Сказание про Ваньку Тверского и его дружка Шуршалу-Шебаршалу

А Три-худа из-за печки знай своё:

– Проклятая, заклятая! Тебя, комара, только вот достать, уморить не могу. Не подвластен ты мне, дух запечный!
– Сама быстро накинула платочек и к Ванятке: - Кажись, звали? Не ведаешь, Ваня? Три-худа я. Сразу целых три: войны, болезни, невежества всякие. Но... Со мной и поладить можно. Стороной обойду. Ты только совесть заложи да поучаствуй в поганых делах.

– Сгинь, нечиста сила! Провались в подпол!
– закричал Шишок, швырнув в неё огромной луковицей.
– «На одно солнце глядим, да не одно ядим!».

– Фу, таракан запечный, - зло молвила Три-худа, прячась в тёмный угол.

– Завалиться бы тебе вместе с избёнкой не мешало! Не сгину!

– Ну вот, - вздохнул Домовой, - теперича прилипла. И зачем только её вспомнил?!

– Не девка, не баба, а ряба. Знать, оспой маялась, - сказал удивлённо хозяин дома.
– А косы-то трёхцветные, и из спины растут? То одной, то другой, а то сразу и двумя, и тремя вертит?! То заплетает их, то расплетает!

– Это она козни плетёт! Извечно я с нею воюю. Мы - шишки, хранители домов. А она, хоть и живёт рядом, разорительница. Берегись её, Ваня! «Стережёного Бог стережёт». Да ну её, - продолжал Шишок, немного помолчав.
– Лучше, как в младости, на печку влезай, сказку хорошу расскажу, Ванюша. Хошь, про Винерку, хошь, про Ню-ню али Зю-зю? Али про Ертоха? Опять ты, Три-худа, подслушиваешь?! Да козни, сидя на поленнице, плетёшь? Сгинь, чёрная твоя душа!

А Три-худа в ответ:

– Бес не бес, а лаешь как пес. Вот и не сгину. Я теперича ваша. Помалкивай, мышь запечная!

– Сама ты мышь!
– возмутился ещё больше Шишок.
– Как коса лезешь в глаза!

А Три-худа не унимается, дразнит домового:

– Шишок, шишок, сам с вершок, голова с горшок! А ты, Ванька, глуп да туп, раз помалкиваешь, душу не закладываешь. Дурак!

– Я шо...
– растерялся Ваня, - лаяться не приучен. У меня дела. Много говорить - голова болить.

– Не тот глуп, кто на слово скуп, не слыхивала такой поговорки, - заерепенился опять домовой, - так послухай!

– Не слыхивала. А мы теперь, раз покликали, вроде родственнички. В одной избёнке живём. Можа, подружимся?

– Называется другом, а обирает кругом.

– Пошто кругом? Будет от меня ужо подарочек!
– хихикнула в ответ Три-худа, - и не один. Я постараюсь. А пока... подремлю в уголочке. А ты, муха-сонюха, рассказывай сказочки-то. Приятно послухать.

– Не бойся, Ванюша, кто поёт. А бойся того, кто дремлет. Так вот я и говорю: не в некотором царстве, не в некотором государстве, а именно в том, в котором мы живём, хо-хо-хо! И дожили до того, что нету у нас ничаво... всё у купцов, у бояр, у княжеских приказчиков, у святых монастырей да у царских обдирал. Так и быть, пойдём, Ваня, искать большущу избу, где Земля время считает, а Солнце в радости живет.

Положил Ванятка хлеба горбушку в свою торбушку, в карман армяка сунул головки лука да чеснока, быстро с одёжкою справился, в путь-дорогу с Шишком отправился. Идёт Ваня, лаптями метёт, языком плетёт, из коры берёзовой скрутил поясок, смастерил туесок, из прутьев ивовых - корзиночку. А Три-худа тоже не дремлет, впереди бежит, за кустами да кочками болотными прячется, беду на путников кличет:

– Эй, поганки лесные! Нечисть болотная! Поднимайтесь из трясин, из торфяников вязких! Веду в гости тверитянина Ивана, неслуха. Заманите к себе, опоите! Я, Три-худа, в долгу не останусь! Душу да совесть загубленную подарю!
– кличет Три-худа беду, а сама, чтоб не узнали, платком повязалась, старушкой прикинулась. Увидел Ваня старуху-лесовуху да и спрашивает:

– Никак, баба Яга, дубовая нога, пёстрый платок, платье в лоскуток?

