Синий. История цвета (Фрагменты книги)
Шрифт:
О происхождении английского слова "деним" нет единого мнения. Возможно, в его основе — сокращённое французское определение "serge de N^imes" (саржа из Нима): так называлась ткань из шерсти и отходов шелка, производившаяся в районе города Нима во Франции, по крайней мере, с XVII века. Однако с конца следующего столетия это название стала носить и ткань из смеси льна и хлопка, которую делали во французской провинции Нижний Лангедок и экспортировали в Англию. Кроме того, существует ещё прекрасная шерстяная ткань, производимая на средиземноморском побережье между областями Прованс и Русильон: эта ткань по-провансальски называется ним. Таким образом, ясности в этом вопросе пока нет; а региональный шовинизм авторов, пишущих на данную тему, отнюдь не облегчает задачу историка.
Как бы то ни было, в начале XIX века денимом в Англии и Соединенных Штатах называется очень прочная хлопчатобумажная ткань, окрашенная в синий цвет с помощью индиго; из этой ткани шьют, в частности, одежду для шахтёров, рабочих и чёрнокожих рабов. Приблизительно в 186o-e годы деним постепенно вытесняет jean — ткань, из которой до этих пор Ливай Стросс шил брюки и рабочие блузы. Само слово "jean"
В Сан-Франциско в 1853—1855 годы брюкам фабрики Ливая Стросса в результате языкового переноса присвоили название материала, из которого их шили: jean. Десять лет спустя материал стал другим, но название осталось. Хотя брюки теперь шили не из генуэзской парусины, а из денима, их по-прежнему называли jeans — джинсы.
В 1872 году у Ливая Стросса появился компаньон, еврей-портной по имени Джейкоб У. Дэвис. Двумя годами ранее Дэвис надумал шить брюки для лесорубов с задними карманами на заклепках. И вот теперь эти заклепки появились на джинсах Ливая Стросса. Хотя торговое название "blue jeans" появилось лишь в 1920 году, джинсы Стросса с самого своего рождения в 1870 году были исключительно синего цвета, так как деним всегда окрашивали только индиго и никакой другой краской. Ткань была слишком плотной, чтобы полностью впитать краситель. Но именно эта неровность окраски обеспечила изделиям их популярность: цвет был словно живой, владельцу брюк или блузы казалось, будто они меняются вместе с ним, разделяют его судьбу. Когда несколько лет спустя, благодаря успехам химии, стало можно окрашивать индиго любую ткань так, что окраска получалась ровной и прочной, производителям джинсов пришлось искусственно выбеливать или обесцвечивать синие брюки, чтобы они казались линялыми, как раньше.
В 1890 году закончилось действие патента, который закреплял юридические и коммерческие права на джинсы за фирмой Ливая Стросса. Появились фирмы-конкуренты, предлагавшие брюки из менее плотной и более дешевой ткани. А основанная в 1911 году фирма "Lee" в 1926 году решила заменить пуговицы на застежку "молния". Но самым опасным конкурентом для наследников Ливая Стросса стала компания "Blue Bell", основанная в 1919 году (а в 1947-м переименованная в "Wrangler"). Тогда могущественная фирма из Сан-Франциско (основатель которой умер в 1902 году, оставив миллиардное состояние) выпустила на рынок свои "Levi's 501", скроенные из двойного денима, с классическими заклепками и металлическими пуговицами. В 1936 году, чтобы избежать путаницы и подделок, фирма стала пришивать на задний карман джинсов небольшую красную этикетку с названием марки — "Levi Strauss". Это был первый случай, когда название марки появилось на внешней стороне изделия.
