Сказка в дом стучится

Он резко встал и вышел, а я вцепилась в пустую и холодную чашку. Потом сунула нос в Валеркину — коньяком не пахнет. Трезвый, значит.

— Я сказал Никите, чтобы он молчал, — прошептал Валера, возвращаясь на диван, но тут же вскочил: — Буся, пошли гулять! Маме надо в душ.

— А папе? — подала я тихий голос.

Валера снова ко мне нагнулся:

— Папе потом. С меня еще десять потов должно сойти. Надо пару звонков сделать. На пятницу никаких планов, поняла? Хоть зайчихой приходи, я тебя в любом образе узнаю и возьму. Буся, зараза, да слезь ты уже с кресла!

И он снова потащил несчастную боксёриху за ошейник.

— Саша, иди в душ и постель перестели. Фиг его знает, когда белье меняли. Я быстро или долго, не знаю. Как пойдут переговоры…

— Валер, ты там деньгами особо не кидайся. Мы можем и в июле во Владимир поехать.

— Вот давай ты лезть не будешь! Заняться нечем, пришей лампочки…

— Тебе к галстуку, если только…

— Если тебе полегчает, пришивай…

Мне не полегчало даже после душа. Думала, порву у простыни резинку. Голова была как в тумане. Точно дети — а мамам не скажем. На взрослых как-то не особо походим с такими решениями!

Я села на край кровати — на этот раз Наташиной. Тут Валера явно ничего не поменял за последние четыре года. Обои на стенах не первой свежести, и угол изголовья требует обновление лака. О, господи… Как страшно! