Скандал в благородном семействе
Шрифт:
«Нет, не могу я позволить поломать их судьбы, тем более если выяснится, что виновница действительно Вера», — пришла я к такому выводу.
— Ну ладно, мальчики, пошутили, и хватит, — сказала я вслух, рассматривая всех троих. — Раз уж вы эту игру затеяли, придется вам ее и заканчивать.
Мои «гости» сразу насторожились, но спросить ни о чем не решались, понимая, что я приняла решение и от них уже ничего не зависит.
— Что думаете делать и как дальше жить? — неожиданно и как бы вовсе не в тему спросила я.
— В каком смысле? — очнулся Михаил, явно почувствовав, что не все так безнадежно,
— Пока еще нет. Но вы же небось сами понимаете: для того чтобы вас посадить, у меня должны быть какие-то доказательства. А их пока нет, — ответила я, действуя по намеченному плану, но пока не давая им знать об имеющейся у меня пленке с записью разговора. Правда, на следующей фразе в моем голосе зазвучала легкая угроза: — Впрочем, они могут и не появиться, но только в том случае, если мне удастся припереть к стенке вашу Веруньку, а также если ваши дальнейшие планы меня устроят и я сочту их не слишком отрицательными.
Мужчины замолкли чуть ли не с открытыми ртами, совершенно не ожидая такого поворота событий. Потом наконец Виталий пришел в себя и, не глядя мне в глаза, произнес:
— Да какие тут могут быть планы? Свалю за бугор, да и дело с концом.
Я пристально взглянула на него и по нервно движущимся желвакам поняла: Виталий едва сдерживается, чтобы не поведать о том, что сначала он кое-кому долг вернет, а потом уж подумает, как жить дальше.
«Значит, правильно я на его счет подумала, — обрадовалась я, — не оставит он Верку в покое, пока не выяснит всего. Очень даже замечательно».
Выслушав недлинное разъяснение Виталия, я перевела взгляд на слегка приободрившегося Михаила, и тот сразу ответил:
— К матери уеду, в деревню. Там у нее глушь такая… — а потом добавил: — Отдохнуть мне надо от городских забав, нервишки подлечить.
От меня не ускользнул осуждающий взгляд, который в тот момент Дубровин бросил на своего, теперь уже бывшего, друга, но словам Зимлиницина я все же поверила.
— Ну вот и отлично, — произнесла я, когда все смолкли. — Лучшего и я бы придумать не могла. Ну а раз уж так все хорошо складывается, не выпить ли нам кофейку, а тем временем хоть что-нибудь вспомнить.
— Что, например? — непонимающе уставился на меня Дубровин.
— Ну как же… Что-нибудь из прошлой жизни вашей Веры. А то пока мотив для убийства у нее отсутствует. Но ведь вы-то должны знать, для чего ей понадобилось все устраивать, за что она так ненавидела Россову.
Я хитро подмигнула и вышла, оставив дверь незапертой. Как ни странно, но Михаил последовал за мной, а когда я принялась доставать чашки, тихо сказал:
— Я, конечно, не в свои дела лезу, но… Вы уверены в том, что правильно поступаете?
— Относительно чего? — даже не повернувшись, бросила я. — Того, что отпускаю вас восвояси?
— Отчасти. Я ведь Виталика давно знаю, он это дело так не оставит, наверняка Верку прирежет сперва, а уж потом смоется. Он ведь вспыльчивый очень, сначала делает, а потом думает.
— Ну так у него ж своя голова есть, что мне-то о нем печься, — повернулась я к Михаилу. — Не пойму я что-то вас совсем.
Михаил потупил взор и с пару минут помялся на месте. И лишь потом сказал:
— Жалко
мне его. Я ни за что отсидел, а теперь и он из-за стервы Верки вынужден будет ту же практику пройти.— А что ж вы так за себя не боитесь? — допытывалась я. — Он ведь вроде как с вашей невестой знался.
Михаил взял в руки чашку с уже налитым в нее кофе и отхлебнул. Потом добавил:
— Мне уже терять нечего. Коль еще раз попаду, знать, судьба моя такая, а Виталик мне все-таки друг, хоть сейчас мы и в обиде обоюдно за многое.
Я ничего не сказала, поняв, что этот человек сохранил тонкую душу, хоть и побитую жестоко, но еще не почерневшую. Все же кое-что мешало мне почувствовать себя окончательно спокойной. Я знала, что именно, но пока не желала себе в этом признаваться: не в моем характере было потакать преступникам.
«А впрочем, была не была! — неожиданно решила я. — Не оправдает моих надежд, значит, сам себе петлю на шею накинет, а коли умно поступит, может, и проживет остаток дней своих спокойно».
Я окликнула уже уходящего Михаила. Он обернулся.
— Могу я дать тебе один совет?
Зимлиницин кивнул, продолжая вопросительно смотреть на меня, и я добавила:
— Сразу как выйдешь отсюда, лови такси и дуй в свою деревню, если, конечно, хочешь остаться на свободе. Не уедешь… твое личное дело. Более помогать не стану.
Михаил благодарно кивнул мне и, не сказав ни слова, вышел. Я осталась дожидаться Кирьянова.
Глава 11
Киря появился как всегда неожиданно и прямо с порога засыпал меня вопросами. Пришлось чуть ли не силком вытолкать его на лестницу и за минуту сказать, что я от него хочу.
— Проследить за тем, кто выйдет от тебя вторым? — на всякий случай уточнил он, когда я закончила.
Я кивнула, добавив:
— И не перепутай, это Дубровин, ты его в лицо знаешь.
Напоследок попросив Кирю отзвониться мне через полчасика, я вернулась в квартиру, где ни о чем не подозревающие мужчины пили кофе.
— Кто это был? — полюбопытствовал с некоторой настороженностью Виталий.
Я равнодушно отмахнулась:
— Соседка с нижнего этажа. Просила дать какой-то ключ от крана.
— И че ж ты не дала? — не отставал Виталий.
— Стану я искать его, у меня и без того дел не перечесть, — недовольно буркнула я, а потом сразу переключилась на них самих: — Ну что, мальчики, сразу все отсюда выйдете или по одному?
Они молчали, а потом я же и завершила речь:
— Думаю, что лучше по одному, а то не дай бог друг другу бока намнете, а я себя винить буду, — пошутила я. — Ну, первым отпустим, пожалуй, вас, Михаил.
Мы с Зимлинициным переглянулись многозначительно, и он, ничего более не спросив, направился к двери. Я как гостеприимная хозяйка пошла следом. Уже оказавшись за порогом, Зимлиницин резко обернулся и тихо сказал:
— Спасибо. Для меня еще никто не делал подобного.
В следующую минуту он уже исчез, и я расслышала лишь удар о косяк двери подъезда. Точно таким же образом через десять минут я выпроводила и Дубровина, пожелав ему не портить себе жизнь, на что он только усмехнулся и медленно поплелся вниз. Теперь у меня оставался лишь Павел.