Скандальный роман с бывшим мужем

Просьба работает с ним куда лучше. Сын успокаивается, вздыхает, откладывает запрещенку и снова берется за руль. Имитирует работу двигателя голосом и смешно подпрыгивает на сиденье. А я осторожно закрываю дверь и возвращаюсь к Серебрянскому.

— Ты только что мог убить моего ребенка. Ему нельзя сладкое. У Тимура строжайшая диета.

Выплевываю так, словно в этом виноват Серебрянский.

Правда я до сих пор не знаю, откуда у нас взялась эта болезнь. Часто корю себя. Может быть сказался пережитый на раннем сроке стресс? Но после себя обвиняю бывшего мужа, конечно же.

— С чем связана строжайшая диета? — Игорь хмурится и трет пальцами лоб. А я фыркаю.

— Только перед тобой я не отчитывалась! Какого черта ты приперся? Я недостаточно ясно объяснила, что видеть тебя сегодня не хочу?

— Что за диагноз, Агата? — Меня трясет от необходимости отвечать на его вопросы. Не хочу. Поэтому сверлю взглядом и молчу. Игорь делает шаг на меня. Выставляю руку и давлю на грудь.

— Я закричу, вызову полицию и обвиню тебя в попытке совершить домашнее насилие. — Глаза Игоря вспыхивают опасностью. По телу прокатывается жар.

— Поговорить с тобой — это насилие?

— С учетом того, что я с тобой говорить не хочу — да. У нас и тем-то общих нет.

— Ну как же нет, Агата… Мне, к примеру, искренне интересно, почему сыном занимаешься ты одна. Странно, что мальчик так просто идет на руки к постороннему мужику. Наталкивает на мысли…

С моего лица сползает улыбка. Подозреваю, я даже серею. Голос тоже становится мертвым и безэмоциональным:

— Займись чем-то полезным, Игорь, а не толкайся с мыслями. Я не просила тебя размышлять о моей семье, понял?

— Да как-то само получается, Агата. Что это за мужик такой, что он землю вверх дном не перевернул и не нашел, как вылечить своего ребенка?

Я могла бы засмеяться Игорю в лицо и выплюнуть правдивое: «ты! Это ты тот мужик!», но слова мужа почему-то ударяют в меня.

Я чувствую пик отчаянья, потому что какой бы хорошей мамой ни была, не заменю Тимуру отца. И землю я тоже не перевернула, хоть и старалась работать день и ночь.

Усталость, разочарование, стресс последних дней собираются огромным шаром в груди. Я делаю вдох и он лопается. А я всхлипываю.

На глаза наворачиваются слезы. Последнее, что вижу прежде, чем отвернуться — удивление во взгляде Игоря.

Мне нужно держаться. Сохранять хладнокровие. Забрать своего ребенка и уехать. Но вместо этого я пытаюсь сделать шаг в сторону, прячу лицо в руках и начинаю жалко плакать.

— Эй… — Игорь хватает меня за локоть. Я дергаюсь, он сильнее сжимает. Его голос звучит растеряно. — Эй, Агата…

— Да пошел ты! — Дергаюсь еще раз, Игорь придерживает. Разворачиваюсь. Я борюсь, но проигрываю.

Бывший муж разворачивает меня, немного приседает и подныривает в поисках взгляд, а я наоборот запрокидываю голову. Жалко скулю в небо.

Только оно знает, как сильно я устала. И что мне страшно хочется поверить в невозможное: что он вдруг одумался. Осознал, что я ему нужна, и что Тимка ему нужен.

Но это же не так. Максимум — он поиграет и бросит нас. А я во второй раз уже не справлюсь.

Накручиваю сама же себя. Поздно вспоминаю, что Тимур может отвлечься и увидеть мои слезы. Пытаюсь отвернуться спиной к машине. Это сделать Игорь позволяет.

А потом сжимает мои плечи. Гладит их. Я стряхиваю, он придерживает.

— Что я не так сказал, а? Ребенок должен есть всё. Какое это детство без конфет? — теперь его слова не звучат обвинительно. Он наоборот как будто оправдывается. А я чувствую горечь на языке.

— Когда заведешь своих детей — будешь кормить их конфетами, а меня за то, как оберегаю своего сына, не осуждай. — Хотела бы звучать дерзко, но под конец голос становится слабым и писклявым. Жалкое зрелище…

Изо всех сил борюсь с новым приступом рыдания, а Игорь в этот момент тяжело вздыхает и рывком тянет меня к себе. Моя щека прижимается к горячей мужской груди. На волосы ложится широкая ладонь.

Я немного сопротивляюсь, но Игорь не обращает внимания. Я слышу:

— Тшшш, не дергайся, — и как вторая рука движется от лопаток вниз к пояснице.

Жар, который обжигал ресницы, теперь окутывает всю с ног до головы. Я в него ныряю. И тону.

Тело отзывается. Эмоции взрываются фейерверками.

— Пусти… — Требую и сама знаю, что вру. Я хочу не этого. Наоборот, чтобы держал.

— Успокоишься — отпущу.

Я делаю еще несколько показательных рывков, на каждом из которых Игорь меня придерживает.

— Если обидел — извини. — Это звучит совсем неожиданно и щемяще-нежно. Я расслабляюсь. Кажется, сдаюсь.

Ноздри и легкие заполняет его запах. Низ живота тяжелеет из-за того, что перед закрытыми глазами картинки его увитых черными лентами рук, которые скользят по моей спине. Сейчас — поверх блузки, но в воображении — голой…

Возбуждение ошпаривает кипятком. Оно же отрезвляет.

Я вздрагиваю и толкаю Игоря в грудь. Делаю шаг к машине. Наши взгляды спаиваются и по телу дрожь из-за того, что в его глазах я вижу отражение своих же мыслей.

Глаза Игоря опускаются. Он смотрит на мои губы и облизывается.

— Не смей, — выставляю руку, но это не мешает ему ступить на меня. — Не смей, слышишь меня? — Я протестую так же жалко, как плакала. Игорь, конечно же, игнорирует.

На мой затылок ложится ладонь. Она ныряет в волосы. Подушечки немного нажимают и гладят. От удовольствия хочется закатить глаза. Я всегда любила, как он это делает.

Мои ягодицы упираются в заднюю дверь. Дыхание частит. Пальцы Игоря настойчиво массажируют кожу, по спине бегают мурашки размером с Тимкиного жирафа…

Я знаю, что нужно пресечь всё как можно быстрее, но требовательный темный взгляд бывшего мужа подчиняет. Он медленно тянется к моему лицу, в голове — куча сигнальных флажков, которые я готова проигнорировать.

Я чувствую мужское дыхание на своих губах. Они тоже пересохли. Облизываю. Что будет дальше — знаю на все сто. До сих пор часто вспоминаю самые сладкие поцелуи, которые после развода стали горькими.

Свободная рука бывшего мужа ложится на щеку. Он гладит и отрезает пути к отступлению — уже не отвернусь. Да я и не смогла бы. Сейчас кажется, что после — хоть конец света. А сейчас я хочу почувствовать его губы на своих.