Скажи мне, мама, до...

— Эй, дяденька, дай грошиков, похмелиться охота. — Николай Иванович поморщился и шагнул, отшатнувшись, мимо, но попрошайка загнусавил вслед: — Подай Христа ради, коли опять в кутузку не хочешь!

Николай Иванович в недоумении оглянулся, и тут его сонливость будто ветром сдуло — на ступеньках сидел Алька! В какой-то немыслимой куртке, из рваного плеча которой торчала вата, в стоптанных на босу ногу башмаках, был он неотделим от этой уличной стаи, что с утра пораньше промышляла в поисках спиртного.

— Ну, что уставился дядя? Человеков не видел? — оскалился Алик подобием улыбки и тут же, переходя на быстрый шепот, пробормотал: — В семь вечера на нашем месте.

Николай Иванович едва не задохнулся от нестерпимого желания тут же что-то спросить, ответить. Как же это? Почему? Но Алька так выразительно протянул ему грязную ладонь, что все слова невольно застряли в горле. Он торопливо порылся в кармане и, высыпав ему какую-то мелочь, пошел не оглядываясь. «В семь часов, в семь часов, — как заведенный твердил он дорогой, — в семь часов на нашем месте».

Отдохнуть Николаю Ивановичу так и не удалось — какой уж тут, к черту, сон? Полежал, поворочался с боку на бок, прокручивая в голове все мыслимые и немыслимые перипетии, и не утерпел, сорвался задолго до назначенного срока.

«Наше место» — это был такой пятачок в центральном парке неподалеку от школы. Когда-то здесь стоял летний кинотеатр, возле которого была разбита клумба и красовалась гипсовая скульптура авиатора. По вечерам с веранды напротив играл духовой оркестр, на скамейках уединялись парочки, и в сгустившемся сумеречном небе грезились полеты к далеким неведомым мирам.

Они любили прибегать сюда после уроков. Днем здесь бывало немноголюдно, и можно было, не стесняясь окружающих, подурачиться, помечтать или просто сыграть в расшибалку на вытоптанной лужайке за кинотеатром. С тех пор тут все изменилось: снесли обветшавший кинотеатр, вслед за ним отправились веранда и статуя, и образовался пустырь, а спустя несколько лет на этом месте вырос обычный пивной ларек. Если это называлось прогрессом, то что же тогда такое регресс?

Об этом и размышлял Николай Иванович, сидя за кружечкой пива под белым пластиковым тентом. Он специально выбрал такую позицию, чтоб уж на этот-то раз Алька не смог подойти незамеченным. «Ведь черт его знает, как у него получается», — ворчал Николай Иванович, забыв о том, что это он сам всегда подходил к другу и всякий раз не мог его распознать.

Вот и на этот раз Алик, ничуть не таясь, сел рядышком, и опять Николай Иванович принял его сперва за постороннего.

— Алька, это ты, черт? Ты жив и свободен? — воскликнул он радостно, едва лишь тот поздоровался.

— Как видишь, — равнодушно пожал плечами друг.

— А меня-то, меня! — едва не захлебнулся словами Николай Иванович.

— Я знаю, — перебил Алька, — я же предупреждал: не болтай. А ты меня не послушался.

— Но Женька! Женька-то свой, наш! Как же это? Он и так на меня обиделся, что поздно сказал. Как же он мог, а?

— Женька здесь ни при чем, я не верю.

— А кто же? Кто?!

— Ты забыл, где живешь? Забыл, что у стен сперва вырастают уши, а уж потом на них клеят обои?

Николаю Ивановичу совсем не нравилось то напускное равнодушие, с каким слушал его друг.

— Нет, ты просто не представляешь, что я пережил, Алька! Чего они мне там наговорили! — И он принялся было рассказывать и про допрос, и про музыку, и про казнь…

— Да, славненький спектакль тебе показали! — усмехнулся Алик. — Скажи спасибо, что к конторщикам попал, а не в ментовку. У тех с шутками плохо.

— Так ты считаешь, это был розыгрыш? — не поверил Николай Иванович.

— Святая наивность! За это тебе и воздастся! — вздохнул Алька.

Но Николай Иванович взорвался:

— И ты так спокойно говоришь мне об этом?! Но это же натуральное издевательство! Это ж такие люди… Это нелюди! Как же ты мог служить им, Алик?!

И, пожалуй, впервые за сегодняшний день Алька по-настоящему рассердился.

— Я служил не им, а стране. Служил так, как считал нужным, как понимал это. И не надо передергивать, Коля, — все мы тогда так понимали.

— Но разве ты не заметил, что за типы вьются вокруг тебя? С твоим-то умом ты этого не понял?

— А люди были разные, Коленька. Помнишь, когда я только что пришел в школу, в класс, этот ваш авторитет, ваш Пугач, захотел поставить меня на место? Помнишь? Это было не ваше правило, но разве вы против него возражали? — Конечно же Алька был прав, тысячу раз прав — ничего не попишешь. Повисла неловкая пауза и, разрежая обстановку, Алик вслух прочитал вывеску над ларьком: — «Три пескаря». Надо же! — усмехнулся он. — Кто-то еще читает Толстого.

— Это опять твой полковник, как думаешь? — не поддержал его веселья Николай Иванович.

— Вряд ли. Огласка ему ни к чему. Хотя, если честно, не знаю. Не зна-ю, — повторил он по слогам.

— А как же ребята?

— За них не волнуйся, с ними все в порядке.

То, о чем в свое время умолчал Алик, не считая нужным посвящать в эту тайну друга, выглядело очень просто. Отряд разбивался поровну таким образом, чтобы за каждым следил напарник. Теперь задача поимки убийцы обретала вполне зримые очертания. Роли были распределены, отсутствующие проинформированы, и, собственно говоря, оставалось лишь попрощаться с гостеприимным хозяином дачи, как в дело неожиданно вмешались спецслужбы. Когда Алик говорил другу, что не знает причин происшедшего, то нисколько не кривил душой — он и сам был в таком же недоумении. Можно сказать, что им просто повезло. Буквально за пять минут до нападения на дачный домик Ганс, обладавший сверхъестественным чутьем, крикнул: «Рассредоточиться!» Команду не пришлось повторять дважды, и все дальнейшее Алик наблюдал из надежного укрытия, единственно, переживая за участь друга.

Версию о руке полковника (а она, естественно, первой пришла на ум), он отмел сразу же. Зачем было делать явно то, что до сих пор делалось тайно? По меньшей мере, это было бы совсем неразумно.

Ясно было одно: Колька проговорился, потому как поверить в случайность происшедшего было еще труднее. Но и обвинять во всех грехах Женьку он не спешил. Да, Женька со школьной скамьи слыл правдолюбом, и никакой тайны доверить ему никто бы из них не решился. Но правдолюб и стукач это не одно и то же.

Оставалась и еще одна глупая версия: позвонил кто-то из пытливых граждан, соседей по участку. Мол, вот, вместо одного знакомого соседа наблюдаю сразу четверых неопределенной кавказской национальности. Но разве следовало бы в этом случае ожидать масочный карнавал со спецавтоматами? В лучшем случае — милиционера с пугачом в кобуре.

В общем, не было у Алика ответа на этот непростой вопрос, не было. И это обстоятельство весьма его удручало. Но, с другой стороны, в той основной задаче, что поставил перед собой отряд, это ничего не меняло.