Синие берега

"И сколько ненависти вызвал в нашем народе Гитлер, - жестко подумал Андрей. Он прислушивался к разговору.
– Ненависть, она от боли, откуда еще взяться ненависти? Только от боли".

– Послушай, - не успокаивался Пилипенко.
– Какие первые слова скажешь, когда придешь с войны?
– прищурил он глаза.

– Как говоришь? После войны?

– Не на свадьбе же мы с тобой. Ясно, после войны.

– С войны, голуба, ишо прийтить надо...

– Ну придешь если? Первые слова какие скажешь, говорю?

– Никакой войны больше! Все же видят, что это такое...

– Слова твои, рыжий, дельные, - чмокнул Пилипенко губами.
– Сбудется это, если уничтожим всех, до последнего, гитлеренышей. Так говорю, нет, товарищ лейтенант?
– Он взглянул на Андрея, понимая, что мысль будет одобрена.

– Этим мы и заняты сейчас.

Андрей повернул голову туда, где сидел Рябов. Тот держал ладонь на раненом бедре и молча следил за игрой огня. Заметив взгляд Андрея, тоже повернулся к нему.

– Как, старик?

Андрей спохватился, что говорит языком комбата.

– Ничего, товарищ лейтенант.
– Рябов даже снял руку с бедра, как бы подтверждая это.
– Жжет бедро, понятное дело.
– Помолчал.
– А еще смогу фашистам напомнить о себе. В строю, товарищ лейтенант, не думайте...

– Конечно, - дернул Андрей плечом: в том и сомнения быть не может. Кроме мертвых, все в строю.

Он посмотрел на Марию, гревшую руки у костра.

– Жива?

Мария слабо улыбнулась.

– Сушись, сушись, сестричка, - Пилипенко похлопал ее по плечу. В любых обстоятельствах оставался он самим собой.
– Не стесняйся, сестричка. Всю мануфактуру с себя скидывай...

Мария смущенно вспыхнула: в самом деле, вся мокрая какая! Она поднялась, пошла в сторону, в кусты.

Несмело побрел за ней Саша.

– Сашенька, миленький. Я не боюсь. Вернись. Посушись и ты. А я тут выжму все на себе. Иди.

Мария скрылась в кустах. Сняла одежду, сбросила берет, мотнула головой, будто стряхивала с нее тяжесть. Разметавшиеся волосы упали на плечи и пошли вниз. Перекинула их наперед, но дрожавшие от холода пальцы ничего не могли сделать с мокрыми волосами. Кое-как отжала их, заплела.

Саша вернулся к костру. Он разделся. Разделись Петрусь Бульба, Шишарев, Вано. Вано сидел в высоко закатанных исподниках, подобрав колени к подбородку, стараясь согреться. Взъерошенные волосы, торчавшие в разные стороны, небритое лицо, на котором густо чернела щетина, и видно было, какая жесткая она и колючая. Андрей почувствовал, как холодно ему в насквозь промокшей, отяжелевшей от воды гимнастерке. Стащил ее. И Семен тоже снял с себя все: изодранную на спине гимнастерку, расползшиеся в швах брюки, прохудившиеся сапоги, и удивленно подумал - ни с того ни с сего, что рванье носится куда дольше, чем новые вещи...

На кустах раскиданы нательные рубахи, портянки, обмотки в бурой болотной жиже; сапоги, ботинки поставлены подошвами к огню, от них растекался неприятно пахнувший пар.

– Рогатину поищу пойду, - поднялся Данила.
– Подпору сделаю взводному, Рябову, костыль.

Он вытащил финку из-за ремня и пошел к ручью, отделявшему поляну от болота.

– И не подумал бы, что такие болота есть на свете, и вообще места такие, ей-богу, - пожав плечами, произнес Сянский.

– Знаешь, Сянский, складывается впечатление, точно ты только что сполз с дерева и еще прячешь хвост.

– Виноват, товарищ политрук.

– Вон и сестричка к нам, - завидел Пилипенко Марию, выбравшуюся из кустарника. Он скрестил руки, точно хотел прикрыться.

Вано уже согрелся, почувствовал себя бодрее.

– Слушай, сестричка. Никогда не была в Бакуриани? Никогда? Ай-ай!.. даже не верилось ему.
– Рай видела? Ну вот такой и Бакуриани, не отлычишь...

Мария кивнула: согласна, не отличит...

"Слава богу, настроение у ребят не подавленное, - был доволен Андрей.
– Еще бы, выручились из гибели..."

– Я, слушай, отлить, - шепнул Вано Полянцеву.
– На минутку.

Данила вернулся с плотной рогатиной и подгонял под рост Рябова.

– Обопрешься, взводный.

"Определенно, ребята отошли после вчерашней ночи, - еще раз подумал Андрей.
– Они все выдержат, определенно".

– Валерик!
– позвал.

Валерик кинулся к Андрею.

– Вот что, Валерик. Обойди всех и уточни оружие. Что у кого есть. И боеприпасы.

– Ага, товарищ лейтенант.

– Семен, - бросил Андрей через костер. Он откинул спадавший клок слипшихся волос.

– Да, Андрей?
– Голос утомленный, дремотный.
– Да?
– Семен чуть отодвинул от огня ноги: должно быть, начало припекать.

"Нисколько не спал, - подумал Андрей о Семене.
– И какие у него костлявые ноги..." Он расстелил на земле карту, мятую, с затеками по краям.

– Поразмыслим давай. И тронемся. Нельзя задерживаться. Черт знает, что делается вокруг. Нора.

В самом деле пора. Давно пора.

Семен подсел к Андрею. Тени их фигур недвижно лежали у затихавшего костра.

– Вот наша дорога, - показал Андрей на карте, - видишь?
– потер он лоб. Складки на лбу, как и были, остались: ровная сверху, изломанная в середине и такая же внизу.

Ни словом не обмолвились они о вчерашней ночи, словно ничего не случилось. Надо было думать о том, что впереди. Впереди были высота сто восемьдесят три, дорога к ней. Только говорится так - дорога, в действительности это что-то совсем неясное, путаное, хоть на карте и проложена почти прямая линия. Болото линия не пересекала, а они оказались в этом, будь оно проклято, болоте.

– Видишь, до высотки нашей можем идти, обогнув болото, лесом. Да обход какой! Километров восемь, а то и больше. Видишь? Или вот этим проселком...
– продолжал Андрей. Проселок пролегал метрах в трехстах от поляны, за кустарником.

Поляна впереди была пустынной, болото, сзади, было пустынным, проселок тоже был пустынный.

– И выследить могут. Если открытым проселком, - заметил Семен.

– И выследить могут.
– Андрей вскинул глаза и увидел, что у Семена дергалось веко, будто не переставая моргал.
– А свернуть обратно в болото, - мелкое ли дальше? Там и стукнуть нас легче, если выследят.