Скажи мне, мама, до...
Шрифт:
— Но мы-то с тобой больше, чем отдел, старина! — подбадривал его Алик. — При прочих равных условиях мы стоим целого взвода.
— Только кто ж нам их предоставит, равные условия? — оставался при своем мнении Ганс.
Однажды вечером он зашел к Алику в самом мрачном расположении духа.
— Знаешь, как убили Артура Кариева? — с ходу спросил он. — Прямо у себя в квартире!
— Откуда такие сведения? — опешил Алик.
— Сегодня звонил Мишка, у него есть связи в Ростове. Вышли на местного следователя. Официально они, естественно, никакого убийства не подтверждают — кому ж нужен
— Нехорошую новость ты принес, нехорошую, — задумчиво пробормотал Алик. — Раньше он этого себе не позволял. Интересно, что бы это значило?
— Может, на него нажали? Потребовали ускорить процесс?
— Вряд ли, — покачал головой Алик. — Тут что-то другое.
Минут на пять он вообще замолчал, будто перебирал в голове шахматную партию.
— Кстати, помнишь, ты интересовался природой силы? — неожиданно спросил он. — Мне кажется, я знаю отгадку. Скажи, за что мы с тобой воевали?
— За мир во всем мире, за социализм и справедливость, — отчеканил как по нотам Ганс.
Алик поморщился.
— Это так, агитка. А по существу?
— Как и Штаты, — пожал плечами Ганс, мол, чего уж тут непонятного, — за мировое могущество.
— Ага! Ну, и где оно теперь, это могущество? Куда подевалось?
— Так уж сложились обстоятельства, — развел руками Ганс.
— Но это ты сегодня так отвечаешь. А что бы ты сказал лет двадцать назад?
— Предательство.
— Вот именно! — вскрикнул Алик. — Именно предательство! И знаешь, что отсюда вытекает? Кто-то до сих пор живет прошлым, Ганс! И он мстит, потому что все мы для него предатели.
День шел за днем, проходили недели, а Алик так и не приблизился к разгадке фигуры убийцы. Возможно, его здесь и не было? От других групп тоже не поступало никаких утешительных известий.
Как-то раз, просматривая с другом очередную порцию снимков, Алик спросил:
— А это что за тип? Ты его знаешь?
— О нем уже весь поселок знает, — отмахнулся Ганс, — аспирант какой-то московский. Достает всех своим опросником. Народ от него просто бегает.
— А что за вопросы? Многих он уже опросил?
— Понятия не имею. У меня, слава богу, не был. Говорят, уж если вцепится, так часа на три, не меньше. У него там в списке больше сотни вопросов.
— А где он остановился, можешь узнать?
— Разумеется. Ты его в чем-то подозреваешь?
— Никого я, дружище, не подозреваю. Но каждого надо отработать до конца. Этого аспиранта я, к примеру, раз пять видел, и только сегодня удалось незаметно сделать снимок. А это что-нибудь да значит. Как по-твоему?
— Может, человек просто не любит фотографироваться?
— Возможно, возможно… Все возможно. Только я ведь не объявлял о своих намерениях, не говорил: смотрите сюда, сейчас птичка вылетит! Просто он все время контролировал мои действия, покуда я был вблизи. Вообще-то человек публичный ведет себя несколько иначе.
— А узнать он тебя не мог?
— Исключено! Его бы тотчас смыло. Разве бы он тут околачивался?
Аспирант, как выяснил Ганс, остановился не так уж и далеко — минутах в пяти от его дома. И
обошел он, оказывается, почти все соседние участки. Лишь на его, Ганса, улицу он почему-то не заворачивал.— Тебе не кажется это странным? — спросил Алик.
— Ну, да. Есть, наверное, — вынужден был согласиться Ганс. — Но это всего лишь странность, на ней обвинения не построишь.
— А подозрение можно?
— А подозрений — сколько угодно. Подозревать ты можешь любого.
— Отлично! Тогда поехали дальше. Видишь ли, я бы и не подумал ничего такого, но случай с Артуром меня озадачил. Охотник, стреляющий дичь влет, не будет убивать ее на гнезде. В этом есть что-то ненормальное.
— Вероятно, другой возможности у него просто не было.
— Не было сегодня, не было вчера, значит, дождись завтра. Что называется, имей терпение. Он не профессионал, Ганс, он любитель. Это все объясняет.
— Допустим. Но почему ты считаешь, что убийца это именно наш аспирант?
— Я ничего не считаю, я просто загибаю пальцы. Первый — я уже загнул. Едем дальше. Человек, впервые попавший в новое место, обычно ведет себя тихо, уединенно.
— Обычно!
— Я и говорю — обычно. И все, кого ты тут отобрал, так и поступают, но только не он. Почему?
— Специфика работы, — пожал плечами Ганс.
— И при этом он в постоянном напряжении. Я ж говорю, не мог достать фотоаппарат — он меня постоянно держал на мушке. Ты видел когда-нибудь интервьюеров? Они без царя в голове, никого не замечают вокруг. Им важно лишь получить ответы на свои дурацкие вопросы, и больше их ничего не волнует. Итак, это палец номер два. Ну, и последнее — то, что он ни разу не появился на твоей улице. Это три.
— И все равно этого мало.
— Согласен, — кивнул Алик, — но других кандидатов у меня нет. Или это он, или убийцу надо искать совсем в другом месте.
Он сказал это так, будто кто-то все время подгонял его сзади: след! След! И не было никакой возможности остановиться и все хорошенько обдумать.
— Я вижу его, Ганс, вижу, понимаешь? Он устал, выдохся. Устал жить по самим же собой установленным правилам. Устал прятаться. Возможно даже, он устал убивать.
11
Лето уже уверенно шагнуло за середину, когда Голованов впервые решился навестить домик старика. Нет, заходить внутрь он, разумеется, не собирался. Последние дни он практически и не занимался опросом. Он присаживался где-нибудь в тени на скамейку, а то так и прямо на землю и что-то писал, писал в своем толстом блокноте. Если мимо случалось пройти кому-то из местных жителей, Голованов непременно здоровался и задавал один и тот же вопрос:
— Извините, вы не могли бы поучаствовать в социологическом исследовании на тему…
Как правило, договорить ему не удавалось. Заранее предупрежденный товарищ шарахался в сторону и со словами: «Вы меня уже спрашивали» спешил поскорее пройти мимо.
Эта тактика позволяла Голованову и оставаться у всех на виду, и в то же время быть как бы невидимым: если вы не хотите, чтобы вас заметили, так и не смотрите в ту сторону. Многие так вообще обходили его стороной, словно какую-нибудь цыганку.