Скажи это Богу

* * *

Тима пошла к двери и подергала ручку. Заперто. Это - первое настоящее удивление. Ей казалось, что все двери всегда открываются, если взяться за ручку. Это было как воспоминание. А эта дверь была какая-то необычная: не поддавалась. Странно.

Тима еще не умела бояться. Сев на кровать, она за?крыла глаза и поискала в своей мозаике видений что-нибудь себе в помощь. Вынырнули разноцветные рыбки, те, что жили в ее прежней комнате у профессора, в громадном аквариуме, - и разговор, случайно донесшийся до ее слуха через несколько стен и этажей.

"- Счастливых людей обязательно надо запирать на замок, - это был голос доктора.

– Почему же?
– голос мамы.

– Для их собственной безопасности. Неужели это непонятно!.."

Тогда Тима подумала - а сейчас вспомнила, - что рыбки, наверное, очень счастливы, потому их и заперли в аквариуме. Но тогда это была лишь игра слов и рыбок, а сейчас - ситуация, данная в ощущениях. Счастье - это причина, по которой закрыта дверь этой комнаты. Так?

Девушка открыла глаза и подошла к иконе вплотную.

– Убери счастье и открой дверь, пожалуйста!
– попросила она.
– Я хочу поплавать, но не в аквариуме.

– Иди...
– долетел откуда-то ночной голос.

Тима вернулась к двери, толкнула ручку - и весь двор, зеленый, травный, с медом и золотом - весь предстал перед ней, с белокаменным горизонтом и голубоватым воздухом. Она шагнула в светящееся пространство. Сердце сжалось, как нищен?ский кулак с копейкой. Больно.

– Ты же попросила убрать счастье, - напомнил тот же голос.

– Здесь... что-то...
– Тима положила руку на грудь, не умея выразить свою внезапную боль.

– Везде - что-то, - сообщил голос.

Путешественники

Когда лайнер поднялся над облаками, Алина посмотрела в иллюминатор: в прозрачном небе стояла радуга. Такую не увидишь с земли: радуга была замкнутой.

Абсолютная окружность. Абсолютные цвета.

Алина подергала профессора за рукав:

– Смотрите скорее, она круглая!.. Радуга!

Профессор нехотя открыл глаза, стряхнул с рукава Алинину руку и осмотрел пеструю окружность:

– Да, красиво...
– и откинул свое кресло до упора, чтобы не видеть пейзажей за иллюминатором.

– Это к чему, к надежде?
– спросила вредная Алина.

– Наверняка.
– Профессор закрыл глаза.

– Вы плохо переносите полеты?
– уточнила Алина.

– Конечно.

– Вы не хотите разговаривать?

– Разумеется.

– Вас тошнит?

– Еще бы.

– Какая у нас идиллия, однако, - заметила она.

– Супер, - согласился он.

В таковом согласии профессор темных наук Неведров и писательница душевно-любовных сочинений Алина прибыли в столицу Австрии.

Вену продувало: у пешеходов ломались зонты и даже каблуки.

– Что дальше?
– спросила Алина, глядя в мутное окно "Хилтона".

– Раскладывайте вещи, пойдем обедать.

– У нас по всему маршруту - один номер на двоих?

– Одноместные или не существуют, или очень дорого стоят. И вообще - зачем? При нашей с вами бесконечной духовной близости - расселяться-то...

– Издеваетесь. Ну ладно. Понятно. Я бы переоделась к обеду.

– Приступайте. Не стесняйтесь. Я вообще-то врач.

– Но я-то не больная!

– Кто это вам сказал?
– усмехнулся профессор.

В ресторане отеля стояла такая отфильтрованная, хрустальная тишина, будто что-то назревало. Стук вилки звучал, как выстрел. Бесшумные шаги официанта - как топот носорога. Нежно сквозило грибным бульоном.

– Музей безмолвия, - буркнула Алина, расправляя салфетку.

– Я выбрал самые тихие закоулки мира. Наше путешествие будет эталоном молчания всех и всего, - пояснил профессор.

– Чудесно! А мы с вами тоже будем помалкивать? Для единения со средой?

– Да. Конечно. Говорить вслух - только в случаях крайней, острейшей необходимости.

– Угроза жизни - тот случай?

– Откуда вы предвидите угрозу вашей жизни?
– вздохнул профессор.

– От смерти, - объяснила Алина.

– Не преувеличивайте.
– Профессор углубился в чтение меню.

– И зачем я поехала?
– Алина взяла блестящий нож.

– Читать меню, - сказал профессор.

Ближе к ночи Алине захотелось скулить. На стене в номере висела хорошенькая маленькая акварель, несущая взорам постояльцев мартовский австрийский вино?градник, еще совсем голый, но такой жизнеутверждающий, что хоть плачь. Именно вдоль него Алина прогуливалась несколько лет назад с незабвенным Степаном Фомичом, о коем ей так упорно запрещал вспоминать профессор.

– Вы не могли заказать номер удачнее!
– Алина ткнула пальцем в акварель.

– Что такое?
– пожал плечами профессор.
– Опять нахлынули воспоминания? Вы никогда не замечали, дорогуша, что Земля круглая? И что на каждом углу этого шара какое-нибудь дежа-вю подстерегает любого человека - и чем яростнее он жил, тем вернее подстерегает. Я не могу ради вас перестроить все отели и поменять все интерьеры, понимаете?

– Насчет на каждом углу шара - это вы здорово сказали.

– Я старался, - пояснил профессор и развязал галстук.
– Спать не собираетесь?

– У меня бессонница.

– А, ну ладно, а я посплю. Мне завтра таскать по всей Вене тяжкий груз...

– Сочувствую. С утра займусь гимнастикой для похудения. Спокойной ночи.

Алина забралась в горячую ванну и прислушалась к своим ощущениям.

Да, вот на полках такие же полотенца, как тогда. Вот фирменные флакончики "Хилтона" с шампунями и лось?онами - как тогда. Вот стены из красного искусственного мрамора - как тогда. Все то же самое. Даже сам номер, кажется, тот же. Но в спальне - другой, чужой, незнакомец, и что с ним делать - пока неясно. А где сейчас спит Степан Фомич?

Где-нибудь в каком-нибудь Инсбруке - почему-то мелькнуло это название - спит со своей находкой второго сорта третьей свежести. Алина вспомнила даму из деревянного кафе, с глазами-глобусами. Такие дамы обычно очень демонстративно берегут здоровье и форму: обезжиренные блюда, горные лыжи, no smoking, чай зеленый, алкоголь по великим праздникам и только самый изысканный, а главное - чтоб все об этом знали.

Ненависть к манифестациям деревянной селедки полыхнула ярче ревности. "Так и утонуть можно!" - спо?хватилась Алина и выбралась из ванны, вся в смятении.