Сияние черной звезды

— Или вы поднимаетесь, или я прекращаю попытку вас выслушать.

Она не поднялась — подскочила. И сильно удивила меня промелькнувшим в прекрасных голубых глазах гневом.

— Откуда вы? — поинтересовалась, вновь делая глоток вина. — Рабыня?

Девушка, едва ли старше меня, а возможно ровесница, вскинув подбородок, гордо ответила:

— Я из свободных. Я пришла за ним сама, по своей воле! По собственной воле я здесь! Я… просто хочу увидеть его еще раз. Еще хотя бы один раз… молю вас, я…

В этот момент как-то совершенно неожиданно вернулась Элисситорес, постояла (да, снова отсчитывая про себя) и произнесла:

— Звезда моя!

После чего направила гневный взгляд на прекраснейшее создание, которое, будучи охваченное эмоциональным порывом, не успело укрыться от ее зоркого взгляда. А взгляд у моей свекрови оказался более чем зорким — за долю секунды она оглядела всех коленопреклоненных рабов так, что сходу стало ясно им все это с рук не сойдет — сойдет ударами кнутов со спины, с парочкой слоев кожи заодно, затем пресветлая глянула на девушку. И в этом взгляде читалась смерть. Просто смерть. Исключительно смерть.

— Как она вам? — решила я вмешаться. — Миленькая, правда?

Свекровь взглянула на меня с некоторым недоумением.

— Думаю взять к себе в услужение, — продолжила я, невинно улыбаясь, — такая хорошенькая, смотреть приятно, правда?

Не знаю, как тут со вкусами у пресветлых леди, но судя по тому, как скривилась Элисситорес, эту конкретную девушку красивой она не считала. Но и открыто спорить со мной поостереглась.

— Звезда моя, — осторожно начала было пресветлая.

— Не обсуждается, — моя улыбка стала шире и лучезарнее.

И мы друг друга поняли мгновенно.

— Как пожелаешь, звезда моя, — пролепетала Элисситорес.

— Спасибо, пресветлая матушка, — в тон ей ответила я.

Нам обеим понравилось. Мне ее покладистость, ей мое обращение.

Далее мы прошли в гарем и мне понравился ассортимент. Ассортимент был широк, внушителен и наделен многочисленными достоинствами. Для лучшего лицезрения всего масштаба имеющегося ассортимента, прелестницы, и виденная мной в предбаннике гарема девушка внешне уступала тут поголовно практически всем, выстроились в ряд. Такой изысканный, одетый лишь в драгоценности, откровенно смущающий меня обнаженными телами ряд.

Прикрыв «ассортимент» бокалом вина, дабы избавить себя от лицезрения выставленных на показ всех частей тела, я сдержанно спросила у пресветлой:

— Простите, озаренная сиянием, не могли бы вы поточнее сообщить, в чем конкретно я должна оказать вам посильную помощь?

Взглянув на меня, как на самое недогадливое существо в мире, Элисситорес с легкой ноткой раздражения ответила:

— Указать на тех, кто имеет шансы привлечь внимание моего сына, звезда моя.

Мда…

Я постояла, глядя на вино и не глядя на голых девушек, потому что не знаю, как им за себя, а вот мне за них было стыдно.

— Звезда моя, тебя что-то смущает?

Голые женщины!

Но вслух любезно-учтиво-лживое:

— Эти украшения, совершеннейшая безвкусица.

— О! — воскликнула пресветлая. И тут же с энтузиазмом предложила: — Приказать снять их?

Только не это! И я уже собиралась было намекнуть Элисситорес, что была бы рада увидеть девушек в чем-нибудь более существенном, чем украшения, но не успела.

В следующее мгновение распахнулась дверь, являя на пороге обители разврата собственно то, ради чего в этой задрапированной обители разврат и ставился во главу угла. Но почему-то с появлением главного действующего лица вместо разврата здесь воцарился страх, причем жуткий, и все прелестницы разом рухнули на пол, еще и согнулись, так что прикрыли все смущающее меня, позволив окинуть взглядом предбанник гарема… И тут я поняла странное — здесь были зеркала. Здесь повсюду были зеркала. Множество зеркал во всю стену, в которых должны были отражаться эти прелестницы. Много, много зеркал… Ныне задрапированных тканью.

