Скажи ее имя

Когда я вернулся, медсестры попросили меня снять с Ауры ее голубой купальник, как будто даже в больнице подобную операцию мог проделать только муж. Они приподняли ее, и я стянул усеянный песком купальный костюм с ее плеч и снял его через ноги, а они накрыли ее тело одеялом. Белыми кусачками они срезали с запястья Ауры подаренный Хуанитой браслет. Я взялся за респиратор, поцеловал ее в лоб и в щеку, а она открыла и закрыла глаза. Молодой врач сказал мне, что ее пульс и сердцебиение стали постепенно замедляться, но после укола адреналина практически пришли в норму. Мне велели следить за показаниями мониторов, и если ее пульс упадет ниже сорока, я должен дать знать. Пожилой врач приподнял ее руку и отпустил, и та безжизненно упала. Затем он постучал молоточком по ее ногам, обнаружив слабый ответный рефлекс. Потом он провел молоточком по ее ступне и спросил, чувствует ли она что-нибудь, и она ответила, что чувствует. Мы с сестрами улыбнулись друг другу.

Доктор притворился, что снова делает это, сильно размахнувшись молоточком, но на самом деле не коснувшись ее кожи, и когда он спросил Ауру, почувствовала ли она что-нибудь, она снова ответила утвердительно.

Мои воспоминания о событиях того бесконечно длинного дня так и остались путанными и расплывчатыми. Помню, что Фабиола все время висела на телефоне. Тетушки пытались разыскать Хуаниту и Родриго, но их старания увенчались успехом только несколько часов спустя: сначала им удалось дозвониться до Родриго. Нам нужно было договориться, чтобы специальный медицинский самолет забрал Ауру в аэропорту Пуэрто-Эскондидо или Хуатулько. Помимо этого нам предстояло найти скорую, которая довезла бы Ауру до одного из этих аэропортов. Обе задачи были крайне трудными. Я вышел в коридор, где под стулом оставил сумку, чтобы надеть сандалии и забрать бумажник. Тогда-то я и обнаружил, что кто-то, скорее всего еще на пляже, вытащил из кошелька все деньги и положил его на прежнее место. У меня осталась только одна-единственная, не тронутая вором карточка «Американ Экспресс», не принимаемая ни одним мексиканским банкоматом. Все прочие кредитки лежали в доме в Масунте. Я слышал, как Фабис говорила по телефону требовательно и плаксиво: но, ма, представь, если бы это была я — Одетта просила Фабис подождать с вылетом медицинского самолета до утра. Фабис сказала: но, мама, она может не дотянуть до завтра, врач сказал, что нужно лететь сейчас. В этот момент выглянула медсестра и сказала, что Аура зовет меня, и я вернулся в палату.

Одетта и сестра Фабис нашли медицинский самолет в Толуке, он мог прилететь в Хуатулько. Время поджимало, был поздний вечер, и они мчались в еще открытое отделение банка, чтобы снять двенадцать тысяч долларов на оплату услуг авиаперевозчика.

В палате Аура сказала мне, что ее задница болит от лежания на доске. Очевидно, это значило, что она не останется парализованной. Я страстно шептал ей в ухо, что с ней все будет хорошо и целовал ее лицо, пока сестра не попросила меня отойти. Было очень странно наблюдать, как сестры, стоя над постелью Ауры, качая ручной респиратор и поглядывая на мониторы, переговариваются о повседневных делах. Но мы все немного повеселели после того, как Аура пожаловалась на свой зад, поскольку это определенно означало, что к ее членам вернется чувствительность — было немыслимо представить себе, что она не выздоровеет. За ней летел воздушный госпиталь. Сгустились сумерки. По всей видимости, скорая Красного Креста тоже уже была в пути. Сестра Фабиолы нашла специалиста по травмам спинного мозга — отец ее приятеля считался одним из лучших в этой области в Мехико, он ждал Ауру в больнице де Лос Анхелес в Педрегале, одном из самых богатых районов города.

Но у нас снова возникла проблема: самолет не мог вылететь из Толуки, поскольку аэропорт Хуатулько отказал ему в разрешении на посадку — он закрывался на ночь.

Молодой врач сказал, что, если Аура проведет ночь в Почутле, она не выживет.