Тем временем джинсы перестали быть только рабочими брюками. Они превратились в одежду для досуга и отдыха. В частности, их охотно надевали богачи с восточного побережья США, когда, приехав отдыхать на Запад, воображали себя ковбоями и золотоискателями. В 1935 году роскошный модный журнал "Vogue" впервые опубликовал на своих страницах рекламу подобных "изысканных" джинсов. В эти же годы джинсы появились в некоторых университетских кампусах: их носили студенты второго курса, которые какое-то время считали это своей привилегией и запрещали салагам-первокурсникам носить такие же брюки. Джинсы стали повседневной одеждой молодежи и городских жителей, а позднее их надели и женщины. После Второй мировой войны мода на джинсы перешагнула через океан. Сначала европейцы запасались ими в американских универсальных магазинах, затем некоторые производители открыли фабрики в Европе. В период между 1950 и 1975 годами часть молодежи сделала джинсы своей повседневной одеждой. Социологи расценили это явление (которое вдобавок раздувала реклама) как важный сдвиг в жизни общества: джинсы пользовались одинаковой популярностью у юношей и у девушек, то есть стирали разницу между полами, они были эмблемой социального протеста или молодёжного бунта. Однако в 8о-е годы многие молодые люди на Западе стали охладевать к джинсам, все чаще предпочитая им одежду различного покроя, из разных тканей и более разнообразной расцветки. Ведь, несмотря на усилия производителей, которые в 6о и 70-е годы стремились разнообразить расцветку джинсов, они были и остаются преимущественно синими или голубыми.
В то время как в Западной Европе мода на джинсы переживала спад (с 8о-х годов их почти перестали носить), в коммунистических (а также в развивающихся, включая даже мусульманские) странах они стали восприниматься как символ протеста, как знак приверженности западным свободам и ценностям, западной моде, западному образу жизни. И тем не менее не стоит интерпретировать историю и символику джинсов как историю и символику одежды, выражающей идеи анархического бунта или социального протеста: это было бы преувеличением, даже ошибкой. Почему? Да потому, что они синего цвета. Вначале служившие рабочей одеждой для мужчин, джинсы постепенно превратились в одежду для досуга, их стали носить женщины, а впоследствии — представители всех классов и категорий общества. Никогда, даже в недавние десятилетия, джинсы не были исключительно молодёжной одеждой. Если посмотреть внимательнее, изучить, какие джинсы носили в Северной Америке и Европе в период с конца XIX по конец XX века, нетрудно понять, что джинсы — обычная одежда, которую носили обычные люди, отнюдь не стремившиеся выделиться, выразить протест, преступить какие-либо запреты. Всё было наоборот: эти люди хотели носить практичную, неброскую и удобную одежду; как будто хотели забыть, во что они одеты. Пусть создатель
джинсов и был евреем, их можно назвать протестантской одеждой: настолько они соответствуют идеалу, продиктованному протестантскими ценностями, о которых мы говорили выше. Простота линий, строгие цвета, однообразие, почти униформа.Став в XX веке самым распространённым цветом одежды на Западе, синий при этом ещё и утвердился в качестве самого любимого цвета. Эта любовь к синему не имеет убедительного житейского объяснения; её причины скорее интеллектуального и символического свойства и уходят корнями в далёкое прошлое. Мы уже говорили о том, как с XIII века синий начал оспаривать у красного роль аристократического, королевского цвета. Когда Реформация вырабатывает свою систему ценностей, синий становится цветом строгого достоинства и высокой нравственности, чего нельзя сказать о красном; постепенно синий завоёвывает всё новые сферы жизни, вытесняя из них красный. Но только в эпоху романтизма синий повсеместно и на очень долгий период возводится в ранг любимого цвета. С тех пор он так и остаётся в этом ранге, и его преимущество перед другими цветами как будто даже увеличилось. Конечно, историки располагают точными данными только за последние сто с небольшим лет, но многие доступные нам свидетельства (социальные, экономические, а также — литературные, художественные и символические) подтверждают, что синий практически всюду стал любимым цветом. А с тех пор, как в 1890—1900 годах начали проводиться регулярные исследования общественного мнения, их результаты неизменно свидетельствуют: синий лидирует с огромным отрывом от соперников. Лидером он остается и сейчас.
По данным социологических опросов, проводившихся после Первой мировой войны, как в Западной Европе, так и в Америке, в ответ на вопрос о любимым цвете пятьдесят человек из ста первым называют синий. Затем следуют зелёный (около 20 % опрошенных), потом белый и красный (по 8 % каждый). Эти цвета намного опережают все остальные.
