Скажи ее имя

На занятиях по критической теории, которые теперь вел новый глава факультета, калифорниец мексиканского происхождения по имени Чарли Гарсия, тезка аргентинской рок-звезды, каждого студента обязали сделать доклад об одном из современных теоретиков. Аура выбрала Гаятри Спивак, царственное светило кафедры сравнительного литературоведения Коламбии, семинары которой она посещала на первом курсе. В своем докладе Аура рассказывала о развитии идей Спивак: от знаменитого перевода и предисловия к «О грамматологии» Деррида, через ее основополагающий текст «Могут ли угнетенные говорить?» — по словам Ауры, в нем саморепрезентативный жест прослеживается до его конечных последствий, — и вплоть до недавней работы «Смерть одной дисциплины».

Затем Аура перешла к своей основной мысли, причине, по которой она выбрала для доклада именно Спивак. Она поставила перед курсом вопрос:

Какова роль литературы в этом теоретическом построении?

И ответила на него:

По сути, главенствующая. Спивак не оставляет без внимания изучение и критику литературных текстов, сказала Аура и пустилась в разъяснение некоторых идей Спивак о важности литературы. Одна из этих идей заключается в том, что книги предоставляют такое знание, которое уникально и непроверяемо. «Непроверяемость» литературы является здесь ключевым свойством, говорила Аура, поскольку, согласно Спивак, именно оно отличает литературный дискурс от всех остальных гуманистических дискурсов. Затем она сочла должным произвести прилежный критический анализ работ Спивак. Каким образом, будучи ведущим последователем теории Угнетения, ей удается защищать литературу, даже не пытающуюся представить безмолвное маргинальное Иное, Угнетенного, без того, чтобы его поработить? Спивак, сказала Аура, не боится противоречий.

Чарли Гарсия похвалил доклад Ауры, но сказал, что не согласен с отношением Спивак к художественным текстам. Я просто этого не понимаю, сказал он, энергично постукивая кулаками по коленям. Я просто не понимаю, как Спивак может до сих пор отстаивать литературный текст.

Диссертация Ауры была посвящена молодым писателям и художникам, появившимся в Мексике в девяностые и чуть позже, после падения правившей ИРП. Я помню, как она сидела за компьютером над пятым или шестым черновиком. Аура посмотрела на меня и взвыла: я писала такие красивые тексты и уже начинаю забывать как! Посмотри, что они заставляют меня делать! Под «красивыми текстами» Аура отчасти подразумевала критику и эссе, публиковавшиеся в журналах, которые она сама любила читать, скажем, в «Лондон ревью оф букс». Теперь же ей предстояло написать изобилующий профессиональными терминами анализ политических и экономических причин падения ИРП.

Студенты, не дотягивающие до строгих стандартов, установленных новым руководством, друг за другом вылетали из университета. Одной из первых пришлось уйти Мойре, подруге-сопернице Ауры первых недель в Коламбии. Аура убедила себя, что будет следующей. Дома она могла говорить только об этом. Практически каждую ночь ее одолевала бессонница. Зачем Аура так усложнила себе жизнь, выбрав научным руководителем блестящего теоретика и знатока марксистской литературы из Уругвая — Пилар Сигуру? Потому что уругвайка была новой звездой факультета, профессором, с которым мечтали работать все самые сильные студенты, включая Ауру. В конце 2005 года — в то лето мы поженились — во время одной из консультаций профессор сказала Ауре: о Аура, дорогая, вы еще столь наивны. Мы с вами должны избавиться от этой простодушной любви к художественным текстам.

Но любовь к литературе не наивна и не простодушна, подумала моя жена. Неужели любовь к марксистской теории менее наивна?