Начальницу аэропорта Хуатулько тоже звали Фабиолой. По телефону Фабис сказала ей: если моя кузина умрет, то ее смерть будет на вашей совести до конца ваших дней. Джонни Сильверман, мой друг-юрист из Нью-Йорка, тоже оказывал давление. Его юридическая фирма по ряду корпоративных дел сотрудничала с одним из самых влиятельных адвокатов Мексики, и он уговорил этого человека позвонить в аэропорт Хуатулько. После его звонка Фабиола из Хуатулько смягчилась и сказала, что аэропорт будет открыт до полуночи.

Скорая приехала около девяти, на два часа позже запланированного. Госпиталь Почутлы не мог расстаться с единственным шейным корсетом. Мы с Фабис бросились в аптеку, чтобы купить новый. В скорой Красного Креста не было работающего респиратора. Молодой врач, оказавшийся интерном из Гвадалахары, недавно назначенным в эту больницу, вызвался проводить нас с ручным респиратором. Наконец-то завернутую в покрывало Ауру переложили с доски для серфинга на каталку скорой помощи. Кому бы ни принадлежала эта доска, очевидно, он пожертвовал ее Ауре.

Аэропорт в Хуатулько был примерно в двадцати милях езды по узкой петляющей дороге. Путь занял почти целый час. Мы въехали в аэропорт через боковой вход — паросветные лампы, густой тропический воздух, — и я услышал звук реактивного двигателя, работающего на холостом ходу. Мы снова были в XXI веке, скорее, даже перескочили через столетие, поскольку летающий госпиталь показался мне сошедшим с экрана фантастическим объектом, мне запомнилось, что молодая команда врачей была одета в сверкающие летные костюмы, хотя я сомневаюсь, что это могло быть правдой. Главным врачом оказалась молодая красивая женщина с веселым, вселяющим надежду нравом Доброй Волшебницы Севера. Молодой врач из Почутлы даже не взял у Фабис деньги на такси до Масунте; он ушел прочь, сжимая в руках респиратор, после нескольких раундов прочувствованных и ободряющих прощальных пожеланий, чтобы переночевать в доме приятеля. Ауру переместили на новые носилки и уютно обернули серебристым термоодеялом. Красавица-врач сказала, что жизненные показатели Ауры хорошие, и она уверена, что все будет в порядке. После того как мы взлетели, она сказала, что респиратор Ауре не нужен. Это было правдой: Ауре удавалось дышать самостоятельно. Она посмотрела на меня и спросила:

Mi amor, можно я немного посплю?

Вероятно, это было последнее полноценное предложение, которое Аура адресовала мне; не помню, чтобы она говорила что-то еще. Она немного поспала. Чтобы ее не будить, я воздержался от нашептывания слов любви и ободрения.

Последняя скорая везла нас из аэропорта Толуки через весь Мехико на юг в Педрегаль. Я ехал сзади с Аурой, а Фабис сидела впереди рядом с водителем. Эта последняя скорая была оборудована только самым необходимым и выглядела аскетично, все кругом было из металла. Ауре снова потребовался респиратор. С нами сзади ехал врач, на вид лет двадцати, быстрые уверенные движения, собранный, серьезный, способный человек, бледный, с острыми, тонкими чертами, в очках, наверное, еврей. Он неотрывно следил за мониторами, считывавшими жизненные показатели Ауры. Затем он сказал: мне все это не нравится. Оптимизм, наполнивший меня в воздушном госпитале — столь странный для меня теперь, — улетучился. Сложно сказать, благодарен ли я за эти последние мгновения надежды и облегчения, или чувствую себя жестоко обманутым. Полагаю, ни то ни другое.

Хуанита и Родриго ждали нас у входа в реанимационное отделение. Тетушки тоже приехали. Было около двух часов ночи. Хуанита со сложенными на груди руками, сверкая глазами, бросила мне свое обвинение. Вот какой я привез ей дочь, которую она отдала мне, чтобы я защищал ее в браке, как поклялся защищать. Вот какой я вернул Ауру ее матери.

Аура не спала. Казалось, она экономила силы, чтобы их хватило на эту искусственно веселую фразу: это была глупость, мама.

