Sindroma unicuma. Finalizi

Ладно, если быть честной, при желании всегда можно выкроить минутку. Выбрать номер из списка, нажать кнопочку с зеленой трубкой и сказать: "Привет, как дела?"

Что мешало?

То, что Аффа недолюбливала Мэла, и их чувства были взаимны, хоть и подлатаны соседским перемирием, установившимся после гибели Радика.

В последний раз я общалась с девушкой, живя в Моццо. В первые дни пребывания на курорте мы созванивались, но с приездом Мэла звонки раздавались всё реже, пока не прекратились вовсе. А я и не заметила. Значит, дело было в нем, а еще во мне. Месяц в Моццо превратился для меня в медовый рай. Эйфория от близости Мэла, согласившегося остаться в "Апельсинной", опьяняла пуще отменного коньяка. Торопясь надышаться своим мужчиной, я полностью погрузилась в мирок, в котором не осталось места для посторонних - только мы с Мэлом. И без того редкие телефонные разговоры укорачивались с каждым разом. Я стала рассеянной, теряла нить беседы, а Аффа отвечала сухо и односложно. Наверное, она решила, что своими звонками мешает нам. Или испытывала неловкость, оттого что её могли посчитать назойливой, особенно Мэл. А я закружилась в райской жизни. Каждый вечер думала: "Сейчас позвоню", и руки не доходили.

Не доходили плоть до приезда в столицу и заселения под крышей общежития. А уж шокирующая выходка Эльзушки и сенсационное разоблачение Ромашевичевского и вовсе заслонили горизонт на несколько дней. Когда взбудораженность спала, я решила, что Аффа обязательно позвонит. Неужели ей неинтересны подробности отравления и причина истерии Штице из первых уст? "Прима" то и дело доставалась из сумки в ожидании трели и знакомого номера на дисплее. А можно и не задействовать телефон. Достаточно подняться на четвертый этаж общежития.

Аффа не звонила, не приходила, и Вива ни разу не заикнулась о ней.

Тишина. Игнорирование. Почему?

А потом до меня дошло. "Зазналась?" - спросили глаза Симы на лабораторке.

Ну, конечно! Кем я стала для обычных студентов, свыкшихся с вечным ремонтом и вечно стесненных в средствах?

На экране теткиного телевизора - концерты, приемы, изысканная публика. И моя персона в числе приглашенных. Породистая кобылка. На семейном портрете под ветвями плакучей ивы - дочь министра. Подумать только, замухрышка, жившая по соседству, оказалась близкой родственницей одного из влиятельных людей в стране! Конечно, со странностями, но у кого их нет? Питалась хлебом и водой, подрабатывала в архиве, одевалась скромной серой крыской - и вот те на!
– засияла. Отмылась. Переменилась в мгновенье ока. Взгляд стал высокомерно-пустым. Смотрит сквозь бывших соседей и не видит. И слепота не мешает, а делает еще высокомернее. Память укоротилась, став избирательной. Общается с теми, чей статус соответствует. Простым смертным чревато лезть, навязываясь с дружбой: охранники сочтут объект представляющим угрозу и арестуют. Сам Рубля проявил заботу о здоровье, а начальник Департамента правопорядка, при упоминании фамилии которого дрожат конечности и пробивает озноб, благосклонно принял, что его сын спит с инвалидной висораткой. Необычный тандем богатеньких отпрысков обсуждают все кому не лень. Хотя почему необычный? Власть тянется к власти, фамилия - к фамилии, а на слепоту можно закрыть глаза, пока есть выгода. Польза и в том, что парочка живет в общежитии. Стратегический ход: простые смертные видят, что в избранных сливках нет тщеславного гонора, и что равны в правах и те, и другие. Ну да, равны, как же. Равноправие для высокородных деток - на четвертом этаже, а прочие обитают у подножия. Ничего, прочие переживут. Не гордые.