Аура решила поступить в магистратуру Сити-колледжа на курс писательского мастерства. Она не показывала свои тексты никому, кроме меня и Лолы, но каким-то образом разговор с ее научным руководителем придал ей смелости, чтобы довериться решению того, кто зачислял студентов-писателей на магистерскую программу. Мы приступили к переводу трех ее рассказов, которые нужно было приложить к заявке. Все держалось в строжайшем секрете: ее стипендия в Коламбии предполагала полное погружение; параллельное обучение было запрещено. Я знаю достаточно людей по всему миру, презирающих более молодых американских писателей за то, что, учась на подобной программе, они выбирают самый безопасный, проторенный и, можно сказать, бюрократический путь к «писательской карьере», хотя в лучшем случае он приводит к карьере преподавателя писательского мастерства. Это решение было, вероятно, самым смелым в жизни Ауры. Еще подавая заявление, она рисковала своей диссертацией. Она панически боялась отказа, даже обыкновенной критики, боялась подвергнуть свою мечту о писательской карьере проверке на наличие таланта и целеустремленности. Аура пока не собиралась сообщать об этом матери, ей и так было достаточно стрессов, она уже была на грани срыва. Чтобы дать ей немного расслабиться, пока мы готовили заявку, я отвез ее на выходные к озеру Мохонк, она любила там бывать. Горный дом «Мохонк» был громадным бестолковым викторианским замком в долине Гудзона, он мог бы стать подходящей сценой для кровавого готического фильма ужасов или одного из детективов Агаты Кристи. Аура заставила меня сфотографировать ее распростертой на полу длинного, обрамленного множеством дверей коридора в позе жертвы жестокого убийства. Потом она сняла меня, изображавшего мертвеца в этом же коридоре. В отеле был спа-салон, ей сделали курс массажа. Большое уличное джакузи, где можно было сидеть, погрузившись в бурлящую воду, в облаке пара, поднимающегося в прохладный ноябрьский воздух. Пешеходные тропы. Гостями были в основном семьи среднего класса, плюс несколько пожилых пар и пар помоложе. При желании можно было весь вечер просидеть в отеле, играя в настольные игры, попивая горячий шоколад или сидр, лакомясь свежеиспеченными пирожными и тыквенными пирогами и развалившись на больших бархатных креслах и диванах перед каменным очагом, где горело такое мощное пламя, что можно было запечь целого оленя. Мы вместе сидели перед огнем с ноутбуками на коленях и переводили ее последний рассказ — «Секрет полишинеля».

Три месяца спустя, в марте, она получила сообщение от писателя — действительно Знаменитого Ирландского Писателя (ЗИП), — преподававшего в магистратуре. Он сказал, что ему понравились рассказы, но им нужно поговорить. Не могла бы она зайти в колледж «на пару слов»? Встреча была назначена на конец недели. В результате на все последующие дни эта «пара слов» стала основной темой наших разговоров. Примут ее или нет? Зачем ЗИПу тратить время, просить ее прийти на встречу, если он не собирается брать ее в магистратуру? Возможно, предположил я, он просто хочет узнать насчет твоей визы. Но Аура продолжала мучиться, она была уверена: что-то не так, наверняка у них тоже было правило, не позволяющее студентам учиться в двух местах одновременно. Придя в колледж, она обнаружила в кабинете ЗИПа вместе с еще одним пожилым человеком, который оказался еще более Знаменитым, но уже Австралийским Писателем (ЗАП), руководившим всем курсом. Очевидно, эти двое были друзьями и только что обсуждали Ауру. Они задали ей несколько вопросов о ее жизни, она ответила. Они сказали, что никаких проблем с ее параллельным обучением в Коламбии нет. Но есть еще кое-что, нет, не проблема, а сомнение. Их впечатлили представленные ею рассказы, но это были переводы, причем, как они поняли, сделанные не ей самой — в конце каждого рассказа она приписала: переведено Аурой при помощи друзей. Но занятия проводились исключительно на английском. Теперь они полностью удовлетворены ее способностью общаться по-английски, но сможет ли она писать на этом языке? Если она хочет попасть в магистратуру, то придется. У нее было двадцать четыре часа, чтобы написать автобиографический очерк на английском языке — как минимум шестьсот слов о том, почему она выбрала курс писательского мастерства. Она пошла домой и написала. Через пару дней ЗИП снова позвонил, на этот раз, чтобы сообщить об ее зачислении. И в ближайшую неделю от него больше не было вестей. Разве не должно было прийти официальное подтверждение? Может, ЗИП позвонил прежде, чем проконсультироваться с ЗАПом, а тот высказался против? Ох, Аура, тебя приняли, сказал я, напиши им письмо и спроси. Она написала. Через пару дней ей ответил ЗАП: «Дорогая Аура, все в порядке. Вы приняты. Вы приняты на курс писательского мастерства. Вы получите письмо на официальном бланке, но главное письмо — вот это. Мы гордимся и счастливы, что вы с нами». Вечером мы ели устриц в традиционном французском ресторане. Мы распили бутылку шампанского, а потом отправились смотреть кино в Гринвиче с Валентиной и Джимом. После фильма Аура придержала меня, чтобы Валентина с Джимом шли по тротуару впереди нас. Она хотела, чтобы я взглянул на походку Джима. Он хромает на левую ногу из-за протеза? Возможно. Я не был уверен.

