Системный сбой

– ФСБ говорите? – Целтин не придал особого значения пламенной речи правоверной, но присутствие силовиков его насторожило – не всё так просто, оказывается.

«Во что же ты вляпался, Самоха? Тонешь, да ещё и меня за собой тянешь! Так, что ли, получается?»

– Вы бы поглядели, во что они пансионат превратили... – Марья покачала головой, всем своим видом показывая, что не по-христиански это. – Нешто, и впрямь карантин какой был, разве бы они сами так просто в пиджачках расхаживали бы?.. А если утаить что пытаются, так разве получится? Здешний люд, он чуткий, в приметы верит, постится как положено, Господу-батюшке нашему молится... а в ответ и разумение получает, что вовсе и не болезнь никакая приключилась.

– А что? – Целтин насторожился. – Что произошло на самом деле?

Марья боязно отступила. Прижала сумку к груди, будто Целтин собирался отнять вместе со знаниями. Спросила с прищуром:

– А вы случаем не того... не жрналюга?

– Да будет вам! – Целтин шагнул навстречу, но явно поторопился; тётка отшатнулась, чуть было не опрокинулась в грязь. – Успокойтесь, прошу вас! Я не журналист.

– Тогда зачем пожаловал? – холодно спросила Марья. – Тебе ж сказано: бежать отсюда подобру надо. И поскорее. Пока ещё чего плохого не случилось.

Целтин медлил. Религиозные фанатики, они посложнее бомжей будут, это уж точно. С такими бодаться – только время зря терять. И прощупывать страшно, если чего заподозрят, то хоть клещами потом пытай, рта не раскроют, ей-богу партизаны. Остаётся уповать на сознательность... Точнее на здравый рассудок. Если он у тётки сохранился, конструктивный диалог ещё, может быть, получится, если нет – пиши-пропало.

– Меня друг попросил.

– Чего попросил? – не поняла Марья, но видно заинтересовалась. – Что за друг? Кто такой будет? Как звать?

– Боюсь, вы его не знаете. Он давно здесь был. Если вообще был... – Последнего говорить явно не следовало, но раз уж проговорился, нужно поскорее оправдать Самохина, иначе тётка и вовсе прогневится. – Он руководитель IT-корпорации, которая оказывает помощь пансионату. Самохин, может слыхали... Нет?

Марья мотнула головой – как корова, отмахиваясь от слепней. По всему, ума у неё было мало. Но на то, чтобы целиком посветить себя вере и не требовать ничего взамен – больше и не требовалось.

«Обычный агнец. Один такой – бесполезный статист, вынужденный, как и приписано, всякий раз подставлять перипетиям щёку. Толпа – реальная сила, при помощи которой можно чинить насилие, прикрываясь верой».

Целтину сделалось противно. Однако чувство солидарности и собственный интерес ко всему, произошедшему в Воротнем, о чём не упоминалось в сводках новостей, значительно перевешивали общий негатив от уже увиденного. Да, в какой-то степени, он лицемер и подлец! Но разве можно так легко раздобыть информацию внутри современного социума, да ещё честным путём? Вопрос сложный. Неоднозначный. А это значит лишь одно: всяк сам в праве решать, как следует поступить в той или иной ситуации, кому уподобиться, чем пожертвовать, к каким выводам прийти в конце, когда задуманное проявится в реальности, так скажем, обрастёт физическим смыслом.

Целтин мотнул головой, гоня ненужные мысли.

– Я хоть правильно иду? – спросил он напоследок, поднимая зонтик. – Простите, что побеспокоил.

Марья переступила с ноги на ногу.

– Вижу, человек ты непростой... но чувствую, что хороший. Так и быть, провожу. Да расскажу кое-чего по пути. Идём, – она пошла впереди, тяжело переставляя ноги. – Тут недалеко.

Целтин поплёлся следом, не зная радоваться ему или нет.

– Они мясом сырым это кормили. Додумались. Хотя когда под боком полным-полно ребятишек малолетних ещё и не до такого додумаешься...

– Что оно такое? – Целтин с трудом заставил себя не остановиться; по телу прогулялась дрожь.

– Кто его знает. Разве это ведомо простому смертному?.. Видно прогневили мы чем-то Господа нашего бога. Вот он и ниспослал нам это. Что бы за грехи расплатились, раскаялись и больше не повторяли ошибок прошлого.

– Но что за ошибки?

– Как, а вы разве не знаете? – Марья покачала головой, но не обернулась, продолжила ковылять чуть впереди, как самая настоящая нежить, восставшая из сырой могилы, потому что кто-то побеспокоил, желая познать истину. – Экспериментальная медицина.

– Бог мой, – Самохин перегнул, хотя он наверняка ни сном, ни духом.

На сей раз Марья оглянулась.

– С одной стороны – испытывать новые препараты на детишках, наверное, необходимо, иначе не будет результата, но с другой... – Марьяна грустно улыбнулась. – С другой... Не правильно так.

– А вы уверены, что не ошибаетесь? – Не смотря на ужас услышанного, с души свалился тяжкий груз – вот почему тут федералы, а вовсе не...

– Батюшка Михаил рассказывал. К нему приходили на исповедь. Персонал из пансионата.

– Но почему он не предпринял никаких действий? Это же подрывает все моральные и нравственные устои. Эксперименты над несовершеннолетними – запрещены!

– Потому Господь и наказал нас. В девочку вселилось зло. Такое зло, какого ещё этот свет и не видывал.

– В девочку?

Тётка кивнула.

– Если бы в кого-то другого, ещё ладно. А так, нет никаких сомнений за что.

– Но ведь это антинаучно... – развёл руками Целтин и тут же оговорился, опасаясь, что его неверно поймут. – Я про вселившееся в девочку зло.

– Причём здесь наука? Разве вы не понимаете, что человек ничего не решает?

– Хм... Хотите сказать, что мы можем лишь предполагать?

– А разве не так? Нас создали, чтобы мы любили. Мы же отвернулись, придавшись сомнениям. Отсюда и забвение. Надо раскаяться и молиться. Молиться до тех пор, пока Он не простит нас.

– Думаете, всё же простит?

Марья повела плечом.

– Если раскаются всё, то простит. Обязательно.

– Мне бы эту вашу уверенность, – прошептал Целтин так, чтобы тётка его не услышала. – За каких-то полчаса услышал столько, что впору задуматься о вменяемости местного населения.

Действительно... проклятие, сгоревший батюшка, вселившееся в девочку зло, поверх всего этого – федералы и всплывшие на общественный суд эксперименты над детьми – уже явный перебор! Интересно, что дальше? Стоп! Да ведь Самохин только и пригнал меня сюда ради того, чтобы я взглянул на девочку с бодрствующей комой!

Целтин уже потянул к себе чемодан, как его самого вдруг ни с того, ни с сего потянуло в сторону. За штанину брюк, вкрадчиво так, но в тоже время требовательно и непреклонно, давая понять, что сопротивление бесполезно. Целтин взмахнул свободной рукой, силясь удержать равновесие, покосился и чуть не обмер. Здоровенная псина незаметно подкралась сзади, пока он так вдохновенно корпел над сутью бытия, и теперь, не испытывая особого сопротивления со стороны жертвы, тянула к обочине, где лужи и рощица. Марьяна, как ни в чём не бывало, пыхтела впереди, бормоча под нос что-то по поводу таинства исповедования и божественного промысла... а в двух шагах от неё, не желая обгонять, семенил второй волкодав, временами оглядываясь, словно ожидая, что предпримет для своего спасения угодивший в ловушку человек.