Синий город на Садовой

Слава опять привел их в церковь, в самый конец ее, где было алтарное закругление. Здесь громоздился штабель ящиков и стояла у стены тяжелая бочка с остатками цемента. Слава отодвинул ее. И все увидели неприметную крышку люка. Без ручки, без кольца. Здесь же валялся заляпанный цементом тяжелый скребок. Слава сунул его в щель, надавил, крышка приподнялась. Слава откинул ее. Дохнуло влагой подземелья.

– Ну вот, друзья мои, – провозгласил Слава. – Хотите – верьте, хотите – нет, но это натуральный подземный ход. Обнаружили, когда ободрали с пола верхний слой. Кто его вырыл и зачем – пока загадка…

– А куда ведет? – нетерпеливо сунулся вперед Борис.

– А пошли, посмотрим… – Слава первым втиснулся в темный квадрат. Ребята полезли за ним.

Сперва были под ногами крутые ступени. Потом каменный пол. Навалилась тьма, но Слава включил фонарик. Желтый круг заметался по тесным стенам, по низкому сводчатому потолку. Кое-где кирпичная кладка, а кое-где тесаные камни. Местами же – просто земляные проплешины. Коридор оказался очень узкий, идти пришлось друг за дружкой. Тем, кто невысокий, можно в полный рост, а Славе приходилось пригибаться.

Ход выписывал плавную дугу. И наконец впереди забрезжил свет. Вернее, впереди был земляной завал, а щель светилась сбоку. Сквозь плотную зелень проглядывало небо.

– Куда он раньше вел, этот ход, теперь неизвестно, – сказал Слава. – Видите, завалило. А потом здесь обвалился берег, и в боковой стенке получилось окно. Прямо на обрыв.

– Можно пролезть! – обрадовался Нилка.

– Вам, тощим, наверно, можно. Только не советую без нужды. Кто-нибудь посторонний увидит, а это ни к чему… Да и растительность там сами взгляните какая…

В щель густо лезли узкие темные листья так называемой татарской крапивы. Свое название она получила, наверно, в память о жестокостях татаро-монгольского ига. По крайней мере, жалилась не в пример злее городской крапивы, которая не так уж страшна продубленной солнцем ребячьей коже…

– Зато и снаружи никто не заберется, – отметил Борис. – Наверно, и не видно даже. Крутизна да чаща…

– А когда здесь был пивзавод, про этот ход не знали? – спросил Федя.

– Законный вопрос. Может, и знали. И пиво текло налево… Хотя едва ли. Люк был под настилом, а сверху стояло стационарное оборудование…

– Может, здесь клад где-нибудь зарыт? – прошептал Нилка.

– Может, и зарыт, – согласился Славка. Широкой ладонью взлохматил Нилкину макушку. – Ну ладно. Насладились дыханием тайн и приключений? Отряд, слушай мою команду: обратно шагом марш… И помните – никому ни слова. А то проберутся какие-нибудь подонки, изгадят роспись…

На следующий день притащили фотоосветители, подтянули от щитка провод, сняли фреску. И общий план, и крупно все лица. А потом еще снимали, как рабочие разгружают машину с цементом, как Слава и Евгений разглядывают эскизы внутреннего убранства, как молчаливый кашляющий Дымитрий и еще двое рабочих закладывают кирпичом большую пробоину в стене – здесь раньше проходила какая-то труба…

Затем раза два ребята прибегали просто так – навестить знакомых. И вот – опять по делу. Заново снимать панораму. Потому что вся прошлая работа пошла насмарку от Нилкиного чиха.

– А где виновник-то? – слегка обеспокоенно спросил Слава. Он явно симпатизировал Нилке.

– Прибежит, – хмыкнул Федя. – На него поправку надо делать: если сказано к двенадцати – жди в половине первого…

– Подождем, – решил Слава. – А потом уж полезем, а то Нил с'страсть как обидится…

Стали ждать. Федя сел на землю у церковного забора.

