Шрифт:
СКВОЗЬ БОЛЬ
И вот, я вновь встречаю рассвет. На дворе конец августа и уже который раз я не могу уснуть, словно ни один в мире яд не способен предать меня покою. Я сижу на краю кровати и чувствую свой непоправимый уход. Уход от жизни. Если что-то вдруг изменится, то я улыбнусь и примусь за дело, но пока что я чувствую лишь усталость и небытие. Я так страстно жду изменений, а сам – просто сижу на краю кровати и думаю о том, как жить дальше, хотя бы день, два… Будто, кроме этих мыслей, ничего не существует. Только я и мои мысли. И на этом всё.
Я либо горю ярко, либо затухаю совсем. Третьего мне не дано. Такой уж я. Я помню, как однажды я чувствовал себя на верху блаженства и казалось, что все в моих руках. Но с этой верхушки блаженства так больно упасть вниз, к ногам своим страхам. И я упал. Потому что слишком
Это было давно, и я был влюблен. Сейчас, когда я смотрю на это со стороны, я считаю, что мне повезло. Я трепетал у телефона, ждал каждый день этого человека и поистине чувствовал свою значимость. Это было волшебно. Все тело, словно тонкий сосуд, наполнялось необъяснимой гордостью за то, что я говорю с этим человеком. Я помню, как бежал по лестнице и улыбался улыбкой легкой и небрежной, улыбкой, которой улыбаются поистине счастливые люди. А сейчас я смотрел на себя и видел вымученную улыбку, которая являлась лишь для того, чтобы не дать слезам покатиться вниз, словно скалам и разбиться о мое сердце.
И вот, я вновь встречаю рассвет. Совсем один и совсем другой. На полу разбросаны книги, блокноты, вырезки из журналов и окурки. Я сижу на краю кровати и пытаюсь не пролить слезы. Я чувствую, как что-то внутри меня предвещает скорую гибель. Но какую именно я не могу понять. Я зажигаю сигарету и ложусь на спину. Вижу, как дым в темноте растворяется, в этой безмятежной, но в то же время тревожной синеве. Безмолвие и отчаяние спускается по моим ветвям тихо и непорочно. И каждый мой вздох доставляет мне боль и дискомфорт, словно в моей душе не осталось и следа счастья.
Рассветы стали неотъемлемой частью моей жизни, а точнее ритуалом. Каждый раз я пытаюсь понять: что-то изменится с этим рассветом? Я пытаюсь переродиться вместе с ним, испытать эту радость нового дня, новой страницы, новой жизни. Но этот камень безобразия нависает надо мной, словно лунный лик и ложится на мою грудь и сдавливает ее, пока я не задохнусь. В последний момент я скидываю его с груди и начинаю дышать, но это дыхание, словно крик, не дает мне успокоиться. И собаки начинают лаять за окном, и кошки начинают стонать, я чувствую, что смерть где-то рядом, мне страшно, я хочу спрятаться под одеялом, но вместо него вижу лишь лепестки красных роз, словно пятна крови на моей кровати. И я скидываю эти лепестки, я кричу во весь голос от страха и безнадежности. Эти лепестки, как моя жизнь, говорит мне мой омертвелый рассудок. И я замолкаю.
В каждом из нас есть нечто темное. И это нечто овладело всей моей жизнью. Раньше я был очень хорошим человеком, я поистине умел распоряжаться своей жизнью и проживать её целиком и полностью, но когда-нибудь внутри может что-то сломаться и у меня сломалось. Я вспоминаю себя: светловолосый, худенький, добрый ребенок… Как можно утратить себя настоящего? Превратится в чудовище? Или это просто вопрос времени, через сколько внутреннее овладеет внешним, выявит всю правду, покажет ее другим, чтобы они знали, что со мной лучше не связываться?
Когда-нибудь рассвет пройдет и не наступит больше день… Однажды я пойму, что в какой-то момент совершил очень большую ошибку. Я вновь приду домой, сяду на край кровати и опрокину бокал с шампанским, но уже не почувствую ничего, потому что тело перестанет мне принадлежать. Оно перейдет к кому-то другому. И я буду сидеть, безмолвно и думать о том, кто же я такой на самом деле и в чем, черт побери, моя проблема. А проблема в том, что я устыдился того, что люблю, устыдился того, что люблю всем своим сердцем. Каждый человек – всего лишь человек. И этот человек – весь мир.
Я не хочу представлять, как я войду в холл. Я хочу сидеть на этом краю кровати, пока не перестану дышать. Но в одиночестве страшно… Но не страшнее, чем там, где тебя по-настоящему не знают и не узнают, потому что ты сам себя не знаешь. Отблески неожиданной встречи, капли вина на белой рубашке… Разве это все стоит того, чтобы мучить себя?
