Скандал у озера [litres]

– Почему?

– Супружеский долг я всегда представляла так: в постели, за плотно закрытой дверью и с выключенным светом.

Внезапный шквал ветра заставил Сидони замолчать, сдувая с ее головы черный платок.

– Господи, какая тоскливая фраза – супружеский долг! – вздохнула Жасент. – Что касается меня, то я еще не замужем, и это не имеет ничего общего с долгом, поверь мне.

– Ни слова больше! – испуганно ответила сестра, отворачиваясь от Жасент. – Нас могут услышать!

Рядом с сестрами устроилась какая-то женщина с мальчиком приблизительно десяти лет, у каждого из них на плече было что-то наподобие серого холщового свертка. Оба они молча всматривались вдаль. Немного поодаль стояли в кругу мужчины в картузах. Некоторые с озабоченным видом курили, сидя на прочно закрепленных ящиках. Временами они бросали на девушек в трауре любопытные взгляды.

С шести утра Альберта занималась туалетом своих дочерей. Им велено было надеть темно-зеленые шелковые блузы и серые трикотажные костюмы. Волосы были принудительно убраны с их лиц и заплетены в косы, закрепленные на затылках.

Воспоминания о материнских наставлениях заставили Жасент улыбнуться. Она взяла сестру за руку и вполголоса произнесла:

– Если бы Эмма нас увидела, она бы наверняка над нами посмеялась. Или же подумала бы, что мы отправляемся в монастырь.

– Тем лучше, – ответила Сидони. – По крайней мере, нас никто не побеспокоит.

Девушка искоса посмотрела на группу мужчин, и этот взгляд развеселил Жасент.

– Идем, пройдемся немного, – сказала она сестре. – Чего ты боишься? Мы в цивилизованной стране, Сидо. И дай мне нашу сумку, ты прижимаешь ее к себе, словно щит. Полюбуйся пейзажем. Смотри – тучи рассеиваются, видны просветы голубого неба. Берег теперь далеко.

– Я и не думала, что наше озеро такое огромное… Такое ощущение, будто мы отправляемся в море. Может быть, мы высадимся во Франции. И поедем в Париж!

Они принялись тихонько смеяться, шагая по палубе неуверенными походками – массивное судно пошатывалось на довольно-таки высоких волнах. Добравшись до носа парохода, они молча обняли друг друга за талии, очарованные необъятностью озера, на поверхности которого уже начинали мерцать танцующие блики застенчивого солнца.

Сен-Прим, ферма Клутье, тот же день, десять часов утра

Шамплен Клутье посмотрел на старые часы, стоящие на краю буфета. Затем в раздумье почесал бороду.

«Девочки уже наверняка на борту парохода! – подумал он. – Но я не знаю, когда они прибудут в Перибонку».

Дом казался ему непривычно пустым. Альберта проснулась очень рано, чтобы проводить дочерей в дорогу, а после поднялась к себе отдохнуть. Он видел, что супруга избегает его, укрываясь в своей комнате, – новая ее причуда, к которой Шамплен, однако, питал уважение.

– Эта тишина мне не нравится, – проворчал он, наливая себе чашку горячего чая.

Он тосковал по громким шагам Лорика, от стремительной ходьбы которого сотрясался пол, по суетящейся у печки фигурке Сидони и даже по специфическому однообразному стрекоту ее швейной машинки.

«Близняшки укоренились здесь, с нами. Мы привыкли к тому, что Жасент и Эмма далеко от нас, – угрюмо подумал он. – Пойду-ка я лучше в Grand Cafe, поболтаю немного с соседями».

Однако Шамплен очень быстро отказался от этой затеи. Озиас Руа помог ему устроиться на работу в сыроварню – директор проявил вежливость, ни разу не упомянув о речи кюре, которую он слушал наравне с другими прихожанами деревни. Однако завсегдатаи кафе могли завести разговор об убийстве Эммы. Поэтому Шамплен предпочел не лезть на рожон.

«Интересно, спит ли Альберта? – подумал он, бесцельно шатаясь по кухне. – Или, может, она ждет, чтобы я вышел, перед тем как ей спуститься?» Он решил это проверить, сохраняя смутную надежду на то, что супруга не спит и что ему удастся немного поговорить с нею. Еще никогда он не поднимался по лестнице так бесшумно и никогда еще не поворачивал ручку двери так тихо.