Хорошая оплеуха, с размаху. Чтобы не забывала. А я успела забыть, как в интернате пережила приступ сильнейшего разочарования, начав общаться с девочкой, такой же забитой и незаметной. Поначалу меня распирало от гордости: я не безнадежна и умею заводить друзей! Не успели мы подружиться, как у девочки распознали талант. Она разговаривала с музыкой. Ни слуха, ни голоса, ни знания нотной грамоты. Три десятка нот одной рукой, но что это были за мелодии! Мрачные, демонические и светлые, воздушные. Печальные, смешные, тоскливые, радостные. Призывающие шагнуть вниз с крыши. С девочкой начали заниматься преподаватели. Её возили на конкурсы и возвращались с наградами. Девочка стала популярной. Она изменилась внешне, появилась уверенность и новые друзья. И смотрела на меня как на пустое место без тени.

Теперь роли исполняют другие актеры. Кто они - Аффа, Сима, Капа, Петя - и кто я? Небо и земля. Это не они отгораживаются от меня, это я отдаляюсь от них, потому что боязно спуститься по лестнице несколькими пролетами ниже.

Продолжу бездействовать и скоро останусь одна, в башне, окруженной высоким забором.

Мэл, узнав о моем намерении, хмыкнул и направился на кухню. В пакет полетели упаковки со съестными припасами.

– Пошли, - подтолкнул меня к двери.
– Дипломатическая миссия отправляется в поход.

И миссия отправилась.

Кажется, я сто лет не была в своем закутке, и меня не тянуло сюда. Почему?

Ведь в этом коридорчике поздним зимним вечером Мэл разглядывал залитый клеем замок, а потом предложил переночевать у него. И моя судьба изогнулась под другим углом.

И он же, наутро после апокалипсиса в "Вулкано", остался за закрывшейся дверью, но не ушел. И моя судьба круто развернулась.

И здесь же Мэл провел несколько дней и ночей, пытаясь достучаться до меня после гибели Радика. Не плюнул, не махнул рукой. И позже не бросил на произвол судьбы, вытащив с того света.

Всё-таки тянет, - приложила я ладони к облупленной двери швабровки и прислушалась, а Мэл, опершись плечом о стену, с ухмылкой наблюдал за процессом духовного единения с недоремонтированным закутком.

Из пищеблока донесся женский смех. Смеялась Аффа, помешивавшая булькающее содержимое кастрюльки на плите, а сосед Сима приобнимал девушку за талию и говорил что-то на ухо. Я бы сказала, весьма недвусмысленно обнимал и нашептывал. Даже у меня загорелись щеки, а что говорить об Аффе?

Вежливое покхыкивание Мэла заставило парня отскочить от поварихи как ошпаренного.

– Привет, - сказал как ни в чем не бывало нежданный гость.

Аффа подняла упавшую ложку.

– Еще раз испугаешь, получишь промеж глаз, - сказала ровно.

– Гульнём?
– потряс Мэл пакетом, проигнорировав угрозу.
– Где Капитос?

– В комнате, - ответил Сима и, пожав руку Мэлу, протиснулся мимо меня бочком.

Мужская половина общества исчезла за дверью жилища близнецов, а женская половина увязла в неловком молчании. Аффа помешивала с большим вниманием, словно в кастрюльке находилось как минимум спасение всего человечества, а я заметила, что в пищеблоке тесно и темно, потому что окно узкое, а толстый ствол дерева закрывает обзор. И краска отслаивается, а унылая лампочка сиротливо свешивается с потолка в разводах.

– Надумали прикормить?
– спросила вдруг Аффа, не отнимая глаз от варева.
– Знаешь же, что живут впроголодь.

– Сима решил, что я зазналась. И я пришла сказать, что он балбес, потому что не видел тех, кто по-настоящему зазнался.

– Нам не с чем сравнивать, - хмыкнула она.
– Сегодня у нас праздник. Сиятельные сеньоры почтили визитом немытых чушкарей.

– Тебя вызывали в ДП*?
– проигнорировала я шпильку.

– Нет. Зачем?

– Например, за наградой в обмен на сведения обо мне.

– Если бы предложили, да я согласилась, то не стояла бы здесь, а давно набилась в подружки. Висы-то нужно отрабатывать. Бесплатный сыр, сама заешь, где.

– Значит, еще предложат. А журналисты предлагали?