Сизые зрачки зла

– Платон, долго еще? – капризно протянула Полина.

– Сейчас будет поворот, и ты увидишь крышу главного дома, – пообещал ей брат, и действительно, через пару минут коляска свернула к выезду из леса, и из-за деревьев показался большой круглый купол.

– Боже, как в Риме! – завопила Полина, схватив за плечо сестру, и та согласно закивала.

– Действительно, а я и не подозревал об этом, – поддакнул Платон, – ты права, очень похоже на итальянские дворцы.

Миновав лес, коляска покатила в долину, и восхищенные гостьи увидели весь ансамбль с распростертой вокруг двора колоннадой. Полина даже вскочила:

– Я же сказала, что как в Риме! Посмотрите, это чем-то похоже на собор Святого Петра.

– Да, – согласилась с ней сестра, – только у нас колоннада круглая, а здесь – подковой, и, конечно, все очень маленькое. Разве можно сравнивать?!

– Ну и пусть, все равно похоже на Рим, – уперлась Полина. – Я уже сейчас люблю графиню Веру за то, что она живет в таком доме.

Под восхищенные возгласы темпераментных итальянок коляска спустилась с косогора и теперь катила по двору, гостьи разглядывали уже восстановленные цветники и начавший пробиваться газон, когда вдруг Полина обратила внимание на появившихся в дверях флигеля людей:

– Вон графиня и Марфа. А кто тот мужчина?

– Ее сосед Бунич, – отозвался Платон, почувствовав, как непоправимо портится его настроение. Сестрицы уже насплетничали ему о письме, переданном Вере через доктора. Бунич оказался его соперником – пусть и не слишком молодым, но благородным и добрым человеком, к тому же преданным Вере. Вот и выходило, что видеть Льва Давыдовича на ужине в доме той, кого он надеялся назвать своей женой, Платону хотелось менее всего на свете.

Коляска остановилась, посыпались приветствия и взаимные комплементы. Вера с безукоризненными интонациями столичной штучки, так бесившими теперь Платона, представила прибывшим своего соседа.

Пришлось Платону подать руку сопернику.

– Очень рад, – произнес он привычную фразу, сознавая, что это – циничная ложь.

Ревнивый глаз князя уже отметил, что Бунич все еще сохранил приятную наружность, а уж обаяния тому было не занимать. Поздоровавшись с Горчаковым, Лев Давыдович тут же обратил свое внимание на дам. Он сыпал тонкими остротами и изящными комплиментами, и ко второй перемене блюд обе сестры Платона и даже чопорная англичанка с восторгом внимали речам Бунича. Только Вера оставалась безукоризненно любезной и ровной, да Марфа, хотя и улыбалась, слушая соседа, но как-то не слишком весело.

– Позвольте мне на правах друга детства вашей матушки сказать, что ее замечательная красота вновь расцвела в дочерях, – став вдруг серьезным, заявил Бунич, – княгиня Екатерина была первой красавицей в нашей губернии.

Глаза его сверкали, но Платон с изумлением заметил, как взгляд соперника скользнул по лицу его сестры Вероники. На мгновение сведенные брови сделали Бунича суровым, однако тот снова заулыбался и принялся вещать о том, как он отделал восстановленный после войны дом. Его россказни отдавали хвастовством, но Платон их уже не слушал, наблюдая, на кого же смотрит весельчак-сосед. Картина получалась довольно странная: обращаясь ко всем дамам, тот глядел лишь на хозяйку дома или на Веронику.

«Боже мой, да это – просто мистика! – поразился Платон, уловив то, что заметил Бунич. – Они же похожи, даже имена у них одинаковые, ведь сестру тоже крестили Верой. Так кто же интересует нашего солевара – моя сестра или…»

Ситуация становилась все жестче, и Платон вдруг осознал, что готов костьми лечь, чтобы Бунич никогда не получил ни ту, ни другую. Он вспомнил брошенные ненароком слова попадьи о юном Леве, влюбленном в его мать, и его передернуло от брезгливости: во всем этом было что-то противоестественное. В душе Горчакова вскипело бешенство. Хватит! Он и так дал этому ловеласу слишком много времени на всякие выкрутасы, пора вмешаться в разговор:

– Как дела в вашей шахте, Вера Александровна? – начал он. – Помощь не требуется? Я с радостью помогу…

Хозяйка предсказуемо отказалась:

– Благодарю, но мы с Марфой пока справляемся. Через пару-тройку дней новый обоз соберем и в Смоленск отправим.

– Пожалуйста, не ездите больше сами, пошлите кого-нибудь, – попросил Платон, не решаясь при сестрах заводить разговор о нападении.

– Мне некого послать. Марфа целыми днями занята на работах, сейчас сев, она не может уехать. Теперь солью занимаюсь я одна, так что и продавать сама поеду.

В их разговор вмешался Бунич:

– Я свою соль повезу на продажу недели через три и с радостью захвачу и ваш товар. Зачем вам самой утруждаться?

– Благодарю, но я уже наладила определенные связи и не хотела бы перепоручать свои дела другим, – отказалась Вера.

Горчаков все гадал действительно ли Бунич в своем письме сделал предложение, или послание касалось каких-нибудь дел. Лев Давыдович глядел на Веру нежно и заискивающе, а она была с ним любезна, но не более того, и это вселяло надежду.

«Может, она уже отказала ему? – предположил Платон. – Скорее всего, пока нет, иначе он не позволял бы себе нежных взглядов, а держался бы скромнее. Неужели она выбирает между ним и мной? Никогда бы не подумал, что буду стоять в очереди, ожидая решения своей судьбы».

В застольных беседах царил Бунич. Платон лишь изредка вставлял фразы в общий разговор и еле досидел до конца ужина. Когда гости вслед за Верой наконец-то поднялись из-за стола, он обрадовался. Этот неудачный визит заканчивался, и он мог увезти сестер домой, но вездесущая Полина смешала все его планы, пристав к хозяйке:

– Вера Александровна, а можно посмотреть ваш дом?

– Конечно, пойдемте, там еще много работы, но главное уже проступило.

Вера накинула на плечи шаль и зашагала к дверям, гостьи поспешили за ней, Платон и Бунич замыкали шествие. В теплом мареве обнявших Солиту весенних сумерек грациозная фигура молодой графини казалась видением из волшебной сказки.

– Что, хороша? – услышал Платон голос соперника. – Я сделал графине предложение, скоро она станет моей невестой.

– Вы уже получили согласие Веры Александровны?

– Это лишь вопрос времени, – отрезал Бунич, но особой уверенности в его голосе не было.

– С дамами не все решается временем! – с облегчением отозвался Горчаков.

Они вошли в широкие двери главного дома. Стоя посреди овального вестибюля с белеными стенами, Вера что-то рассказывала гостьям. Пол здесь уже вымостили плитками из белого и черного мрамора, а от стены широкой спиралью взлетала на три этажа мраморная лестница.

– Здесь все освещается окнами из купола, – объясняла Вера, – а со временем мы восстановим и висевшую здесь люстру. Она упала при пожаре, но все-таки сохранилась. Нужно только найти хороших медников, чтобы выправить покореженные части.