Я открываю книгу и улетаю в другой мир, чтобы больше не думать, чтобы больше не знать. Как я устал от сплетен, осуждения и грязи. Словно ничего другого уже и нет, все сожрали недоноски лунной степи. Я обратился к алкоголю, потому что мне была нужна иллюзия, была нужна как никогда. Я не мог принять мир, принять среду, в которой я нахожусь, вместе с этими странными законами и порядками.
Я чувствовал, что все вокруг меня прогнило и совершенно не стоит внимания. В какой-то момент я просто не смог больше видеть это и понял: мне нужно создать иллюзии. И вот, когда я возвращался после очередного дня, пропитанного ложью и потом, я выпивал волшебное зелье, которое создавало вокруг мириады атомов любви и покоя, которое создавало иллюзию свободы и вседозволенности. Просто чтобы забыть. Просто чтобы выжить.Моя гиперчувствительность однажды меня погубит. И пусть мне кажется, что все однажды проходит, пусть мне кажется, что жизнь одна – я ничего не знаю. Как и все остальные. Все мы – лишь капли бескрайнего моря. Все мы – лишь отголоски, все мы – лишь секунда из вечности.
И вот, я вновь встречаю рассвет. Я сижу на краю кровати и слезы стекают по моим щекам. Кажется, я понял, чего мне не доставало. Мне не доставало чувств. Мне не доставало… самого себя. Мне хочется встать с этого края кровати, но я не могу, потому что лишился возможности выйти за пределы своего укрытия. Я слишком долго находился здесь, чтобы теперь суметь покинуть эту комнату. Все, что я могу – это сидеть на краю кровати, смотреть в окно и надеяться на рассвет, что он освободит меня. Я касаюсь ладонями своего лица, провожу по щеке и чувствую, как из моих глаз выпадают лепестки красных роз. Мне больно, но я счастлив потому что все то, что было внутри меня – ушло и я освободился. Эти два лепестка лежат на полу неподвижно, словно брат и сестра и я не могу их поднять, потому что солнце больше не светит. Я поворачиваю голову и вижу, что окно пропало, а солнце восходит надо мной, словно ореол. В какой-то момент оно взрывается на мириады горящих осколков и пронзает меня насквозь. Я чувствую, как освобождаюсь от всей боли сквозь боль. Моя душа затихает, и я не могу больше плакать. Если бы кто-нибудь знал, как это больно – чувствовать настолько глубоко. Если бы кто-нибудь знал, как это сложно – жить, когда вокруг лишь тени и ничего кроме теней…
ЭФФЕКТ БАБОЧКИ
Когда Дафна задумывалась о любви – она вспоминала своего погибшего молодого человека, которого по дороге домой на пешеходном переходе сбила машина. Невыносимо нелепая смерть. Она любила его любовью чистой и безукоризненной – такой же, как она сама. Но сидя возле зеркала и вглядываясь в своё отражение ей не давала покоя одна мысль, которую она окликала по имени – Судьба. Наверное, у Давида была такая судьба – погибнуть под колесами автомобиля, мучительно погибнуть в самом расцвете своих лет. Идти по самому центру Парижа веселым летним днем и даже не подозревать, что это твоя последняя прогулка – должно быть, это самое страшное на свете. А затем – точка. А Давид был человеком честным и благодетельным. Дафне всегда казалось, что он способен абсолютно на всё, если вдруг ему чего-то очень захотелось. И однажды ему захотелось к ней, к её губам, к лицу и в итоге на занятиях по живописи в художественной академии их взгляды стали соприкасаться друг с другом всё чаще и любовь подобно слабенькому цветку, который может погибнуть от неожиданного удара, от неверного действия Давида или Дафны стал разрастаться и крепнуть и их чувства обрели почти что совершенную форму, с учетом того, что им было всего по двадцать лет и никто из них ещё не признался в своей любви. Так отчетливо Дафне вспоминались их утренние пробуждения после первого поцелуя, их дни и ночи. Как чудесно было смотреть на спящего Давида – такого нежного и беспомощного в своей красоте, доверившегося ей. Его кудрявые коричневые волосы, зеленые умные глаза… Он был награжден такой прекрасной внешностью, умом и способностью чудесно вести себя на людях!.. Но его обобрали, отняли у него собственную жизнь.
Дафна увидела в отражении зеркала, что позади неё, за окном, пошел снег, всё залилось густым туманом. Её чувства… Всё было слишком обширно, словно огромный синяк, который не проходит, а продолжает причинять боль и доставлять неудобства.
Давид впервые поцеловал её после ужина в милом ресторане. Его губы были искусны.
– Там чудесная еда, – сказала Дафна, выйдя на улицу. – Мне понравилась отбивная из говядины.
Она, разумеется, просто не хотела прекращать разговор, создавая неловкое молчание. Дафна не выносила возникающей тишины между двумя собеседниками, ведь это, вероятно, могло означать для неё, что темы для разговоров у них иссякли. Но нет, всё было совершенно иначе. Давид замолк потому что готовился признаться ей в своей любви. Глупая! А она ведь и не поняла. Давид приготовился, собрался с мыслями и посмотрел ей в глаза.