Толстые льняные шторы приглушали слабый свет все еще туманного утра. Растянувшись под одеялом, его супруга мирно спала: одно ее плечо было оголено, рука подложена под голову. Перевязанные лентой волосы темными волнами спадали на подушку.

Шамплен замер на пороге комнаты, смутившись, словно застал жену за неподобающим занятием. Он собирался уже уйти, когда Альберта издала во сне слабый стон.

– Тебе плохо? – тихо спросил он.

Ответа не последовало, но мужчина, будучи не в силах оторвать от супруги взгляд, все так же бесшумно сделал шаг вперед, затем еще шаг.

– После того как Эмма умерла, я очень испугался за твой рассудок и твой внешний вид, – прошептал он. – Ты все время болела…

Но эти слова были только предлогом. Он изнывал от желания приблизиться к ней, любуясь ею в эти минуты полного забытья, когда ее душа, отправляясь в мир сновидений, таится за закрытыми веками. Подойдя к кровати, он не мог оторвать глаз от ее лица. Его взволновало то, каким юным и нежным показалось оно ему. Он с удовольствием дотронулся бы до ее хрупкого округлого плечика, приоткрытого под атласной сорочкой с тонкими бретельками – предметом нижнего белья супруги, который не был ему знаком.

– Ты почти не изменилась, – вздохнул он. – Все такая же красивая.

Внезапно его охватили тревожные мысли: супруга действительно спала глубоким сном. «А если она приняла таблетки? Нет, те, что были в Эмминой сумке, я бросил в печь», – успокоил себя он.

Шамплен продолжал ласкать супругу взглядом и вскоре оказался во власти желания. Альберта никогда не отказывала ему до последнего времени, когда заставила его спать в комнате Лорика. Однако происходило это всегда по вечерам, в темноте или сумраке, по заведенному порядку. Когда он ее хотел, то подходил к ней, приподнимал низ рубашки и гладил бедра. Она покорно позволяла проникнуть в себя, не выказывая ни наслаждения, ни отвращения. Все заканчивалось быстро, удовлетворив свое желание, Шамплен уходил.

– Господи, я тебя не заслуживаю, бедная моя, – прошептал он, аккуратно присев на край кровати. – Раз уж ты так крепко спишь, я могу рассказать тебе то, о чем никогда не решался. Ты не услышишь моих слов, но они по меньшей мере не будут больше мучить мое сердце, сердце, которое так сильно тебя любит. И уже столько лет!

Он замолк и оглянулся. Никого: все та же непривычная тишина пустого дома.

– Альберта, двадцать четыре года назад я плохо с тобой обошелся. Ты громко прокричала мне это в лицо в присутствии детей, но я все понимаю. Я часто упрекал себя в том, что натворил. Если бы я не напился так сильно в тот вечер, я бы не совершил над тобой насилия и, возможно, ты бы вышла замуж за того парня, который тебе нравился. Но кто знает, была бы ты с ним счастлива? Одно я знаю наверняка: он не мог бы любить тебя больше, чем я. Я жил только ради того мгновения, когда повстречаю тебя в деревне или на берегу озера. Брат и его приятели твердили мне, что я тебе безразличен. И тогда я взял тебя силой, я украл у тебя свободу.

Терзаемый угрызениями совести, Шамплен, вздохнув, покачал головой, сложив свои мозолистые руки на коленях.

– Что я получил? Одну из самых красивых девушек в округе, хорошую повариху, труженицу, которая прекрасно прядет, отлично умеет ткать лен и шерсть, женщину, которая без единой жалобы рожала и хорошо, правильно воспитывала наших малышей. Ты чувствовала облегчение, когда понимала, что беременна, потому что благодаря этому ты от меня ускользала. У меня больше не было права на наслаждение. Но я понимал это. Да, моя Альберта, ты согласилась бы родить двадцать детей, только бы не чувствовать мою тяжесть на своем теле, своем прекрасном теле, которое я никогда так и не видел. Знаешь, этим утром я имею право лишь на твое нагое плечо, и я бы с радостью его поцеловал. Вот они, ваши женские уловки, эта легкая одежда без рукавов!