Сирена и Оракул

— Ладно, пес цепной. Твоя верность похвальна, хоть и предсказуема. Но не думай, что это изменит правила игры.

Она посмотрела на часы на стене.

— До встречи еще несколько часов. Достаточно времени, чтобы преподать тебе урок. У меня дома.

Я непонимающе моргнул.

— Урок? О чем ты, Сирена?

Она не ответила. Вместо этого она протянула руку и взяла мою. Ее пальцы привычно сжались на моем запястье — властный, собственнический жест. На ее губах снова играла та самая опасная, обволакивающая улыбка.

— Узнаешь на месте, Арти. Просто иди за мной. И делай, что я скажу.

Я не мог сопротивляться. Не хотел. Это была она — Сирена Фоули. Властная, требовательная, опасная. Да, в сексе и на работе она действительно была главной. Ее воля была моим законом. Но за пределами этого…за пределами этого я буду ее щитом, ее тенью, ее защитником, даже если ей это не понравится. Потому что она была только моей. А я — только ее. И это было единственное, что имело значение в этом проклятом городе. Я позволил ей увлечь меня за собой, зная, что впереди — еще одно испытание, еще один урок подчинения перед тем, как мне придется защищать ее от мира, который хотел ее сломать.

Дорога до ее дома прошла в напряженном молчании. Я вел машину, чувствуя ее взгляд на себе, изучающий, оценивающий. Она не сказала ни слова после того, как взяла меня за руку в редакции, но воздух в машине был наэлектризован. Ее квартира встретила нас привычной прохладой и стильным минимализмом. Ничего лишнего, все на своих местах. Отражение ее натуры.

Как только дверь закрылась, она отпустила мою руку и повернулась ко мне. В ее глазах плясали опасные огоньки — смесь насмешки и вызова.

— Что ж, Арти, — начала она своим низким, обволакивающим голосом, который всегда заставлял что-то внутри меня сжиматься — твоя маленькая вспышка неповиновения в редакции была…занимательной. Похвально, что ты наконец решил озвучить собственную позицию и даже попытался, — она сделала паузу, словно подбирая слово, — доминировать в ответ. Но слова — это просто слова, дорогой мой. Ветер. Настоящее дело, настоящая воля — они говорят сами за себя. Они требуют действия.

— О чем речь, Сирена? — спросил я, чувствуя, как нарастает тревога. Я знал ее достаточно хорошо, чтобы понимать: за этим последует нечто неожиданное. Испытание.

Она усмехнулась, и эта усмешка не сулила ничего хорошего. Вместо ответа она медленно, с какой-то вызывающей грацией, начала расстегивать блузку. Мое дыхание перехватило. Несмотря на то, что я видел ее обнаженной не раз, каждый раз был как первый. Ее тело было совершенным инструментом — сильным, гибким, опасным. Она скинула блузку, затем юбку, оставшись лишь в тонком кружевном белье, которое почти ничего не скрывало. А потом избавилась и от него.

Она стояла передо мной совершенно нагая, уверенная в своей власти надо мной, в силе своей красоты. Затем, не отводя от меня испытывающего взгляда, она медленно повернулась ко мне спиной. Ее спина была произведением искусства — изгибы позвоночника, лопатки, плавно переходящие в округлые, упругие ягодицы. Отменная задница, как она сама бы выразилась со свойственным ей цинизмом.

— Ты говорил о том, чтобы защищать меня, брать на себя ответственность, быть рядом, хочу я того или нет, — ее голос звучал ровно, но в нем слышались стальные нотки приказа — ты говорил о том, чтобы быть главным, когда речь идет о моей безопасности. Красивые слова, Арти. Но ты понимаешь, что это значит на самом деле? Взять в свои руки жизнь другого человека? Его волю? Его тело?

Она слегка наклонилась вперед, упершись руками в подоконник и глядя на ночной город за окном. Поза была одновременно уязвимой и вызывающей.

