Синие берега

"Мост, товарищ майор, взорвал, - мысленно заговорил Андрей. Он противился тому, что видел, не принимал в себя случившееся. Он никак не мог поверить, что перед ним уже не комбат. Он испытывал потребность хоть несколько минут думать о нем, как о живом.
– Мост взорвал, приказание выполнил". И комбат ответил ему. "Ничего, старик, все это построим".
– "Вы считаете, товарищ майор, что мертвые умеют строить?
– Андрей в забытье серьезно продолжал разговор.
– Их лишили крови, сердца, мускулов и всего остального, вот как Володю Яковлева, но оставили обязанность выстроить то, что они вынуждены были разрушить, когда были живыми?.." - "Ни хрена, еще попляшем, а?.." - пришли на ум слова комбата, которые уже слышал. "Попляшем, товарищ майор.

– Вспомнил: у землянки на круче ничего этого он комбату не сказал.
– Попляшем. Может быть. Наверное. Конечно. Конечно. Это сделают те, кому подготовим дорогу в Берлин. Попляшут же... попляшут!.."

Андрей говорил и не слышал себя. Потом сообразил, что говорит не о том, о чем нужно говорить.

Валерик встревоженно смотрел на Андрея, но ничем не выдавал своего присутствия. Он понимал: ротному тяжело.

На примятой траве возле пня белели мундштуки выкуренных папирос. "Как у той землянки на правом берегу". Андрей догадался, что здесь, на пне, сидел комбат, быть может, в последний раз. Он представил, как держался комбат, что делал, что приказывал, как погиб. Он мысленно рисовал картину боя, картина получалась, и себя видел он в этом бою, он тоже стрелял, бросал под танк гранаты...

Кто-то сел возле, почувствовал Андрей. Но еще не было сил поднять голову, посмотреть кто. "Ладно. Пусть сидит". А Мария поджала под себя ноги и не спускала с него глаз. Он ее не видел, или не хотел видеть. Мария смотрела на его лицо: показалось, что за минувший день Андрей стал старше лет на двадцать. Коснуться его руки, положить свою руку ему на плечо, просто сказать что-нибудь - и горе немного убавится? Она не знала, как ему помочь.

И все-таки Мария не выдержала.

– Андрей, - позвала, точно был он где-то далеко, а не рядом. Андрей, - позвала снова.

Андрей вздрогнул, как спросонок, и поднял голову:

– Да?

Прозвучало это отчужденно, словно действительно был он не здесь.

– Да, - повторил.

– Что - да?
– не поняла Мария.

– Не обращай внимания.

Мария заплакала. Что могла она? Ничего она не могла. И почувствовала изнеможение от сознания, что ничем не может Андрею помочь.

Валерик рассердился и в полный голос сказал:

– Валяй отсюдова сопли пускать!

Мария не слышала Валерика, уткнула лицо в ладони, она плакала.

Андрей смотрел на комбата.

Комбат лежал без движения, без жестов, и это безжалостно разделяло их. Он примирялся с мыслью, что комбата уже никогда не увидит. Комбат не распрямит ноги, и не поднимется, и не отдаст ему, Андрею, приказания, не скажет - "старик", вообще ничего не скажет.

В сосредоточенном молчании всматривался Андрей, всматривался в лицо комбата. Нет, нет, неправда, что оно ничего не выражало. Неверно, что посиневшие, бескровные лица мертвых пусты. Но если и верно, лицо комбата, и мертвого, выдавало в нем человека сильного, убежденного в правоте своего дела, за которое он пал этой ночью или немного позже, утром.

Вчера, когда комбат еще был где-то на другом берегу, у высоты сто восемьдесят три, все в глазах Андрея выглядело проще. А сейчас кончились его представления, что делать, куда вести роту, куда держать путь. Связь с регулярной армией оборвалась - ни командира, ни донесений, ни приказаний. Приказание командира всегда вселяет уверенность: все будет так, как задумано начальством. Андрея охватило сильное волнение. "Одни... одни... оторваны от всех... Одни на всем белом свете, большом и пустынном белом свете..."

Он поднял глаза: увидел Валерика, Марию.

– Идите.
– Прозвучало это твердо, требовательно.

Поднялся Валерик, встала Мария, нехотя пошли.

Марию остановил Саша.

– Не отбивайся от меня. Марийка...

– Куда ж мне отбиться, Сашенька? Мы все тут...

Саша шел рядом, шаг неровный, глаза опущены.

Андрей смотрел вслед им, словно ждал, чтоб скорее скрылись из виду.

Он услышал, за плечами дышал Семен. Медленно повернул голову. Лицо его показалось Андрею длинным, может быть, потому длинным, что от напряжения было вытянутым. На лице этом настойчивое требование - надо что-то делать! Это вырвало Андрея из состояния разбитости, к нему возвращалось чувство ответственности перед суровым делом, к которому приставила его война.

– Вот как сложилось...
– сказал. И Семену ясно ведь было, как сложилось, и, подумав об этом, Андрей сжал губы. Он смотрел прямо, по ровной линии, куда-то вперед, он видел вчерашний правый берег и себя там, и еще видел живых Володю Яковлева и других тоже, может быть, видел он и то, что было еще дальше, совсем далеко - лучшую школу в городе, Советскую улицу, бывшую Соборную, и Ленина, как бы сделавшего шаг и спускавшегося с памятника на площади. А может, видел он только Семена и выражение его вытянутого от напряжения лица. Он повторил: - Вот как сложилось... Что делать?
– Чувство ответственности вернулось, но уверенности еще не ощутил.

– Что делать? Что делать?
– с некоторым раздражением переспросил Семен.
– Пробиваться к линии фронта.

– А где она, линия фронта?

Семен помолчал.

– Карту бы...

– Теперь карта ничего не значит, - махнул Андрей рукой.
– В том смысле не значит, что двигаться по ней то же, что и без карты. Красную, синюю линию не проведешь. Где противник?

– Должна же где-то быть линия фронта, - не сомневался Семен. Куда-то же отступили наши части. Не могли же они рвануть за такой короткий срок на сто километров!

– А хоть бы и в пятнадцати - двадцати километрах отсюда держат наши оборону. В том ли, Семен, дело? В каком направлении идти - вот неясность.

Семен молчал: думал, соображал. Ничего не приходило в голову. Наконец сказал:

– Андрей, пойдем, как шли. Лесами.
– Семен достал папиросу, сунул в зубы.
– Кури, - дал Андрею пачку.
– Сплошной линии фронта, как на западной стороне, судя по всему, у немцев здесь нет. Так?
– вопросительный жест. Просто отдельные части противника, прорвавшиеся в разных местах, расчленяют наши отходящие войска и устраивают "котлы", большие и малые. В такой "котел", видно, попал батальон, не смог отбиться. В одном из "котлов" оказались и мы.

– Это, Семен, ясно. И задача ясна: вырваться из "котла". И - попасть в другой?

– Вполне возможно. И опять вырваться...

"И опять вырваться... И опять вырваться, - застучало в голове. Андрей даже прикоснулся рукой ко лбу.
– И опять вырваться... Конечно, вырваться. Как сказал ему комбат? "Семь там раз или сколько встретишься с противником, а уйдешь..." - Он усмехнулся.
– Но уходить куда? Где наши?.."

– Но где наши? Вот в чем дело, - сказал.
– Иначе из "котла" в "котел"...