Ситуации на продажу

События развивались стремительно и горемыку уже хотели бросить в местную темницу за атеистический брутализм (наивный Илья Васильевич признался ватиканским властям, что в Бога не верит), но тут в дело неожиданным образом вмешался сам глава католической церкви. У него в тот день разболелась рука – что-то с ней было не так, – и папа склонялся к причудам. Он приблизил к себе молодого иностранца и через переводчика рассказал о проблемах с рукой.

Илья Васильевич со свойственной ему простотой заявил, что руку придется отрезать, она дескать слишком стара, и нужно искать протез.

Папе шутка понравилась (понтифик не понял, что это не шутка), но, будучи человеком необъяснимым и решительным, он приказал отрезать себе руку, а вместо нее пришить Илью Васильевича.

Вот таким чудесным образом Илья Васильевич стал протезом папы римского.

Чувствовал себя молодой человек неплохо первое время, только шея побаливала почему-то и с личной жизнью начались проблемы. А в остальном все было нормально и очень, очень необычно!!

Само собой роскошь и папино присутствие в скором времени надоели. Илья Васильевич задумал побег! Но как осуществить столь дерзкий план? Решение проблемы нашлось внезапно и в самом неожиданном месте.

Илью Васильевича всегда интересовала одна тайная комната в апартаментах понтифика (тайных комнат во дворце было много, но эта была особенная). Папа хранил ключ от двери в эту комнату у себя на бедре.

Пришлось почти месяц поджидать момент, чтобы ослабить узел на повязке. Потом еще месяц ушел на то, чтобы раздобыть снотворное и опоить им святейшество.

Как только глава всех католиков уснул, Илья Васильевич подтащил его к потайной комнате, отвязал ключ с рыхлого старческого бедра и открыл дверь. В очень темном пространстве не оказалось ничего кроме небольшого чемоданчика. "Может там ядерная кнопка?" – подумал Илья Васильевич. Папа римский хоть и не сидит в Кремле или в Белом доме, но ведь тоже лицо влиятельное. Кнопки в чемоданчике не оказалось – там находился странный компьютер. Странный, потому что на клавишах были нарисованы звери, овощи и какие-то непонятные знаки. Дрожащей рукой Илья Васильевич нажал на клавишу с изображением льва и....

Земля из-под ног начала уходить! Дворец закачался и со всех сторон раздался львиный рык. Оглушительный и страшный!

В считанные секунды привычные интерьеры превратились в руины, Рим куда-то канул и повсюду обнаружились остатки древних построек.

Но самое страшное, что все это непривычное и пугающее пространство заполнили львы! Величественные твари расхаживали между остатками цивилизации и облизывались.

Папа почти сразу проснулся и в страшном гневе начал на львов орать. Ничего умнее он придумать не смог. Хамское поведение львам не понравилось, и они с равнодушным видом откусили понтифика от Ильи Васильевича. Того бил истеричный мандраж и почему-то дико хотелось есть. И сильно болела шея. Что-то не так сделали с ней ватиканские эскулапы. Где они теперь?

Вива Маньята!

Было в Англии как-то тревожно в то время – сытые ратовали за империю и традиции, надутые кичились происхождением и образованием, молодые превращались в тетушек и дядюшек еще до свадьбы. А время бежало вперед, безоглядно, к новой свободе. Во Франции появились какие-то импрессионисты, в Америке женщины выходили на демонстрации, а некто Рэдклифф собирался повторить подвиг Левингстона.

Да, в воздухе определенно что-то витало, но у Мэри Кингсли не было сил и времени на улавливание эпохи – ее родители, ее милые, прекрасные родители медленно умирали. Веселые, остроумные писатели, они не стали отдавать Мэри в школу для девочек, под контроль строгих учителей. Вместо этого предоставили в распоряжение дочери богатую библиотеку. Так Мэри получила образование и внутреннюю свободу.

