Скажи мне, мама, до...

Голованов опомнился от воспоминаний в каком-то сквере возле фонтана и недоуменно огляделся по сторонам. Казалось, только сейчас сидел напротив него старик, кормил голубей, улыбался детям… Голованов вздрогнул и выругался. «Дернуло же надеть эту спецовку! — подумал в раздражении он. — Мог бы придумать что-нибудь поинтересней». Но тут же и смирился как с неизбежным: «А, один черт, не одно, так другое! Всего не предусмотришь».

Сколько в его жизни было всякого, о чем приходилось сожалеть задним числом, и каждый раз он тешил себя надеждой: ну уж теперь-то все будет иначе! Но проходило время, груз прежних ошибок делал его мудрее, вот только случайность никогда не играла по правилам. И как ни пытался он приноровиться к ее ударам, не то чтобы предсказать, но даже почувствовать приближающийся выпад было ему не дано.

Голованов достал из кармана телефон и вызвал единственный хранящийся в его памяти номер. «Можешь говорить смело, аппарат нигде не пробит, — предупреждал его Кощей, — но не дай тебе бог позвонить по нему куда-то еще!»

— Слушаю тебя, — раздался знакомый хриплый голос.

— Так все, вроде, это… дела здесь закончил… вот… — Несмотря на полученное разрешение, Голованов так и не решался говорить по телефону прямым текстом.

— Лады. Возвращайся. Отдохнешь денька три.

Странно, но его собеседник тоже никогда не пользовался преимуществами закрытой линии. И более того — даже по возвращении он никогда не требовал от него подробных отчетов. Возможно, это его не вдохновляло?

6

Через два дня Николай Иванович возвращался в город, и Алик вызвался проводить друга до станции. Повсюду закипала жизнь: чесноком и луком ощетинились грядки огородов, упругой тяжестью наливались листья смородины, а белые свечки вишен таяли в прозрачном воздухе. В высохших лужах терпеливо затаились лягушки. Май вступал в свою силу, и земля спешила отдать последнюю каплю сохранившейся прохлады.

Николай Иванович был сегодня особенно задумчив. Не верилось — не хотелось верить в какие-то надуманные угрозы, но невольно вспоминался разговор, состоявшийся накануне. «Послушай, может, тебе деньгами помочь?» — предложил он Алику. «За предложение, конечно, спасибо, но это лишнее, — усмехнулся тот. — Да и скорее я помогу тебе, старина. Поверь, нас не обижали. Впрочем, мы и сами были не промах». — «А мы и теперь не промах!» — вмешался в их разговор Ганс и расхохотался так, словно и не было вокруг всех этих смертей. Остальные же переглянулись в улыбке, но сдержанно промолчали. Какая-то недосказанность таилась в их взглядах. Казалось, они боялись обронить случайное слово, чтобы лишний раз не побеспокоить хозяина.

«Что это нынче с ребятами? — улучив момент, спросил он у Алика. — Заждались команды «В атаку!»? — «Видишь ли, — произнес рассеянно тот, — вчера должен был подъехать Артур, все ждали. И вот, до сих пор нет».

Момент получился неловкий, и Николай Иванович не нашелся, что ответить.

…Шли молча. Говорить о пустяках не хотелось, а все серьезное, казалось, давным-давно оговорено. Первым нарушил молчание Алик.

— Я вот подумал, знаешь, — задумчиво проговорил он, — мы ведь с тобой в принципе совершенно разные люди. Я — бродяга, ты — домосед. И хотя мы знаем друг друга с детства, я никогда не понимал таких, как ты. Скажи честно, тебе не надоело всю жизнь торчать в городе, ходить на одну и ту же работу, встречать одних и тех же людей?

Николай Иванович ответил не сразу. Он смерил друга долгим испытующим взглядом, словно бы вопрошая, чего же, мол, тут непонятного? И привычно, по-профессорски снисходя до него, как до не слишком радивого студента, пояснил:

— Кто-то из великих сказал: «Тот, кто боится перемен, боится жить». Не слишком лестная характеристика, не правда ли? — усмехнулся он и, помолчав, продолжил: — «А кто избегает постоянства, кто всегда ищет нового, тот боится умереть». Так что в этом вопросе мы с тобой квиты.

— Забавно! — согласился Алик. — А в качестве компенсации судьба каждому подбрасывает его страхи.

