Сирокко меняет цвет снега

Мы спустились по улице Московской, по обеим сторонам которой знакомые липы махали нам вслед жёлтыми листьями. Ветер бросал под ноги их менее удачливых собратьев, которым не удалось удержаться на ветках под его порывами. Рабочий день был ещё не окончен, но главная улица города была заполнена людьми разных возрастов. Они разговаривали друг с другом, болтали по телефону, о чём-то спорили. Улица гудела в знакомой тональности, но я мог выхватить и понять лишь самые простые слова, вроде «привет» и «спасибо». Раньше я бы пронесся мимо, даже не пытаясь расслышать что-либо. Чужие разговоры мне были неинтересны. К тому же, если ловить каждый звук, можно легко потерять рассудок. А среди моих клиентов попадались такие, кто слышал только то, что им хотелось. «Елисеев, Гладышева, Вар… Варламов? Варавкин?..»

Я остановился, чтобы наконец-то вспомнить третью фамилию и начал рыскать взглядом по сторонам.

– Скучал по дому? – спросил Нойман.

– Не знаю. Наверное, прошло слишком мало времени. Здесь ничего не изменилось, совсем ничего… Как будто я вообще не уезжал.

– Просто это ты пока не изменился.

– Точно, а я и забыл! И Брока с Вернике мне только приснились!

– Извини, но я имел в виду другое. Потом всё станет чужим.

Я сжал кулаки и ускорил шаг, чтобы больше не видеть Ноймана. Мысль о том, что в родном городе однажды всё станет для меня чужим, разрывала грудь на части. Мне не хватало воздуха, и я начал дышать ртом, глотая холодные струи. Нойман отстал, но я не сбавлял темп, так что ему пришлось за мной пробежаться. Миновав Театральную площадь, мы свернули на улицу Бакунина. Оттуда уже были видны Центральный рынок и остановка.

Вдруг знакомый мужской голос окликнул меня по имени и отчеству. Я попросил Ноймана не оборачиваться. Мы скрылись в толпе.

18

Ровно в четыре я нажал кнопку звонка. Нам открыл Матвей.

Поля заканчивала сервировать стол в гостиной, а отчим в спальне надевал свой единственный деловой костюм. Племянник носился по квартире с пультом, которым управлял игрушечным джипом – это был мой берлинский подарок. Наконец отчим вышел и поприветствовал нас словами «гутен морген»: он учил немецкий в школе. Сестра поправила ему галстук и что-то сказала.

Наш стол длиною в половину комнаты был заставлен угощениями. У Ноймана разбегались глаза, и он с радостью пробовал всё, что накладывала ему в тарелку Поля. Оливье, крабовый салат, мясная копченая нарезка, чуть позже горячее – курица с картошкой из духовки. Не знаю, у кого она этому научились, но сестра прекрасно готовила. Это было у неё точно не от матери: Марианна терпеть не могла домашние хлопоты.

В течение часа отчим не проронил и слова. Скорее всего, дочь провела с ним разъяснительную беседу и попросила не задавать глупых вопросов немецкому доктору. Я сам обратился к нему, но у Ноймана был полный рот, поэтому возникла пауза. Отчим выдвинул вперёд подбородок и прищурил глаза, когда я повторил на немецком, понравилось ли ему немецкое пиво, которое мы принесли. Как только рот Антона освободился, вопрос был раскодирован с немецкого и перекодирован на русский. Отчим показал большой палец и сказал «битте».

Наконец мы все оживились. Я услышал знакомые фамилии Брока и Вернике: теперь Антон объяснял отчиму подробности моего уникального случая. Мы пили за мое скорейшее выздоровление. В присутствии Ноймана мне пришлось довольствоваться пивом, в то время как отчим и доктор опрокидывали стопки водки. Для Поли я привёз бутылку бароло, которую выбрал на свой страх и риск. Сестра пила вино медленно, иногда взбалтывая его, словно истинный знаток.

Я догадывался, что перфекционист Антон почти не пил и поэтому внимательно следил за ним. Через некоторое время я заметил, как он втихаря опрокинул одну, а затем вторую стопку в горшок с кактусом, стоявший за его спиной. Этим трюком раньше пользовался и я. Не исключено, что именно по этой причине несчастное растение приняло с годами форму пятиногой амебы. Отчим был грузным мужчиной, и алкоголь на него слабо действовал, поэтому выпивать с ним был опасно. Мне всегда было интересно, способен ли осилить такое же количество спиртного мой родной отец, худой алкоголик с большим стажем.

Конец ознакомительного фрагмента.