Sindroma unicuma. Finalizi

– Маська сказала что-то, не подумав, и ты расстроилась, - заметил Мэл, когда мы вернулись в общежитие.

– Так, мелочи, - отмахнулась я.

– Нет уж, говори. Иначе позвоню ей и вытрясу правду.

Вот ведь шантажист.

– Не надо. Пожалуйста! Баста не при чем. Просто... я плохо разбираюсь в истории искусств... И не знаю иностранные языки... И на пианино играю десять нот одним пальцем... И...

– Зачем нам пианино? Выброси его куда подальше. Твои пальцы и без него творят чудеса, - прервал Мэл и, обняв меня, поцеловал.

– И об искусстве...
– снова поцеловал, - ...не раз поговорим...
– подталкивая к кровати, целовал на ходу.
– И о гибкости языка... И том, что женщина...
– опрокинул на спину, - ...должна угождать всегда и во всем... Правильно?

Он знал, как утешить и успокоить.

Позже я спросила у Мэла, устроившись на его руке:

– Баста, наверное, удивилась, что ты живешь в конуре. Она привыкла к большому дому.

– Мне-то что с её удивления?
– потянулся он, зевнув.
– Главное, чтобы ты не считала так же.

– Конечно, не считаю! Мне здесь очень нравится. Вот нисколечко не вру.

– Вижу, - ответил Мэл, охотно приняв поцелуй, подтвердивший мои слова.

– Она настроена решительно, - вернулась я пламенной речи его сестрицы о независимости.
– Почему Баста не может самостоятельно посещать приемы и банкеты?

– Потому. Она может выезжать в свет только с тем, кто отвечает за неё. Ну, или с тем, кто в скором времени даст ей обязательство.

– Получается, это принуждение. Противно. Чтобы посетить Оперу, нужно всего-навсего найти мужа. Делов-то.

– Не нравится, смотри балет по телевизору, - парировал Мэл.
– Маська строит из себя революционерку, но, боюсь, отец приструнит её в два щелчка и уже через год найдет подходящего кандидата.

– И ты не заступишься?
– ужаснулась я.
– А если это будет столетний старик? Или Синяя борода? Или...

– Мой отец - не диктатор, - оборвал он.
– Он позволит Маське выбрать. Она еще скажет спасибо. У Альбины... старшей сестры... не было такой возможности.

– И ты спокойно рассуждаешь об этом?
– подкинулась я на кровати.
– Не пойму, на дворе средневековье, что ли? Как можно выходить замуж по указке?

– Очень просто. Превыше всего - интересы семьи, и правила установил не я. Если думаешь, что поможешь Маське, потакая ее ребячливости, то глубоко заблуждаешься. Она - оранжерейный цветок, а за экзотикой, не привыкшей к засухе и морозу, нужен особый уход.

– Но ты же привык, - пробормотала я менее уверенно, чем минуту назад.

– Нет, Эва, не привык. И сделаю всё, чтобы перекрыть потери. Ты тоже по праву заслужила другую жизнь.

– А мне нравилась моя жизнь. С небольшими поправками, но нравилась, - перевела я взор на темень за окном.
– В твоем мире улетают в неизвестность огромные деньги, и на что? На то, чтобы после очередного приема платье повесилось в дальний угол, потому что в обществе не принято появляться дважды в одном и том же наряде. Или на то, чтобы питаться в "Инновации", потому что это престижное заведение. За каждым моим шагом следят журналисты. Я боюсь лишний раз обнять тебя или поцеловать. Прежде чем ответить, вынуждена сто раз подумать, иначе чьи-нибудь адвокаты обвинят меня в преднамеренном оскорблении или в провокации. В твоем мире приняты династические и взаимовыгодные браки. Мне повезло, я вдруг по волшебству оказалась дочерью министра, хотя - о, ужас и скандал!

– невидящей. А если бы мой отец работал в институтском архиве за четыреста висов в месяц или открывал перед посетителями двери в "Инновации"? Что тогда?

– Не знаю, - ответил Мэл.
– Не задумывался. Опять ты усложняешь со своим "если бы да кабы". Возникает проблема - я решаю её. Нет проблемы - зачем заморачиваться впустую? Чёрт, есть захотел.

Он поднялся с кровати, прошлепал на кухню и включил свет.

– Иди сюда, - позвал через минуту.

На тарелке лежали бутерброды с расплавленным сыром, от которого шел аппетитный парок. Мэл активно работал челюстями, облизывая пальцы, и запивал соком из коробки. Вот тебе и манеры.

– Нельзя наедаться на ночь, - сказала я поучительно с набитым ртом.

– Знаю. Еще знаю, что тяжело привыкаешь к моему миру. Но теперь это и твой мир. Скажи одно, Эва. Ты со мной?

Перед концертом в Академии культуры я выполнила требование Вивы, наведавшись в салон красоты. И тут произошла накладка. Телохранители намылились присутствовать при всех косметических процедурах, боясь, что их подопечную утопят в ароматической ванне с благовониями или перережут горло пилкой для ногтей. Меня такой расклад не устроил совершенно. В итоге, после телефонных переговоров с вышестоящим руководством, занявших почти сорок минут, я отправилась на долгожданные процедуры в присутствии охранницы. Таким образом руководство ДП* решило вопрос с безопасностью на этапе приведения внешности в пристойный вид. Честно говоря, я опешила, когда в холл салона красоты вошла женщина в пиджаке с прямой юбкой и направилась к моим соглядатаям. Телохранительнице было на вид около тридцати лет. Высокая, стройная. Гладко зачесанные волосы с пробором, цепкий взгляд, безмолвность и та же бесстрастность, что и на лицах её коллег. Может, мимические мышцы охранников замораживают специальными инъекциями?

По возвращению в общежитие ставший привычным мандраж захлебнулся в настойке успокаивающих капель. Мэл проводил меня до третьего этажа и предупредил о двухчасовой готовности.

За взвинченным состоянием я не сразу заметила задумчивость Вивы. Уселась на табурет перед трюмо, а она молчала, скрестив руки на груди. Наверное, удивлялась наглючести гостьи. Чай не у себя дома, чтобы без спроса прыгать по чужим сиденьям.

– В общем, так, - сказала девица.
– Ежемесячная такса увеличивается до полутора штукарей. Поясняю, почему. Меня вызывали в ДП*. Беседовали, расспрашивали.

– О чем?
– изумилась я.
– Зачем?

– Затем, что мы с тобой контактируем.

Мое изумление сменилось беспокойством.

– И... о чем спрашивали?