – буркнул Алексей. – Чего расселся тут как в Овальном кабинете?

Андрюха пристроил автомат под мышку и обнял рукоятку.

– Кстати, насчет Овального кабинета, Леха. Анекдот. Ты знаешь, что америкосы после долгих селекционных испытаний вывели две новые породы человекоподобных существ: «хохлоп европейский» и «хохлуй американский»? Будут ими постепенно заменять население Украины.

– Рот закрой, прихвостень москальский, – прошипел Лазарь. – Чья бы свинья хрюкала. Прогнулись под свою Москву – тряпки, уголовники!

– Милый, да я с Краснодона, – через боль проговорил Андрюха. – Всю жизнь пашу, сначала мамку с папкой кормил, потом жену, пока она, дура, со мной не развелась. В России, веришь, ни разу не был. Просто ненавижу вас, упырей, западенцев, бандеру недобитую, и буду мочить, пока живу.

– Западенцев? – возмутился Смирнов. – Ты что несешь, недоумок? Я с Сум, Лазарь с Кировограда, майор из Харькова. Мы просто патриоты в отличие от тебя, крысы подмосковной. Кто из нас фашист, это еще посмотреть.

– Приветик. А у вас тут весело. – В борозду скатился возбужденный Архипов. – Что, мужики, накрылся ржавым тазом наш боевой Карлсон? Жалко, теперь не похоронишь никого толком.

– Привет, – оживился Андрюха. – Тебя нам не хватало. Укропы, понимаешь, политические манифесты толкают.

– Да! – встрепенулся Лазарь. – Мы сделали революцию! Избавились от ворья и быдла, а вы нас все никак в покое оставить не можете! Вы даже гомосексуалистов расстреливаете!

Наконец-то хоть кто-то поднял настроение! Рассмеялись Алексей и Архипов. Ржал, как конь, забыв про больную ногу, Андрюха. Смирнов отвернулся, раздраженно сморщился. Даже Поперечному стало неловко за подчиненного. Он нервно задвигал скулами.

– Я так и знал, – отсмеявшись, сказал Архипов. – Это был не спецназ, выполняющий в Степановке боевую задачу, а гей-тусовка. Их на тренировочных базах обучают основам гомосексуализма. Успокойся, дружок, не было такого.

– Да как же не было? – спросил Левин. – Телевизор врать не будет.

– Это точно, – согласился Архипов. – Украинский телевизор – самый объективный из всех телевизоров. И все же наврал. Очередная утка. Не припомню, чтобы мы расстреляли хоть одного гомосека. Даже не пороли паршивцев ни разу. Насильников, грабителей и убийц – бывало, расстреливали. Но только тех, кого заставали на месте преступления, при обстоятельствах весьма недвусмысленных. Военное время, что ты хочешь.

– А революции, дружок, у вас не было, – вкрадчиво сказал Стригун. – Жалко тебя расстраивать, но это так. Был незаконный переворот с целью захвата власти.

– Это чем же, по-твоему, переворот от революции отличается? – осведомился Поперечный.

– Революции делают голодные, которые хотят жрать, – ответил Алексей. – А перевороты делают сытые, которые хотят еще лучше жрать. Ладно, хорош полемизировать. – Стригун зябко поводил плечами. – Холодать что-то стало. Докладывай, Константин.

– Поселок дворов на семьдесят, – начал отчитываться Архипов. – Бродит какая-то полоумная тетка, и больше ни одной живой души. Хотя нет. – Архипов усмехнулся. – Видел кошку Баскервилей – страшна, как первородный грех. Еще собака меня облаяла – чебурек недожаренный. Страшновато там, командир. – Архипов поежился. – Какой-то заброшенный, разрушенный вчерашний день. Тихо, как на кладбище, только ветер дует, дома словно призраки. Даже покойников не видно. Люди съехали. Видимо, в этой местности шли бои, много разрушений, воронок от снарядов. В поселке всего две улицы, есть школа, аптека, магазин, участок милиции, но все в жалком виде. Реально жутковато, Алексей, словно ловушка какая-то. Хреново выглядит поселок.