Один из рассказов Ауры был о маленькой девочке, которую застукали за ежедневным воровством из портфелей и коробочек для обедов у одноклассников. Родители, вызванные на беседу с директором школы, сбиты с толку поведением дочери. Они смотрели на нее так, будто перед ними стоял совершенно незнакомый человек. Незадолго до этого мать пообещала девочке, что в награду за хорошее поведение она отправится на летние каникулы вместе со сводной сестрой в дом ее матери в Орландо, штат Флорида, и читатель понимает, что девочка ворует именно потому, что не хочет ехать в Орландо. В наказание мать запрещает ей кататься на велосипеде по парковке у дома, в котором они живут. Девочка не подчиняется, однако не едет кататься на парковку, а впервые в жизни выезжает на опасное, кишащее машинами шоссе. Воодушевленная поступлением на курс писательского мастерства, Аура отправила рассказ «Неудачная поездка» в южноамериканский литературный интернет-журнал, и они напечатали его. Ее первый опубликованный рассказ!!! Она поделилась радостью с матерью. Но когда Хуанита прочла рассказ, то расстроилась. Начать с того, что мать в рассказе так и не поняла, почему дочь ворует. Но ведь в реальной жизни, она все поняла, не так ли? Именно поэтому Аура не поехала в Орландо с Катей. Зачем Аура воскрешает болезненные моменты прошлого и искажает действительность? Аура постаралась объяснить, что это художественное произведение, и если бы рассказ был длиннее, мать бы непременно догадалась, что к чему. Но весь смысл заключается в поездке на велосипеде, в резком, безрассудном стремлении девочки к свободе и приключениям — и к «Макдоналдсу» ниже по улице, где каждые выходные выступал клоун и дети катались с большой пластиковой горки, но в тот будний вечер ресторан был пустынным и грязным.

Несколько месяцев спустя, когда Аура опубликовала еще один рассказ, действие которого разворачивалось в комплексе наподобие Копилько, где жили мать-одиночка с дочерью, Хуанита отреагировала абсолютно так же. Были ли эти два рассказа первой попыткой Ауры сделать рентгеновский снимок раннего детства? Здесь были скрыты опасные и волнующие секреты. В конце концов разве не пишут многие молодые писательницы о своих матерях?

В конце повествования счастливая главная героиня отправляется в путешествие к неведомым землям. Но читатель, знающий о бедствии, не разделяет ее энтузиазма. Но бедствие было обратной стороной монеты, лицевая же ярко блестела.

Эти наброски к роману, который Аура собиралась написать, кажутся таинственно-пророческими. Но если предположить, что они пророческие, то в них содержится уродливая загадка: что за блестящая лицевая сторона может быть у смерти Ауры? Думаю, имеется в виду окончание аспирантуры. В романе, где события происходят в обратной хронологии, неведомые земли, манящие счастливую Алисию, — это Нью-Йорк и легендарный университет, где она собирается защитить диссертацию. Тут-то и скрывается бедствие — в опыте реального студента реального университета. И ни в чем ином. Я ведь прав?

20

Спустя четыре дня после похорон Ауры ее мать позвонила мне. Она сразу перешла к делу. Очевидно, Хуанита заранее подготовилась к разговору, возможно, даже отрепетировала свою речь. Она сказала:

Аура была выпускницей университета, я всю жизнь проработала в университете, как и мой брат, университет — наша семья, университет заботится о нас, как заботилась бы семья, и вот что мне говорят университетские юристы: то, что ты не дал официальных показаний, очень подозрительно.

Слушая, я видел свое отражение в оконном стекле высотой в два этажа, отделявшем нашу квартиру в Эскандоне от небольшого дворика: с трубкой беспроводного телефона прижатой к уху, я стоял у подножия светлой деревянной лестницы, ведущей к нашему спальному логову; словно сплющенный махиной вздымающихся стен, на фоне желтых обоев квартиры я выглядел размытой карликовой фигуркой в левом нижнем углу гигантской акварели. Раздвижная дверь была открыта, и я слышал шепчущий шорох бамбука, доносившийся с дальнего края дворика. Я сам посадил этот бамбук, всего-то шесть побегов, даже не предполагая, что он вырастет как сказочное дерево, почти в два этажа высотой. Менее чем за неделю до своей смерти Аура, стоя примерно там же, где стоял я, и глядя снизу вверх на меня, спускающегося по ступенькам, объявила: я люблю эту квартиру. Эта квартира была нашей, мать купила ее для Ауры. Она была новой и совершенно пустой, когда мы въехали в нее. Все четыре года Аура медленно и методично обставляла ее так, как позволяли нам средства и как хотелось именно ей. Плотник делал для нас книжные полки, которые должны были прибыть после нашего возвращения из отпуска. Я приехал с побережья без Ауры и теперь говорил по телефону с ее матерью. В чем она меня обвиняет? Что она имеет в виду, когда говорит, что, по мнению университетских юристов, очень подозрительно, что я не дал официальных показаний?