Синие озера, синие глаза

Тот летний день временами оживал перед его глазами в мельчайших деталях, заполняя сердце щемящей грустью. Теплое солнечное утро, бескрайний луг, весь желтый и пушистый от цветущих и уже отцветших одуванчиков… Он играет с мамой в догонялки, ковыляет в своих новеньких красных башмачках по кочкам, по мягкой густой траве, сбивая с одуванчиков летучие облачка. Пух щекочет глаза, забивается в рот… Кир запутывается в осоке, колючими клочьями торчащей из шелковистой травы, падает, смеется, плачет. А пух летит над ним легкими белыми тучками, поднимается в пронзительно-синее небо. Кир заворожен этой колдовской манящей синевой, уже не смеется и не плачет, растворяясь в умиротворяющем покое бархатистого летнего тепла.

Он слышит и не слушает, как его зовет мама. Потом ее встревоженное лицо закрывает от глаз бездонную синеву, ласковые руки отрывают его от земли, мама прижимает его к себе…

А на следующее утро было тяжелое, мучительное пробуждение и… темнота. Пугающая, страшная темнота вокруг. Кир пытался разлепить глаза, но у него ничего не получалось.

— Джеймс! — раздался над ним испуганный голос матери. — Джеймс, иди сюда! У него нет глаз!

Где-то в стороне послышался знакомый грубый хохоток, потом голос отца изумленно произнес над его головой:

— Что это с ним? У него не лицо, а какой-то ком теста!

Что было потом, Кир помнил смутно. Куда-то его везли, чем-то поили, чем-то обмазывали лицо… Очевидно, у него была тяжелая аллергическая реакция на пух одуванчика, возможно, что-то вроде банального конъюнктивита, но с сильнейшим отеком. Ему запомнились жуткая темнота, а когда глаза раскрылись в узкие щелки — долгое мамино сидение у его постели с толстой книгой, из которой она зачитывала ему забавные истории о животных, запомнились отвратительное жгучее лекарство, которое она то и дело закапывала ему в глаза, и еще более отвратительная ругань отца — чаще всего при этом повторялись слова «сиделка» и «обязанности».

Мальчику были уже хорошо знакомы вспышки отцовской ярости, но чаще всего они случались где-то в отдалении, за дверью родительской спальни, а теперь звучали над его головой, как раскаты страшного грома, от которого нет спасения.

Очевидно, эти несколько дней, проведенные в постели, оставили неизгладимый след не только в сознании Кира. Однажды утром, с трудом разлепив глаза, он обнаружил у своей кровати вместо мамы сиделку, а за дверью раздавалось не только громыхание отца, но и ответная брань и пьяный смех Эллис. Голос у нее был какой-то незнакомый — визгливый и скрипучий. Таким впоследствии он и остался в памяти Кира, а сама Эллис — черствой, опустившейся алкоголичкой, все больше замыкавшейся в себе.

В последние годы жизни мать окончательно погрузилась в свой странно бесчувственный мир, а отец с каждым годом все больше зверел. Робби боялся отца, Кир же сопротивлялся, как мог, получал в ответ тумаки и ходил в синяках, но Джеймсу Страхану было на это наплевать. И лишь когда отец начал болеть и перед ним замаячила смерть, он немного одумался, но было поздно. Кир не мог понять, почему Мойра Гантри осталась работать у такого человека и ухаживала за ним, когда он заболел. Ее ответ его потряс:

— Я видела, что он не такой уж плохой.

Для Кира подобная терпимость была просто немыслима, и он не мог представить, что когда-нибудь простит Джеймсу Страхану его грехи. Этот человек просто не имел права быть отцом. У Кира застучало в висках, и он скривился, но все же ответил на вопрос Джорджии:

— В идеале семьи, конечно, должны сплотиться, но мы с вами знаем, что наш мир далек от совершенства, а поэтому люди, которым не следовало даже помышлять о детях, заводят их и портят жизнь им и себе.

Одному богу известно, как красавица Джорджия Камерон с ее приверженностью к семейным ценностям отнесется к его абсолютно неестественным взглядам на семейные отношения! Кира даже передернуло.

— Дамы и господа, займите, пожалуйста, ваши места. Концерт продолжится через три минуты…

Кир был рад, что это объявление положило конец их беседе, которая касалась печальных для него вещей.

— Пора вернуться в зал, — сказал он и, забрав у Джорджии пустой бокал, взял ее под локоть — что было весьма приятно — и повел обратно на их места.

— У тебя взгляд стал умиротворенным.

— Разве?

Джорджия остановилась на дорожке в парке. Она не могла скрыть радости, заполнявшей ее при виде высокого светловолосого и голубоглазого брата, который накануне вечером приехал в Глентейн на уикенд.

— Глентейн сотворил с тобой чудо. — Ной потрогал каштановый завиток ее волос. — Ты… совсем другая, у тебя лицо порозовело!

— Да кому может здесь не понравиться?

Джорджия нагнулась, чтобы понюхать желтую розу. Парковую дорожку со всех сторон окаймляли зеленые кусты, а цветы кое-где уже увядали — скоро сентябрь.

Розы Джорджия любила больше других цветов. Наверное, потому, что мама тоже их очень любила и всегда приносила одну или две розочки из сада, чтобы создать хорошее настроение.

В памяти всплыли слова Кира, сказанные им на концерте: что мы живем не в идеальном мире и что некоторым людям вообще не следует иметь детей, потому что они калечат жизнь и себе и им. Видно, именно это и случилось с Киром и его братом Робби.

Джорджия озабоченно сморщила лоб. Она уже поняла, что лорд Глентейна — не самый счастливый человек на земле. В его пронзительных синих глазах иногда проглядывала такая глубокая тоска, что ей безумно хотелось помочь ему. Но она сознавала, что этого делать не стоит — опасно. Он может ее резко одернуть, мало того — она рискует остаться без работы.

— А как в Хайленде [2] , где ты сейчас работаешь? — спросила она Ноя. — Там тебе больше нравится, чем в Глентейне?

— Там красиво, люди, у которых я работаю, приятные, они практичны и обстоятельны, но моя самая лучшая работа была здесь. Это время — незабываемое. — Ной пошел вперед, а Джорджия последовала за ним. — С Киром мне замечательно работалось. С ним легко обсуждать свои задумки, да и вообще приятно иметь дело. А какое твое впечатление, Джорджия?

2

Хайленд — северное нагорье в Шотландии.

При упоминании босса Джорджия почувствовала, как у нее лихорадочно запылали щеки.

— Знаешь… вначале было несколько неловких моментов, но сейчас мы вполне поладили. В понедельник он улетает по делам в Нью-Йорк, поэтому последние дни мы очень много работали.

Странно, но, когда Кир сказал ей на следующий после концерта день, что он уезжает, Джорджия ощутила какую-то внутреннюю пустоту.

Прежние боссы были ей все безразличны…

— Что ж, побудешь немного сама себе хозяйкой. Это неплохо, правда?