– Она самая, она самая!
– отвечает, шамкая, Три-худа. — Лёгкого пути, добрый молодец. Куда идёшь? Кого ведёшь?

– Иду Златосолнце искать да избу большущу, - отвечает Ваня, - где Земля счёт времени ведёт! Со мной дружок сердечный, Шишок запечный. Ужо не знаешь ли, куда путь держать?

– Как не знать, - отвечает старуха, - мы, болотные жители, всё знаем. В ту сторону надобно, в ту. Только не ходи туды, Иван! Всё то сказки, всё - обман! На здешнем болоте, у озера, русалки живут, песни поют, в омута заманят, тебя, дурак, обманут!

– А мне чо, я ведь дурак? Поглазею просто так. Мне хвостатые ни к чему! Ни к городу! Ни к селу! Песни русалочьи послухаю, может, покричу, ломоть хлеба смолочу. А русалок сколько хошь в Твери. Иди и бери.

– Ну, как знаешь, гляди... Да смотри, не пропади. Твоё дело молодое!
– Сама за кустами прячется. А в озере русалки нежными голосами поют, путников заманивают. Ванька идёт, слушает, хлеб с лучком да чесночком кушает. Русалки от запаха:

– Ах, ах! На дно озера - бах, бах. Лежат, не шевелятся. Даже не верится.

 А навстречу опять карга, дубовая нога, нос крючком, зуб торчком:

– Не ходи туды, Иван! У Кикиморы гости! Наживёшься на погосте, на кладбище, значит! Если косточки оставят. На тот свет живо отправят!

– А мне что, - отвечает опять Ваня, - ты говоришь, я - дурень. А потому мне -что печь, что курень! Чо Кикимора! Чо мне её дочки? Чо её зятья? Чо сыночки? А этот Упырь, болотный пузырь, тьфу! Веточкой ткнёшь, кафтан разорвёшь. И нет Упыря. Болтаешь зазря!

– Ну, Ваня, как знаешь!

– Ты, бабка-колдунья, напрасно пугаешь! Хочешь лучку аль зубок чесночку?

– Фу ты, нечистый, смелый, речистый! Ишь, разговорился! От чесночного духа дохнет и муха! Ладно уж, только мне подсоби. Тяжко жить, Вань, без ноги. Соли замучили, подагра. Век милости не забуду.
– А сама в платок бурчит:

– Есть дураки среди люду.

– Всё ворчит да ворчит, беззубая, - говорит Шишок.
– Такая старушка грубая. Уж больно она на кого-то, Ваня, похожа, голос знакомый? Ей доверяться, однако, негоже!

А Три-худа знай своё:

– На той вон лохматой опушке мой домик куриный - избушка. А лес? Всё коряги. Ах, виды. Поможешь мне, Вань, без обиды! Эй, ну и конь! Оставайся, Ванюша, в старом времени. Здесь сказкам верят. Пошто тебе солнце в златости да радости? Сходишь на войну, богат будешь! Князем сделаю!

– Ужо показалась в корягах опушка, - говорит Ваня Шишку, - а вона на лапах куриных избушка! Куда забрели? Всё корявей дорожка. Гляди-ко, Шишок, будто чёрная кошка! Глазища по блюдцу, как будто смеются, а когти на лапах с тропинкой дерутся.

Три-худа в образе старухи знай своё:

– Но-но! Оседлала я всё же Ивана. Давай, торопись, оплачу без обмана!
– А сама платком как махнёт! Потемнело всё кругом, замерцали болотные огни. Обступают путников, приплясывают, того гляди, в трясину утянут!

– Ах ты, нечисть болотная!
– рассердился Шуршала-Шебаршала и выхватил из уха кольцо, потёр то место, которое надо, зашептал: - Дух железный, народися, с огнём-молнией явися!
– Испугались огни, исчезли, да и старуха присмирела.