— Я хочу, чтобы сегодня ты доминировал надо мной, Арти. По-настоящему. Я хочу, чтобы ты понял, каково это — не просто говорить, а делать. Брать. Без колебаний. Без сомнений.

Она кивнула в сторону прикроватной тумбочки. Там стоял флакон с лубрикантом.

— Там все, что тебе нужно. Я хочу, чтобы ты взял меня. Прямо здесь. Прямо сейчас. Хочу, чтобы ты вошел в меня сзади. Раз ты так уверен в себе, так покажи это. Возьми меня за волосы. Оттрахай меня так, словно я дешевая уличная девка, которую ты подобрал на панели. Грубо. Жестко. Покажи мне свою силу, Арти. Докажи, что твои слова в редакции чего-то стоили. Только тогда ты будешь готов к тому, что ждет нас там, в этой промзоне. Это приказ.

Мое сердце бешено колотилось. Это было…не то, чего я ожидал. Она всегда была главной. Всегда контролировала ситуацию, даже в постели. Ее приказы обычно касались подчинения ей. Сейчас она приказывала мне взять контроль над ней, унизить ее, использовать ее тело так, как она сама описала. Это была очередная проверка, изощренная и жестокая, как сама Сирена. Она хотела посмотреть, смогу ли я переступить через свое преклонение перед ней, через инстинктивное желание оберегать ее, смогу ли я выполнить приказ, который требовал от меня грубости по отношению к ней самой. Она хотела сломать мои внутренние барьеры, чтобы сделать меня тем, кто ей нужен — безжалостным исполнителем ее воли, способным на все.

Я глубоко вздохнул. Выбора не было. Это была Сирена. Ее воля — закон. Я подошел к тумбочке, взял флакон с лубрикантом. Руки слегка дрожали, но я заставил их повиноваться. Подошел к ней сзади. Ее кожа была прохладной на ощупь. Я нанес смазку на пальцы, затем — на нее, чувствуя, как она едва заметно вздрогнула, но не издала ни звука.

Затем я сделал то, что она приказала. Собрал ее темные шелковистые волосы в кулак, потянув ее голову назад. Она тихо охнула — смесь боли и чего-то еще. Я нанес смазку на себя и, следуя ее приказу, вошел в нее. Резко, без подготовки, как она и требовала. Она вскрикнула, выгнувшись дугой, ее пальцы впились в подоконник.

Я двигался в ней, выполняя ее команду. Жестко, быстро, подчиняя ее тело своей силе, как она и хотела. Я слышал ее прерывистое дыхание, тихие стоны, которые она не могла сдержать. Я держал ее за волосы, контролируя каждое движение, чувствуя, как ее тело отзывается на мой напор. Это было странное, пьянящее и одновременно отвратительное чувство — эта грубая власть над ней, данной мне ею же самой. Я видел ее отражение в темном стекле окна — запрокинутое лицо, полуоткрытый рот, спутанные волосы. Она подчинялась. Она выполняла свою часть этого жестокого урока. Я гнал прочь мысли, гнал прочь жалость, гнал прочь все, кроме ее приказа и необходимости его выполнить. Я трахал ее, как она и велела — без нежности, без ласки, только ритм, сила и подчинение. Ее подчинение моему действию, которое было подчинением ее воле. Жестокий замкнутый круг.

Когда все было кончено, я отпустил ее волосы и вышел из нее. Она несколько секунд стояла неподвижно, тяжело дыша, затем медленно выпрямилась и повернулась ко мне. На ее лице не было эмоций, только легкая испарина на лбу и краснота на щеках. Она молча прошла к кровати и легла на живот, подтянув к себе простыню. Я лег рядом, чувствуя себя опустошенным и грязным.

Мы лежали молча несколько минут. Тишину нарушало только наше дыхание.

— Что ж, Морган — произнесла она наконец, ее голос был хриплым, но ровным, с привычными саркастическими нотками — должна признать, ты справился. Даже лучше, чем я ожидала. Похоже, ты действительно способен выполнять приказы, какими бы они ни были.