Сказание о Маман-бие

7

Аманлык отправился к сиротам. Сестричка Амагуль послала подышать воздухом детства, столь недавнего и уже далекого. И меч Оразан-батыра звал: держаться тех, кого держался Маман. Маман спросит, как вернется, про сирот…

У знакомой лачуги, близ подножия горы, Аманлык спешился. Ребята выскочили ему навстречу и сбились в кучу, точно овцы. Аманлык невольно рассмеялся: не-ужто не узнали? Это было ему неприятно, но и немного лестно. Потом Коротышка Бектемир вскрикнул пискливо:

— Это же дядя Аманлык! Кроты безглазые! Сироты с криком кинулись к нему. Облепили со всех

сторон его вороного гунана, полезли — кто на него, кто под него, и конь испуганно заплясал, прядая ушами, как будто по его спине пробежала ласка.

Дети были босы: их грязные пятки и щиколотки, словно просмоленные, чернели на земле, покрытой плешинами снега. Все были косматы, головы — сплошной колтун, — шайтана испугаешь. Все в таком рванье, точно напоказ. Безобразие нищеты кричащее. Глаза на это не смотрят. И глаз от этого не оторвешь. Полная безнадежность написана на чумазых лбах, но — и вольная воля! Сироты выглядели как дикие цветы среди безжизненных камней. Они походили на игривых волчат или лисят у своего звериного логова.

Лицо Аманлыка на миг просияло, подобно луне, проглянувшей между туч. Он отвесил Бектемиру легонький подзатыльник по старой доброй памяти.

— Как живешь-можешь, голубчик мой?

— Сыты, хотя один сапог на семерых… — ответил Бектемир.

Вошли в лачугу; в ней было ненамного теплей, чем снаружи, но не так дуло.

Среди ребят Аманлык углядел новеньких, незнакомых, их было с полдюжины. А при виде одного, повыше ростом, Аманлык замер. Кто это? Плоский нос с раздутыми ноздрями, узкие глаза с острым блеском, уши торчат, как лопухи подорожника, губы насмешливо закушены. Господи, помилуй! Уж не воскрес ли убитый Аллаяр? Мальчик походил на него, как близнец. Пожалуй, только похудел Аллаяр и смахивал теперь на сучковатую жердь. Ну и пока еще не окривел.

Бектемир, угадав мысли Аманлыка, запищал:

— Что? Похож? Я ему говорил, он не верит…

— Как зовут? — спросил Аманлык.

— Кейлимжай, — ответил за него Бектемир. Это имя означало: Спокойная Душа. — Потому она и спокойна, что он теперь с нами. А мы его выиграли…

— У кого же?

— У сирот из рода кунград.

— Неужто в драке победили? Бектемир затряс головой:

— Не-ет. Драться мы слабы. Без тебя да без Аллаяра нас колотили все кому не лень. Зато мы бегать наловчились. Бегаем шибко, нас никто не обгонит. Мы поспорили с кунградцами, что обгоним их. И обогнали. Они нам Кейлимжая отдали. А он драться силен. Вожаком у нас стал.

— Коротышка… а ты тоже шибко бегаешь?

— Шибче всех.

— Он летает, — сказал Кейлимжай, — и гудит, как жук навозный.

Все громко засмеялись. По тому, как мальчишки смеялись, Аманлык понял: Кейлимжай здесь вожак. Конечно, «взять к себе» драчуна значит ему подчиниться, но, видать, этого они и хотели.

Кейлимжай погладил себя растопыренной ладонью по губам, словно обещая новую проделку, и вдруг высунул язык и лизнул себе нос, подобно ящерице. Это тоже вызвало смех.

— Аманлык, друг, — продолжал Кейлимжай, косясь на Бектемира. — Наш Коротышка самый отчаянный из жуков! Как-то мы воровали дыни. Прятались в камышах. Ночь. Слышим, воет гиена, черные уши… Сам знаешь, что за зверь. Глашатай тигра. Сидим ни живые ни мертвые. Тут-то наш жук и взмолился: «Братики мои, я маленький, я промеж вас, в серединочку…» — «А мы что, куда?» — «Вы с краешку. Вас тигр только лизнет и сплюнет…»

И опять все засмеялись. Посмеялся и Аманлык тому, какие рожи строил Кейлимжай. Чему же смеяться, если не этому? Давно Аманлык вообще не смеялся. Разучился смеяться.