…Имя у церкви было Спасская. Построили ее в конце восемнадцатого века на деньги, что пожертвовал местный житель, купец Артамон Гвоздев. Он дал обет поставить на берегу Ковжи храм во имя Всемилостивейшего Спаса в благодарность за избавление своего маленького сына от тяжелой болезни. Говорят, отдал на это дело половину состояния. Чтобы расписать внутри стены и свод, приглашал художников из столицы (и был среди них даже итальянец).

Сложили церковь из крупного кирпича. Недавно стены отскребли, отмыли как могли. Хотели даже почистить их пескоструйной машиной, да опомнились: песок содрал бы с кирпичей внешний гладкий слой, и они сделались бы пористыми, рыхлыми.

Колокольню возвели по старым чертежам. Но кирпичи-то были новые. Когда-нибудь их цвет сольется с темной, серовато-бордовой расцветкой старых стен, а пока двухъярусная башня светилась красно-оранжевой новизной. Празднично сверкали в синеве позолоченный крест и оцинкованная чешуя купола. Маленькие желто-серые облака бежали из-за Ковжи, и башня безостановочно клонилась, клонилась им навстречу, но оставалась прямой…

Двое суток назад, после сильной ночной грозы, испортилась погода. С утра до вечера сыпал холодный дождь. Сперва все дышали с облегчением: измаялись от жары. Но вскоре забеспокоились: а что, если ненастье надолго? Вчера к середине дня прояснило. Ночью, однако, опять моросило, а сегодня было хотя и солнечно, а все еще зябко. Федя, прислонившись к фундаменту изгороди, ощущал сквозь джинсовую куртку прохладу кирпичей. Борис – тот из принципа не признавал больше плохой погоды: начало июля, какой может быть холод! И теперь грел у костра свои "восьмигранные" коленки и голые руки.

Оля на штабеле досок укрылась брезентовой курткой Славы – перезаряжала кассету, в которой заело пленку. Из-под брезента торчали только ноги в вельветовых штанинах.

Ноги требовательно задергались. Борис тут же подскочил. Слава и Федя тоже подошли. Из-под куртки послышалось:

– Выпустите меня, я запуталась…

Олю распаковали. В это время появился Дымитрий:

– Слышь, я в контору наведаюсь насчет красок. Если материал привезут, подпиши накладную за меня… – Он затянулся самокруткой, закашлялся. И когда отошел, Оля сердито сказала:

– Ему нельзя столько курить. Он же губит себя…

– Пойди объясни ему, – хмуро отозвался Слава. – Человеку и так тошно… Жена ушла, забрала пацана и не пускает отца повидаться с сыном. Такая стерва… Мужик только и спасается табаком и работой. Мы уж сколько говорили: ты, бригадир, кончай надрываться, а он знай новую козью ногу крутит…

– Разве он бригадир? – удивилась Оля. – Я думала, что дядя Женя…

И Славу, и других рабочих ребята звали по имени, только Евгения – дядя Женя, хотя и был он не старше остальных. Просто чувствовали в нем главного.

– Дядя Женя? – засмеялся Слава. – Дядя Женя, он начальство другого рода. Разве вы не знали?

– Нет. – Оля почему-то смутилась. – А кто он?

– Он – отец Евгений. Настоятель, значит, этого храма.

– Ну-у… – не поверил Борис.

А Федя сказал стесненно:

– Священники, они ведь в рясах всегда. А он… вместе со всеми носилки таскает…

– О церкви печется, вот и таскает. Он, можно сказать, весь ремонт на своих плечах вытянул. Сегодня вот тоже – с письмом от митрополита в исполком поехал. Выбивает разрешение, чтобы музей отдал иконостас, который из церкви. Он весь такой золоченый, резной, красотища. Здешний мастер Коробицын его делал. Двести лет работе…