Синий город на Садовой

Оля виновато объяснила:

– Мы и не думали… Вы его просто "Женя" да "Женя"…

– Для меня он Женя и есть. С детсадовских времен. В одном дворе до самой армии жили. Он по старой дружбе и на работу эту меня сагитировал…

Федя поколебался и спросил тихо:

– А почему он в священники пошел? С детства хотел?

– Нет, что ты. Это уже после Афгана… Поступал он в литературный институт, не получилось, взяли в армию… Мне вот повезло, на Северном флоте служил, а Женьку – на юг, в пекло. Ну и насмотрелся он там… "Нет, – говорит, – не сотворить нам, Славка, на Земле ничего доброго, если отвернулись от Неба…" Я его понимаю… – Слава присел у костра на ящик, шевельнул угли под булькающей кастрюлей. – А в детстве что… В детстве мы, как водится, мечтали стать капитанами. Женя даже песню потом сочинил про это. Давно еще…

Все вопросительно молчали. Если сказано о песне, надо бы ее услышать. Слава еще раз шуранул угли, попросил:

– Вы меня только не выдавайте ему. А то скажет опять: разболтался по вожатской привычке… Борь, принеси из подсобки гитару, она в углу, за ящиком с красками…

Борька умчался и тут же прибежал с потертой шестистрункой. Слава взял гитару, тренькнул разок по струнам и запел сразу, без всякого вступления. Глуховато, слегка печально и вроде бы чуть насмешливо, под неторопливую мелодию:

Были тайны тогда неоткрытыми, Мир земной был широк, неисхожен, Мастерили фрегат из корыта мы С парусами из ветхой рогожи, Мы строгали из дерева кортики, Гнули луки тугие из веток — Капитаны в ковбойках и шортиках, Открыватели белого света. Белый снег был суров и опасен, Он грозил нам различными бедами. Караулил нас двоечник Вася И лупил – а за что, мы не ведали. Мир являл свой неласковый норов, И едва выходили из двери мы - Жгла крапива у старых заборов, Жгли предательством те, кому верили… Мы, бывало, сдавались и плакали, Иногда спотыкались и падали. Но потом, сплюнув кровь, подымались мы, Ощетинясь сосновыми шпагами. Жизнь бывала порою как мачеха И немало нам крови испортила. И тогда вспоминал я, как мальчиком Помнил честь деревянного кортика… 

Слава оборвал песню, оглядел ребят. Они молчали и ждали. Казалось, что еще не конец. Слава совсем по-детски шмыгнул носом и признался:

– Там есть еще два куплета. Можно сказать, мне посвященные. Женя эту песню-то мне на день рождения подарил. Как говорится, на память о невозвратном детстве… В котором я, кстати, совсем на себя нынешнего был не похож. Это сейчас я такой широкий и волосатый, а тогда был… ну, вроде вашего Нилки…

– Вы уж допойте, – тихонько попросила Оля.

– Да уж допою… – И Слава запел уже несколько иначе, побыстрее и резче:

…А когда было вовсе несладко

И казалось, что выхода нет,

Будто в детстве, спасал меня Славка

Девяти с половиною лет.

…Вот он мчится, как витязь из сказки,

В тополиной июньской пурге.

И как рыцарский орден Подвязки —

Пыльный бинт на побитой ноге…

Слава прижал струны. Все опять молчали. А что делать, не аплодировать же. Песня хорошая, но тревожная какая-то. А тут еще услышали про бинт и, конечно, разом вспомнили: где же Нилка-то? Переглянулись.

– Может, случилось что? – вполголоса произнес Федя. Все посмотрели на ведущую от ворот дорожку. И…

– Легок на помине, – обрадованно выдохнула Оля.