— Ну, тебе-то теперь бояться нечего — ты уже умер, — выдавил грустную улыбку Николай Иванович.

— Да, жаль Рустама, — вздохнул Алик, — хороший был мужик. Вот уж кто действительно ни черта не боялся!

— А ты? Разве ты чего-нибудь боишься? — удивился Николай Иванович. — Вот бы уж никогда не подумал! Ну, ладно, в классе, помнится, ты был не самым рослым учеником. А теперь-то? Ты ведь можешь, как говорится, одной левой…

Алик в ответ рассмеялся, перебив друга:

— Чудак ты, Коль! Неужели ты и впрямь полагаешь, что страх связан со слабостью? Разве сила сделала кого-то бесстрашным? Нет, страх — это нечто внутреннее, иррациональное, он всплывает из потаенных глубин в самый неподходящий момент. И вся твоя сила превращается в прах, ты теряешь над ней контроль.

— Чего ж тут иррационального? Ты догадываешься — кто. Ты знаешь примерно — как. И вдруг — иррациональное? Не понимаю.

— Черт его знает, — задумался Алик. — Так-то оно так, а все равно — не по себе как-то. Будто за тобой из прошлой жизни пришли. Все уж давно отгорело, и ты позабыл, расслабился… Вроде как сидишь себе мирно с удочкой, ловишь рыбку, а тут вылезает на берег рак и свистит на всю округу, и тебе уже не до рыбалки. Понимаешь? Не должно быть такого, а происходит!

— А тебе не кажется, что кто-то хочет опять вернуть тот страх, тот, прежний. Понимаешь, о чем я?

— Ну, знаешь ли, — Алик в недоумении развел руками. — Конечно, если глядеть с общей, с философской точки зрения…

— А почему бы и нет? Кто не дает? Взгляни именно так. Вспомни свои ощущения лет эдак пятьдесят назад: это нельзя, то нельзя, и непонятно почему. Никто не объясняет. Все будто воды в рот набрали. — Николай Иванович задумался, уткнувшись взглядом в тропинку, и, помолчав, продолжил: — Страх — великая вещь. С помощью страха очень легко управлять. Особенно, если по-другому не получается.

— Ну, ты хватил! Так мы с тобой бог знает куда залезем!

— Это не мы залезем, это страна залезет. Или уже залезла… или затащили. Этот твой полковник, он же не один такой, у кого крыша потекла. Это же частный случай в рамках общей тенденции. Просто его вовремя никто не прищучил, а может даже, и не захотел, а теперь и вовсе лелеет.

— Так и меня, по твоей логике, никто не прищучил, я-то такой же! — перебил Алик.

— Ты исполнитель, чего с тебя взять? — отмахнулся Николай Иванович. — Да ты и не у дел нынче!

Алик на мгновение задумался.

— Нет, Коль, ты передергиваешь. Тот большой страх здесь ни при чем, и ты эти страхи не родни. Там действительно гениальный режиссер работал. Тайна была, согласен, но тайна совсем особого рода: спите, мол, спокойно, граждане, вас это все не касается. Такая вот забота была отцовская. А подразумевалось при этом, что граждане все равно через шторы станут подглядывать: за кем там нынче приехали? — Он как-то лукаво взглянул на Николая Ивановича и продолжил: — А тут иное, тут вроде как внушить хотят: а никакого убийства и не было. Сердечный приступ, отек легких, так, естественная убыль.

Уже на станции Николай Иванович вновь попытался расколоть друга на предмет его решения.

— Может, все-таки расскажешь, Алик, что вы там такое задумали?

И опять получил недвусмысленный отказ — друг умел быть твердым.

В электричку Николай Иванович сел раздраженный. И место ему досталось на солнцепеке, и напротив уселся какой-то неопрятный тип, и вообще… Конечно же он понимал Алика: его тайны — страшные тайны, за ними кроется смерть. Умом понимал, а в сердце кипела обида — друг называется! Невольно вспомнилось, как впервые Алик пришел к ним в класс: щупленький, с голодными глазами какого-то затравленного зверька, он долго не мог выбрать, к кому прибиться. Жесткий мальчишечий этикет требовал поставить новичка на место — в неписаной школьной иерархии это было правило. Правда, выдумывали эти правила те, кто ничего иного выдумать был не способен. Они не составляли большинства, они даже не были сильнее, но они были сплоченней, а еще — за ними была улица.