Сказания о недосказанном

– Иду себе, иду, к своей дачке, и смотрю опять она, моя галка, и ещё стая летит. Ко мне. Ну, молодец, ну зверь – птица умная. А что было дальше? – Сказка. Стая сделала три круга вокруг меня и моей дачи. Очень громко говорили, на своём, конечно языке. Я так поняла, спорили. Дескать, ничего эти, люди не понимают. У них, видимо тоже невежды водятся. Их, как и у людей, можно было слышать. Они громче кричали. Ну как наши мужики, когда ужрутся и, доказывают свои аксиомы, доходящие в краснобайстве до рукопашной. Манипуляции с применением кулаков, что бы понятнее было.

Потом взлетели, дали три круга, над моею головой… я, даже не успела, спеть – вы не вейтеся русые кудри, наад моею больной головооой…

– Ну что может быть. Может. Даже того, чего не может быть. Может быть…

– Ой … Ступа в воде. Нет! Вода в ступе. И я её там толку, подумал дед.

… Ан, нет, Галина посмотрела на меня, сказал дед себе и, возрадовался.

Оживает.

Оживаает.

Она начала реагировать, на его, как он сам подумал, танцы в ступе с водой…

Он, дед уже и не заметил, как стал обращаться, как однокурснице, Галине.

И, тогда, после долгого летаргического сна, она взглянула на него, спросила…

– Вы знали моё имя?

И дед понял, что он так увлёкся, реанимацией этой души, что не заметил, как после двух ворон – галок вошёл в её потусторонний мир, в который она никого не пускала, и никому не доверяла.

Тогда понял, пережила, такое, что об этом не говорить, и, даже думать, вспоминать – Табу. А у него, пожилого, был всё – таки камертон не брюзжащего старичка.

И, он, чуть оживший, рассказал ей, уже этой Галине. Рассказал, как заначку, которую никому никогда не говорил…

… Жил тогда в областном большом городе. Преподавал во дворце пионеров.

И, когда его приглашали к телефону, всегда пытались прослушивать, по параллельным, он говорил так, что душа раскрывалась… юмор, интересно, живо, по делу – вёл любые разговоры, даже деловые. Это ему так, потом, прошло время, говорили его коллеги. А в школу художественную, потом там преподавал, родители приходили посмотреть. Кто их деток так гипнотизирует. Так они говорили ему и директору.

… А сейчас дед, встряхнул остатками некогда богатой шевелюры, пошевелил шариками, – подумал, о том, что ещё спрятано, до поры в его голове. Как же, как отогреть лёд её души.

Что можно было сказать, сейчас, этой, замкнутой в оболочку, от мира сего – женщине? Можно ли?

Рассказать то, над чем, или скорее, чему смеялись тогда его ученики – чижики – кузнечики, весёлые человечики, как он их звал – величал.

Сказал он, сам себе, но как хотелось, что бы это услышали все и малыши и взрослые недоумки.

– Господи, научи, вразуми нас, землян, понимать себя и себе подобных, как эти галки, – видеть и понимать всё живое и живущее, на этой Земле.

Он побоялся растревожить ещё не реанимированную Душу, этого человека, который сидит и, даже говорить не в силах.

Не может.

И тогда дед решил идти в атаку. Но опыт, интуиция учителя, непростой школы жизни, погрозили пальчиком: смотри, не навреди.

И он начал.

Осторожно, после того, как она посмотрела, посмотрела взглядом, еле уловимым. Она и губы не размыкала, а так тихо тихо, еле уловимым беззвучным, скорее это был шёпот, шорох, шелест опавших листьев, – тихая речь, утомлённого сердца.

– Грозная таможня души открывала шлагбаум к её замороженному сердцу.

Ой.

Ах.

Эти Йети…

… Уже было видно, что Галина, и смотреть начала на него, как на собеседника, а не зануду, или пустую стену. Решил ещё попробовать – согреть её заморозку своим рассказом, которая осталась в памяти, от газетной информации пятидесятилетней давности, интерпретируя её на свой лад и, согласно аудитории, которая его уже не только слушает, а и слышит, начал, как учили в комсомоле.

А, он, в художественном училище, в Абрамцевском, ещё и секретарь комсомольской организации был учился сам и своих однокашников, угощать подросшее поколение оптимизмом.

Йети

… Весёлые ребята, после большой комсомольской стройки, отправились в дальнюю дорогу. Искать и найти эти, Йэти. И доказать, что всё это ерунда западной пропаганды для всех, кто слушал передачи врагов человечества американцев – фашистов! Голос Америки был, конечно, запрещён, а им, настоящим патриотам, любящим свою Родину хотелось разложить их на лопатки. Статьи. Заметки в газетах, всегда сообщения – информушки, относились к этим очевидцам, с усмешкой и издёвкой, по самую завязку. Но ребятам хотелось доказать, – что то есть, не бывает дыма без огня.

И. Вот она – тайга. И вот они, дебри. Они, небольшая группа, включили транзисторы, тогда это великое чудо уже было изобретено. Сидят ребята у костра, поют комсомольские песни, гремит, скрипит это чудо, а этих Йэти – и не, ту – тии. Не ходят и не бегают, ни те, ни эти… Йэти… Отсутствуют и сопровождающие их лица… Не бегают, и не просят, в обмен на шкуру мамонта, у них, огненной воды, как чукчи, раньше, было, меняли.

Сидят день. Сидят два. Неделю. Нету. Нет, с белым флагом этих дикарей, и не идут к костру, послушать их комсомольские, патриотические и страдальческие, сердешные, песни про любовь.

Так ушло, пролетело время. И огненная вода закончилась и, продовольственная программа пришла к своему логическому завершению. А он, стервец, или обезьяна, или бобыль одичавший в таёжном лесу – не слухом и не духом, ни кажет свои ясные, или озверевшие очи, от одиночества скуки и безделия…

Но дилемму помог решить случай. А скорее это и была закономерность, которую дают нам – Свыше.

Наша красавица, – Маша, но её все называли, – Маша нерастеряша. Так её величали и правда, не зря, – стахановка, во все дырки затычкой была, и, что бы не затеяла, всё у неё ладилось. Но ещё она, онаа, аах. Оой, – красиивая, умная, её и боялись ребята. Боялись её высоты и, красоты. … И, воот.

Она устроила себе гамак, спала отдельно, далеко от лагеря. Ребята смеялись, что с ними одна возжелала общаться, – с этими Йети. На красоту таакууую клюнут ещё и не такие обезьяны, без штанов и ветрил в голове, которые бывают, здесь, живут и, конечно встречаются чаще, даже когда их и не ждут.

Но она, таки, потом выяснилось, говорила, что, никакая макака, и, даже гость из Борнео, красавец с носом, как баклажан, и большой любитель женской красоты, независимо от породы, не пойдёт на контакт с такой громкой, шумной компанией!