— Во дворце траур? — поинтересовалась, игнорируя появившегося кесаря и, будем откровенны, не совсем трезвой походкой, направившись к ближайшему зеркалу.

Чтобы вздрогнуть, едва оно вдруг взорвалось тысячей осколков, изодрав прикрывающую его ткань, и не коснувшись меня ни единым осколком. Наверное, следовало остановиться, но я, движимая каким-то странным чувством, медленно направилась к следующему — оно взорвалось сверкающей россыпью, как и первое. Та же участь постигла третье, четвертое, пятое, шестое, седьмое, восьмое, девятое зеркала… А я, совершив круг, вновь вернулась к двери, подошла к императору и почему-то спросила:

— Вина, мой кесарь?

Он молча, глядя мне в глаза, отобрал у меня бокал, и тот исчез, словно его и не было.

В затем меня вдруг накрыло странное ощущение, словно здесь никого больше не было, только я и кесарь. Я и он. И ничего между нами, включая едва ли не подрагивающий от напряжения воздух, этот мир, мой мир, звезды… вообще ничего. Я и он… жуткое ощущение. И жуткое осознание.

— Зеркала закрыты из-за меня? — спросила вслух, хотя прекрасно понимала, что задай я этот вопрос мысленно, была бы услышана.

Но я спросила вслух, на их, светлом языке, и краем зрения отмечая, как вздрогнула Элисситорес, невольно подтвердив мое предположение.

— Что ж, — я стоически перенесла и это, — надеюсь, хотя бы родной… в смысле не родной отец узнает меня при встрече.

— Едва ли, — разрушил остатки моей надежды великий и бессмертный.

Я встретила очередной удар судьбы даже не пошатнувшись. Есть вещи, о которых внутренне догадываешься, просто стараешься не думать… Вот и я старалась не думать, почему еще в Рассветном мире моя кожа стала бледнее на порядок… И почему тот же Юранкар не признал во мне человека до тех пор, пока я не сняла покров с головы…

— Так, — медленно произнесла я, — сегодня будет скандал.

— Сегодня я занят, нежная моя, — мгновенно ответил кесарь.

Неодетые девушки заметно оживились, даже перестали смотреть исключительно в пол и подняли осторожные взгляды на нас. Элисситорес же начала зорко высматривать, на кого падет взгляд кесаря. Взгляд упорно держался на мне, к нашему общему искреннему сожалению.

— И чем же вы будете заняты, позвольте поинтересоваться? — собственно поинтересовалась я.

Кесарь смотрел на меня совершенно без улыбки, холодно и даже несколько зло. Я в упор на него.

— Ты пьяна, нежная моя, — тихо произнес он.

Безразлично пожала плечами, и развернувшись, направилась к выходу. Впрочем, дойдя до дверей, развернулась и произнесла на языке элларов:

— Пришлите ко мне вашего секретаря.

— Зачем? — холодно спросил император.

— Внесу в ваше сегодняшнее расписание мою истерику, ваше императорское величество.

Ледяной взгляд в ответ.

— А вы полагали, что двадцати однолетняя девушка, пусть даже это и я, безразлично воспримет изменения в собственной внешности? — возмущенно спросила, повысив голос. И завершила уже совершенно спокойно: — Истерика неизбежна. Но так как в данный момент мне есть чем заняться, мы перенесем ее на время ужина. И мне совершенно плевать — заняты вы сегодня или нет. Ко всему прочему я планирую как минимум три скандала. Для первых двух повод уже имеется, для третьего — найду. Жду вашего секретаря. Доброго дня, мой кесарь. Пресветлая матушка, полагаю теперь, когда ваш сын имеет возможность лицезреть весь представленный ассортимент, я вам уже не требуюсь.