Думаю, что прославленный хирург и его команда все поняли с первого взгляда. Не помню, сколько прошло времени, прежде чем они вышли к нам. Хирург был высоким, тучным человеком. Он сказал, что у Ауры сломаны второй, третий и четвертый позвонки, они сдавили ее спинной мозг и разорвали нервы, отвечающие за дыхание, подвижность туловища и конечностей. Вероятнее всего, она навсегда останется парализованной. Они стараются зафиксировать ее позвоночник так, чтобы опухоль спала. После этого они сумеют определить, возможно ли оперативное вмешательство. Также она наглоталась морской воды, и они стараются очистить от нее легкие. Я умолял врача. Я сказал, что в течение всего дня у Ауры то появлялась, то пропадала чувствительность в конечностях, что в летающем госпитале ее жизненные показатели были в норме и она дышала самостоятельно. Я сказал врачу, что с ней все будет в порядке, что он должен мне поверить, и я помню его пораженный, растерянный, изучающий меня взгляд — меня, в грязной, потной майке и плавках.

Никого из нас не пустили к Ауре в реанимацию. Команде медиков нужно было работать без помех. Фабис с Хуанкой уехали домой спать. Не помню, чтобы кто-то, кроме Хуаниты и Родриго, остался ждать. Они не разговаривали со мной. Они сидели на клеенчатом диванчике в одном конце комнаты, а я в одиночестве — в другом. Свет в комнате был тусклым. Мы находились на верхнем этаже. Я не мог никому позвонить, поскольку телефон сел. Хуанка пообещал утром привезти мне зарядку. В какой-то момент я вышел и прогулялся по длинным пустым коридорам, зашел помолиться в часовню. Я поклялся, что, если Аура выживет, я буду вести благочестивую жизнь, ежедневно выказывая свою благодарность Богу. Не помню, чтобы у меня проскользнула хоть одна мысль о столь неожиданно отстранившихся от меня Хуаните и Родриго. Все мои помыслы были только об Ауре. Если она какое-то время будет парализована, я найду возможность устроить ее в лучший реабилитационный центр США; я буду читать ей каждый день, а она будет диктовать мне свои сочинения, вот что крутилось у меня в голове. Периодически я вставал, подходил к зашторенному окошку, снимал трубку переговорного устройства, нажимал кнопку и спрашивал, могу ли я увидеть жену; и каждый раз мне отвечали, что до утра посещения запрещены.

28

О чем ты думала в ту длинную ночь, любовь моя, когда умирала в полном одиночестве, израненная, как солдат на войне?

Ты винила меня? Подумала ли ты обо мне с любовью хотя бы раз? Видела ли ты, или слышала, или чувствовала мою любовь?

29

Меня пустят к Ауре только на следующее утро, когда она уже будет в коме. Ассистентка выдающегося специалиста, женщина с повадками и внешностью бульдога, сообщит мне, что за ночь Аура перенесла два сердечных приступа. Мне наконец-то представилась возможность прижаться губами к ее прекрасному уху и поблагодарить за лучшие годы в моей жизни, сказать, что я никогда не перестану любить ее. Затем помощница хирурга бесцеремонно выставила меня. Спустя десять или пятнадцать минут, вновь пройдя сквозь белую занавеску, я тут же заметил, что все отошли от кровати Ауры, вокруг нее словно образовался невидимый кордон, комната наполнилась ярким светом, и ассистентка сообщила мне, что минуту назад Аура умерла. Я подошел к ней. Ее безжизненные глаза. Я поцеловал ее щеки, которые были уже как прохладная глина. Мои рыдания, должно быть, разнеслись по всей больнице.

30

Хуанка пропустил похороны, поскольку поехал с другом за нашими вещами в Масунте. В доме ничего не трогали, с тех пор как мы уехали. Они забрали все вещи, даже шампунь Ауры. Закончив работать, Аура просто захлопывала крышку ноутбука, так что когда я снова открыл его, то увидел экран в точности таким, как она оставила его. В компьютере были открыты два документа: последняя версия ее рассказа о школьном учителе и что-то новое, возможно, она начала писать еще один рассказ под названием «Подает ли жизнь нам знаки?»