– Явился молодец-огурец, – сказал Борис. – Имеется в виду расцветка, а не иные качества…

Нилка размашисто и сердито шагал от церковных ворот. Он и правда весь был "растительных тонов": в мешковатом и длинном свитере – пыльно-зеленом, с желтыми волосками на груди, в салатных гольфах и широких полусапожках из блестящей резины изумрудного цвета. Только шортики прежние, серые, но их почти не было видно из-под обтрепанного подола. Полусапожки болтались на ногах, но Нилка не сбавлял размашистого шага. Так вот примаршировал к костру, надул пуще прежнего губы и сообщил ни на кого не глядя:

– Раньше не мог. Рядом с домом трубу прорвало, кругом с'сплошное море. Видите, с'сапоги…

– Ладно, хоть сам не потонул, – сказала Оля. Без всякой насмешки, с облегчением. Но обиженные глаза Нилки подозрительно заблестели. Борис быстро взял его за плечи.

– Не дуйся, Нил. Никто же не сердится, что ты опоздал. Подумаешь, полчаса…

Нилка объяснил сипловато:

– А еще мама не пускала. Говорит: нынче холодно, никуда не пойдешь, пока не оденешься теплее. Ну, я и надел этот балахон. В знак протеста. Пускай будет смешно…

– А чего смешного-то! – весело вмешался Славка. – Малость охламонисто – да. Зато оригинально… Знаешь что, Нил? Я тебе сейчас дам ведро с зеленой краской и кисть! Ты будешь мазать стену бытовки, а я расставлю мольберт и сделаю с тебя набросочек, а? С дальнейшим прицелом на картину! Во какая будет картина! Том Сойер конца двадцатого века, портрет в огуречных тонах! Согласен?

Славиным словам никто не удивился. Знали, что Слава не только строитель, но и художник. Правда, без диплома, потому что из института ушел, поспорив с начальством. Зато уже участвовал в областных выставках неформального творчества.

– Как хотите, – похоронно отозвался Нилка.

– Для Тома Сойера он сегодня слишком кислый, – озабоченно заметил Федя. – Нил, да что с тобой? Ну, подумаешь, семейные неприятности! У кого их нет…

– У меня это с'скоро пройдет, – шепотом сообщил Нилка.

Слава, пряча беспокойство, сказал:

– Ну, если не Том Сойер, то "Зеленый мальчик". И будет еще один цветной пацан в живописи. Шедевр номер два.

– Почему – два? – удивилась Оля.

– Потому что в мировом искусстве уже имеется картина "Голубой мальчик". Художник Гейнсборо, восемнадцатый век. Портрет Джонатана Баттла.

– Ой, у меня такая марка есть! – вспомнил Федя. – Нилка, я тебе потом покажу!

– С'спасибо.

– Слава, развеселите его, – попросила Оля. – Спойте снова ту песню!

Нилка проявил некоторый интерес:

– Что за песня?

– Одно и то же петь – это не дело, – решил Слава. – Слушайте другую песню. Бодрую, специально для повышения жизненного тонуса. – И он запел стремительно, будто прыгнул:

Окна-двери, лестницы, берлоги! Вот такая в жизни колбаса. Мы опять сидим среди дороги, Вместо чтоб катить на колесах… Елки-палки, лютики, ромашки! Юбилей – не мед со стороны. Мне купили сорок три рубашки, Вместо чтоб купить одни штаны… Приключеньям счет на миллиарды! Только дурни верят в чудеса. Постригуся я как шар бильярдный, Вместо чтобы красить волоса… 

Все посмеялись и посмотрели на Нилку. Тот сказал:

– Спасибо. Очень хорошая песня… – Опустился перед костром на корточки и всхлипнул.

Борис быстро сел рядом.

– Нил. Выкладывай…

Тогда прорвались у Нилки слезы. И прорвалась правда:

– Вы же ничего не знаете!.. Пришло разрешение из ОВИРа… Мама говорит: "Будем с'собираться…" То запрещение было неправильное, его отменили. И теперь – пожалуйста!..

Всех будто придавило. Слава – тот, конечно, не знал про ОВИР и планы Нилкиных родителей, но сразу понял главное. Федя и Оля сели рядом с Нилкой и Борисом. Что тут скажешь, чем утешишь? Мальчишку ведь не спросят, взяли да повезли… А они как без Нилки? Вот тебе и "Табурет"…