В 1892 году родителей не стало.

Мэри получила в наследство 4300 фунтов. И отправилась в экспедицию. В Африку. Одна.

Она очень хотела доказать, что туда могут ездить не одни лишь жены миссионеров и правительственных чиновников. Мэри не из их числа.

17 августа 1893 года она высадилась сначала в Сьерра-Леоне, а потом отправилась в Анголу. И никаких проводников. Местные жители, у которых она училась выживать, часто называли ее Маньята, то есть безумная, одержимая. Но относились они к ней хорошо, не обижали. Через полгода Мэри вернулась в Англию, и уже в декабре 1894 года отправилась обратно в Африку.

Мэри прибыла в Габон и по реке Огове отправилась вглубь страны. Достигла Камеруна и продолжила там путешествие. Ей удалось многое открыть, многое записать. Ее именем потом назвали несколько растений и три вида рыб.

По пути ей часто приходилось сталкиваться с враждебно настроенными племенами, но подарки и уверенность в себе сохраняли жизнь и свободу. Мэри было 32 года, она была не замужем.

Во время стоянки в деревне Мокаре, местный вождь решил к ней посвататься – намазал голову свиным жиром, раскрасил пузо оранжевой пылью, глаза обвел белой краской и в сопровождении свиты направился к лодке, где Мэри готовилась делала записи. Приветственный танец, дал четко понять – пора сматываться. Мэри к тому времени уже знала, как можно напугать местных жителей, при этом не обидев и не настроив их против себя. Мисс Кингсли задрала юбку и явила взору перемазанного жиром владыки беленькие хлопковые панталоны. Неприятный маневр, но что делать – он в очередной раз возымел успех. И вождь, и его свита попятилась с растерянными улыбками на лицах. У нее нет женского лона! Маньята!

Мэри Кингсли вернулась в Англию через год. Она выступала с лекциями, критиковала Англиканскую церковь и ее миссионеров, которые навязывали африканцам веру, ругала колониальную политику, оправдывала африканскую полигамию, боролась с расизмом и объясняла, что черные не глупее белых.

В результате газета Таймс отказалась публиковать рецензии на две книги Кингсли. Редактор прочитал их, посмотрел на портрет мисс Кингсли и недовольно фыркнул: "Пф! Маньята!"

Жеманчики тети Эммы

И вот значит мы сели за стол, и тетя Эмма начала рассказывать одну из своих историй о том времени, когда она участвовала в строительстве железной дороги. Дорога связывала поселок Шима с городом Терпяк. Где конкретно находились эти населенные пункты, никто из нас не знал, и очень, очень не хотел знать – хватало подробностей шпало-рельсового характера с зарисовками из махровых 60-х.

Уже мы приготовились к двадцатиминутному отрезку скуки, как из дряблых уст тетушки вырвался возглас:

– Да ну ее, эту железную дорогу! Я в то время вообще ни о чем кроме жеманчиков не думала!

– Каких таких жеманчиков, тетя? – осторожно спросила Лика.

– Каких? Хе! Жеманчики, девочка моя, того стоили, чтобы о них думать! Народ такой жил там, понимаешь?

– Народ? Где там?

– Ну рядом с Шимой, с поселком, где мы эту треклятую железку прокладывать начали, хорек ее задери. Ох!

Тишина.

Через минуту тетя Эмма продолжила.

– Они появились на третий день. Маленькие, нарядные, в фиолетовых костюмчиках, вышли из леса небольшими группами по пять-шесть шыбсдиков. Совсем крошки – метр высотой, а то и меньше. У нас тогда как раз обеденный перерыв был. Вышли они значит, поклонились нам и тихонечко стали пританцовывать. Мы так обалдели, что и среагировать не смогли. Первый очнулся комсорг наш Никита. Хотел было на них наехать, идиот несчастный, начал орать что-то, милицией грозить. Какая там милиция, в тайге!