Сказания о недосказанном

…За операцию, без инструментов и средневековой пытки, за которую пришлось бы отдать в Москве – пятёрку, со многими нулями, профессору, за топорную работу – даа, и такой запчасти вряд ли у них, в Москве не достать, даже по блату…

А она, проснувшаяся царевна, пропела.

– Не боюсь я ничего, кроме Бога одного.

Юморист этого не слышал.

И.

И… тогда решили совсем открыть лопушок, – тот, запасной, с панацеей, и, как, только, рука, спасателя М.Ч.С., прикоснулась и открыла реанимационный пакет, подарок её друга и собеседника, … наш юморист запел, как то странно, громко, как солист большого театра, таак, протяжно. И, ии, почти театральная икота, как на сцене греческого амфитеатра. Потом, быстро, как волк – ну погоди, рванул за столетний кедр и были слышны оттуда, его йоговские а, но это были не асаны. Он, юморист, скоропостижно, с этими звуками оставил весь свой аскетический завтрак, натравке муравке, который как биолог, он назвал меню этого завтрака на исходе пребывания научной экспедиции. – Меню – аш два о, плюс пшено – каша, четыре ложки. Это были останки, их продовольственной программы, последних дней выживания. ..Но, то, что произошло, было и ушло, было выше его сил, удерживать в себе, так близко к сердцу, такое, после,– такого.

…Настоящий оптимист, комсомолец, припас на всякий, вот такой неадекватный случай, как разведчик, припас ампулу, почти доза с цианистым калием, – маленький пузырёчек от пенициллина, н. з. – хранил на самый крайний случай. Научное название его винус – спиртус – денатуратис.

Хряпнул, проглотил, своей панацеи. Помогло. Почувствовал, насколько он ещё живой, хотя эту гремучую смесь, можно было сравнить по химическому составу, с панацеей – бурундувай,

Что же это было, а это уже терпимый коктейль, по сравнению с подарком, в лопухе.

А, её половинка, этой мышцы, теперь покоилась в желудках лесных пташек, зверюшек и муравьёв.

Он вывел её эдентичность и, и завершающий букет явно ощутимый, даже у тех, кого давно обоняние ушло, покинуло хозяина – …аромат – оружие скунса, во время газовой атаки, поражающий своих врагов, на почтительном расстоянии.

Вот он юморист. Его жалят теперь оводы, жрут слепни, мошка играет в щекотку, и прочие таёжные радости. Он и не чует. Счастливый. Ох, счастливый.

*

Так закончилась, хорошо, что не скончалась, вся история вместе с красавицей … – Машей, теперь уже не нашей и не вашей, участниками похода в гости к снежному человеку. Все живы, здравствуют и готовы защищать теперь свою страну, диплом институтский и, конечно, сердечное его, письмо, послание… Гиппократа.

…А, настоящий, живой, и мудрый Йети?

…Да не нужны ему теперь ни те лесные, и ни эти, – городские, загримированные, под красавиц.

…А настоящая, красота, – юная, хоть и городская, согревает его одинокое лесное, но живое сердце, воспоминанием тепла, дружеского общения…

…Галя!

Ожившая Галя.

Вот тебе реанимация.

– СЛОВО.

И,

Он,

–Снежный.

– Примороженный,

– Но живой.

…Запах, нет – аромат хвои, и ласковые лучи солнца.

Солнышка.

Задышала, жизнь.

Отошла, ожила, от анабиоза и теперь уже наша Галя.

Сироты

Крымское солнышко – осеннее, но пригревало так, что душа и тело потеплели. Галя, будто проснулась и, непонятная тень погладила её лицо. Дед испугался быстрой перемене, такой регенерации. Она совсем другая. Это же не первые минуты их встречи. Сосны, оставляли на зелёной траве солнечные зайчики. А другие зайчики ходили и бегали уже по скверу, но не по – детски бегали, как – то с оглядкой и, тревогой в их святых глазках. Неужели не забыли? И ещё гремят самолёты. Но это самолёты Крыма. Защита. Тренировки, горы, виражи. А то вдруг вертолёты, стрекотали, неся свою службу охраны, сказочного почти острова. Нет, ребятки, нет тревогам.