Таковы результаты опросов среди взрослого населения Западной Европы и США. У детей шкала ценностей иная. К тому же их ответы сильно различаются в зависимости от страны и возраста опрашиваемых, а также времени проведения опроса: результаты, полученные в 30 или 50-е годы прошлого века, несколько отличаются от теперешних. Впрочем, неизменно одно: всегда и везде дети в первую очередь называют красный цвет, а затем либо желтый, либо синий. Только дети от десяти лет и старше иногда говорят, что им нравятся так называемые холодные цвета: среди взрослых такого мнения придерживается большинство. Но и у детей, и у взрослых ответы никак не зависят от пола опрашиваемых. У девочек и мальчиков результаты одинаковые, в точности как у мужчин и женщин. Принадлежность к тому или иному классу или слою общества либо профессиональная деятельность также мало сказываются на результатах опросов. Единственное, что на них влияет, — это возраст респондентов.
Все эти опросы, проводящиеся уже около ста лет, естественно, являются частью хитроумной рекламной стратегии. Для историка они полезны вдвойне. Во-первых, как документ по истории цветоощущения в современную эпоху, во-вторых, как повод для размышлений, позволяющих ставить важные вопросы, которые относятся к очень длительным периодам. Однако следует знать, что эти исследования проводятся сегодня не во всех сферах деятельности и, главное, не во всех обществах. Как правило, они — "целевые", а значит, более или менее тенденциозные. Зачастую социологи и психологи без должных оснований придают социокультурное, символическое или эмоциональное значение тому, что, по сути, затрагивает лишь такие узкоспециальные области, как реклама, статистика продаж или западноевропейская и американская мода на одежду.
Да и само понятие "любимый цвет" представляется весьма зыбким. Можно ли говорить о любимом цвете вообще, вне конкретного контекста? И каково значение этого понятия для исследователя в области общественных наук, в частности, историка? Например, когда человек называет своим любимым цветом синий, подразумевает ли он, что действительно предпочитает синий всем остальным и что его предпочтение — а что такое вообще "предпочтение"? — распространяется на все стороны жизни, на одежду и жилище, на политическую символику и повседневный быт, на мечты и эстетические впечатления? Или же такой ответ на этот, в некотором смысле довольно коварный, вопрос ("Ваш любимый цвет?") означает, что человеку хочется, чтобы его в идеологическом и культурном плане причислили к группе людей, которые ответили бы — синий? Это важный нюанс. Он очень волнует историка, поскольку тот, пытаясь задним числом применить свой график эволюции "любимых" цветов к прошедшим эпохам, не может обнаружить данные, касающиеся психологии или культуры отдельных личностей: в его распоряжении лишь свидетельства коллективного восприятия, относящиеся к какой-либо одной области жизни какого-либо одного общества (лексика, одежда, эмблемы и геральдика, торговля красками и красителями, поэзия, живопись, наука). А впрочем, разве в нашу эпоху дело обстоит иначе? Индивидуальные предпочтения, личный вкус — существуют ли они в действительности? Всё, о чем мы думаем, во что верим, чем восхищаемся, всё, что мы любим или отвергаем, воспринимается нами опосредованно, через впечатления и суждения других. Человек живёт не в пустыне, он живёт в обществе.
И вдобавок эти опросы игнорируют такие факторы, как разделение областей знания, профессиональная деятельность, имущественные интересы и ценности личной жизни. Напротив, они стремятся стать провозвестниками некоей абсолютной истины, носителями некоей глобальной этики. Считается даже, что ответ респондента можно назвать достоверным или валидным (ведь за всеми этими опросами стоят рекламные фирмы), только если на вопрос о любимом цвете он отвечает спонтанно, то есть меньше чем за пять секунд, без долгих размышлений или нудных приставаний, типа: "А о чем речь — о живописи или об одежде?" Хотелось бы знать, по какому праву и ради чего от людей требуют спонтанности? Любой ученый интуитивно чувствует, что по сути своей она искусственна и подозрительна.