Сирены Титана (сборник)

— Куда же, по-вашему, мне деваться?

— Не возвращайтесь в свою квартиру. Патриоты уже ее разгромили. Они, наверное, растерзали бы и вас, окажись вы там.

— Что же будет с Рези?

— Только высылка из страны. Она не замешана ни в каких преступлениях.

— А с Крафтом?

— Большой тюремный срок. Это не позор. Я думаю, он предпочтет отправиться в тюрьму, чем вернуться на родину. Почетный доктор Лайонел Дж. Д. Джонс, Д. С. X., Д. Б., — сказал Виртанен, — снова попадет в тюрьму за нелегальное хранение огнестрельного оружия и за всякие другие преступления, которые ему можно пришить. Для отца Кили, по-видимому, ничего не запланировано, и я полагаю, что он опять вернется к бродяжничеству. И Черный Фюрер тоже.

— А железные гвардейцы? — спросил я.

— Железной Гвардии Белых Сынов Американской Конституции, — сказал Виртанен, — будет прочитана внушительная лекция о незаконности в нашей стране частных армий, убийств, нанесения, увечий, мятежей, государственной измены и насильственного ниспровержения правительства. Их отправят домой просвещать своих родителей, если это возможно. — Он снова взглянул на часы. — Вам пора уходить, выбирайтесь отсюда немедленно.

— Могу я спросить, кто ваш человек у Джонса? — сказал я. — Кто сунул мне в карман записку?

— Спросить вы можете, — сказал Виртанен. — Но вы же понимаете, что я не отвечу.

— Вы до такой степени мне не доверяете? — сказал я.

— Могу ли я доверять человеку, который был таким прекрасным шпионом? А?

Глава тридцать седьмая. Это старое золотое правило…

Я ушел от Виртанена.

Не успев сделать и нескольких шагов, я понял, что единственное место, куда я хочу пойти, — это в подвал Джонса, к моей любовнице и к моему лучшему другу.

Я уже знал, чего они стоят, но факт остается фактом: они — все, что у меня оставалось.

Я вернулся в подвал Джонса тем же путем, как и исчез, — через черный ход.

Когда я вернулся. Рези, отец Кили и Черный Фюрер играли в карты.

Никто меня не хватился.

В котельной шли занятия Железной Гвардии Белых Сыновей Американской Конституции, отрабатывались почести, воздаваемые флагу. Занятия вел один из гвардейцев.

Джонс ушел наверх писать, творить.

Крафт, этот Русский Супершпион, читал «Лайф» с портретом Вернера фон Брауна на обложке. Журнал был раскрыт на центральном развороте с панорамой доисторического болота эпохи рептилий.

Из приемника доносилась музыка. Объявили песню. Название ее запечатлелось в моей памяти. Нет ничего удивительного в том, что я его запомнил. Название как раз подходило к тому моменту, впрочем, к любому моменту. Название было: «Это старое золотое правило: что посеешь, то пожнешь».

По моей просьбе Институт документации военных преступников в Хайфе нашел мне слова этой песни. Вот они:

О, бэби, бэби, бэби, Зачем ты мне сердце разбила? Говорила, что будешь верна мне, А сама давно изменила. Я так огорчен, Но не удивлен, Ты меня в дурака превратила, Ты плакать меня заставила, Ты смеялась надо мной и лукавила, Почему ты не знала, девушка, золотого Старого правила.

— Во что играете? — спросил я игроков.

— В ведьму, — ответил отец Кили.

Он относился к игре серьезно. Он хотел выиграть, я увидел, что у него на руках дама пик, ведьма.

Я, наверное, показался бы более человечным, вызвал бы больше сочувствия, если бы сказал, что в тот момент у меня голова пошла кругом от ощущения нереальности происходящего.

Извините.

Ничего подобного.

Должен признаться в ужасном своем недостатке. Все, что я вижу, слышу, чувствую, пробую, нюхаю, — для меня реально. Я настолько доверчивая игрушка своих ощущений, что для меня нет ничего нереального. Эта доверчивость, стойкая, как броня, сохранялась даже тогда, когда меня били по голове, или я был пьян, или был втянут в странные приключения, о которых не стоит распространяться, или даже под влиянием кокаина.

В подвале Джонса Крафт показал мне фотографию фон Брауна на обложке «Лайф» и спросил, знал ли я его.

— Фон Брауна? — спросил я. — Этого Томаса Джефферсона космического века? Естественно. Барон танцевал однажды в Гамбурге с моей женой на дне рождения генерала Вальтера Дорнбергера.

— Хороший танцор? — спросил Крафт.

— Что-то вроде танцующего Микки Мауса, — сказал я. — Так танцевали все крупные нацистские деятели, когда им приходилось это делать.

— Как ты думаешь, он бы сейчас тебя узнал? — спросил Крафт.

— Уверен, что узнал бы, — сказал я. — С месяц назад я наскочил на него на Пятьдесят второй улице, и он окликнул меня по имени. Он очень поразился, увидев меня в таком плачевном положении. Он сказал, что у него много знакомых в информационном бизнесе, и предложил подыскать мне работу.

— Ты бы в этом преуспел.

— Вообще-то я не чувствую мощного призвания заниматься перепиской с клиентами, — ответил я.

Игра в карты кончилась, проиграл отец Кили, он так и не смог отделаться от жалкой старой ведьмы — пиковой дамы.

— Ну и ладно, — сказал отец Кили, как будто он много выигрывал в прошлом и собирается и дальше выигрывать. — Всего не выиграешь.

Вместе с Черным Фюрером он поднялся наверх, останавливаясь через каждые несколько ступенек и считая до двадцати.

И теперь Рези, Крафт-Потапов и я остались одни.

Рези подошла ко мне, обняла меня за талию, прижалась щекой к моей груди.

— Только представь, дорогой, — сказала она.

— Что? — сказал я.

— Завтра мы будем в Мексике.

— Гм.

— Ты чем-то обеспокоен.

— Обеспокоен.

— Озабочен, — сказала она.

— Тебе тоже кажется, что я озабочен? — сказал я Крафту. Он все еще изучал панораму доисторического болота в журнале.

— Нет, — сказал он.

— Я в обычном, нормальном состоянии, — сказал я.

Крафт показал на птеродактиля, летающего над болотом.

— Кто бы мог подумать, что такое чудовище может летать? — сказал он.

— А кто бы мог подумать, что такая старая развалина, как я, может покорить сердце такой прелестной девушки и, кроме того, иметь такого талантливого верного друга?

— Мне так легко тебя любить, — сказала Рези. — Я всегда тебя любила.

— Я как раз подумал… — сказал я.

— Расскажи мне, о чем ты подумал, — попросила Рези.

— Может быть, Мексика не совсем то, что нам нужно, — сказал я.