… Страх.

Влез он, ворвался в их души, тот испуг. Тот страх… Взрывы… и, мама, мааама, которой уже нет. Нет, ребятки, нет, мамы ваши живы и скоро приедут. Все надеялись. Верили. Каждый ждал. А их мамы уже потом были сожжены, а других, раненых, но ещё живых закапывали, как и Галину, которую потом с риском для своей жизни, старушки, выдернули из наскоро засыпанной уже теперь могильной земли.

Мама

… Совсем, маленькие, звали её мамой. А у этой мамы, в глазах сверкали изумрудом на крымском солнышке, слёзы. Она и не пыталась их прятать. Это были слёзы очищения. Слёзы жизни, теперь уже не такой, как была. Она теперь, даст этим сиротам тепло.

А, тогда, она, девушка, до последнего вздоха, перед расстрелом, уже не могла и думать ни о чём, после такого испытания и мучений, которые перенесла.

… К ней бежали эти намордники, орали, били, терзали бешено, издевались, потом стреляли.

Их стащили в яму от взрыва и, еле засыпали землёй, спешили.

…….. Рассказали выжившие соседи…

Её, Галину, им удалось утащить и спрятать. Пули, пощадили её. Почти все прошли мимо.

А погреб, где они раньше прятались, взорвали. Зачем?!

– Чтоб скорее вы подохли!

– Там было немного запаса, на зиму, что не успели разграбить.

– Уничтожили всё.

*

За время пребывания здесь, в Крыму, здоровье её, медленно приходило в ту условную норму, которая ей казалось, после того страшного и туманного пребывания между явью и небытия, ощущения всего окружающего. И, вот, снова состояние, когда явь уходит в сон. Это были скорее, мысли в – слух.

Да. Высветилось. Скорее так.

… Она была в лесу.

Ей как то, рассказывали, местные врачи, которые им помогали.

Крымское лето в этом году, один дождь за всё тёплое, жаркое, горячее лето. Птицы ушли – улетели – перебрались в Большой каньон. Поближе к Серебряным струям, такой водопад, есть в нашей долине. И, даже в такой сказочной ванне молодости, журчали, теперь, тоненькие прозрачные, но звонкие струйки целительной горной водицы.

Трава и пышные соцветия татарника, большие, как тополя, цветы коровяка, превратились в ржавые столбики колючей проволоки.

И, вот, наконец, прогремел, прошумел дождь, и этот стебель, столб коровяка, дал, подарил соцветия – букетик своих жёлтых солнышек, даже этот, засохший, казалось навсегда, сухой и ржавый… в этом сезоне летом в жару – ожил.

Какая – то одна трубочка, живой капилярчик – вена. Живая, она то и провела целебную капельку, дремавшей живой почке.

… Ржавый. Сухой. Колючий, – он спал глубоким летаргическим сном. Сном Сомати.

Мамонты, тоже спят. Сном, нам не ведомым.

Хотя.

Через каждую тысячу лет, иногда и чаще, напоминают землянам, берегите своё жилище, нельзя так гадить, в доме, где живёшь, вздыхают, продувают свои могучие лёгкие, тогда на Земле, прокашливаются вулканы магмой и, гейзерами промывают свои живительные пути дороги, – тёплой водичкой гейзеров.

А, здесь. Вот он, цветок и, это уже не сказочный, не сон – Сомати, и не летаргический. Земной.

Простой цветок – зацвёл, даёт терпкий медовый аромат. Потом семена и, они лягут в землю – матушку и целая роща поднимется, на радость подросших малышей и запоют, заговорят, они, эти смышлёные головки. Ну, надо – же такие большие, высокие, как тополя в Крыму, – кактусы в Африке, показывали в путешествиях по телеку.

И, снова забытье, и снова сон. Ясный. Лесная картинка, на экране её памяти, и, запах земли. Но не тот смрад от земли, которую швыряли лопатами на ещё тёплые, не остывшие тела, на не закрывшиеся, ещё смотрящие в небо безумные глаза.