— А слышали вы, как Сейдулла Большой покупал козу?.. Собрался, значит, Сейдулла Большой со своим старшим сыном Бегдуллой-неряхой на базар в Жана-кент. И купили они на базаре козу, вот с таким выменем! Вымя такое, что волочится по земле, роет за собой канаву. Рога у козы — как жерди, на которых держится купол юрты. Как разинет пасть, как заблеет: «ммм-эээ», дрожит вся с ног до головы. «Ммм-эээ…»- повторил Кейлимжай и затрясся как припадочный, а мальчишки хором подхватили: «Ммм-эээ!»- и тоже затряслись. — Ну вот, стало быть, купили. Ведет ее Сейдулла Большой к себе домой. А Бегдулла-неряха идет и мечтает, как она наплодит им целую отару и будет молока вдосталь. Ладно. Приводят, привязывают. Выходит им навстречу старуха. — Тут Кейлимжай подскочил и хлопнул себя ладонями по ляжкам. — «Батюшки светы… Отец! Сынок! На кой ляд вы купили козла?» Отец с сыном посмотрели, почесали затылки и махнули руками. «Пусть будет козел, был бы дойный…»

Мальчишки неуверенно переглядывались: пора или не пора смеяться?

— Эй, вы что задумались? — вскрикнул Кейлимжай и захохотал.

Тогда засмеялись и другие, каждый сообразно своему пониманию старой басни, которую слышал.

Бледное лицо Аманлыка посветлело, оживилось. Детство убогое, страшное, думал он, глядя на мальчишек. А все-таки у кого истинная воля? У сирот и бродяг, больше ни у кого. Недаром к ним тянулся Маман. Под сиротским небом ему легко дышалось.

Коротышка Бектемир высунул косматую башку из-за спины Аманлыка:

— Аманлык-ага, а вы какой худой… заболели?

— Душа болит, братец.

— А разве вы старик?

Аманлык вздохнул и впрямь точно старец.

— Вот вернется Маман… помолодею. А он едет, братцы, едет.

— Ха! — вскрикнул Кейлимжай беспечно и нахально. — А что нам проку с того, что он вернется? Пускай себе едет…

Аманлык осмотрелся удивленно. Все молчали, даже Коротышка Бектемир. Никто не возразил Кейлимжаю.

— И вам… Вам тоже будет лучше, — вяло проговорил Аманлык, сам себя не понимая.

— Ха! — повторил Кейлимжай. — Сиротам никогда, ни от чего не бывает лучше. А потому нам всегда хорошо, лучше всех!

Необычайно он походил в ту минуту на Убитого Ал-лаяра, неугомонного и бесстрашного. Тем он пугал, но тем и нравился, если не считать, что Аллаяр любил Мамана, а этот двойник не любит никого… И так и не нашелся Аманлык, что ему ответить. Смотрел с оторопелой улыбкой и думал, как будет его бранить Маман за то, что он выпустил сирот из рук.

Аманлык позвал сирот к себе в гости. Велел привести с собой и сирот из соседних аулов, из других родов, всех, кто слушался Кейлимжая и был люб ребятам.

Набралось их порядочно, целая ватага оборванцев и замухрышек; у одних взгляды волчьи, у других — шакальи. Аманлык зарезал единственного своего ягненка и накормил дорогих гостей мясом. За дастарха-ном это сборище выглядело основательней, можно сказать, как у биев.

На этот раз Аманлык говорил, как мог бы говорить Маман, о том, какая гроза нависла над их землей. Надо быть начеку, в трудный час встать хоть с палкой в руках, но не дать прорваться врагу, будь он хан Абулхаир, будь сам дьявол.

Поначалу мальчишки слушали с интересом, но быстро заскучали, зашушукались. Поднялся Кейлимжай, задрал рваный подол бязевой рубахи и стал скрести свой пятнистый от грязи живот обеими пятернями. Мальчишки загалдели.

— Аманлык, дай скажу… — промычал гнусаво полузакрытым ртом Кейлимжай.

— Говори.

— Эй вы, заткнитесь, убью! — Тишина. — Загадываю загадку. Легкую — для дурачков. Кто первый ответит, даст мне щелчок по затылку. А не сумеете, я дам каждому по щелчку. Поняли, дурьи головы? Спраши ваю: муха… какой породы — птичьей или звериной? Какая муха? Домашняя, черная…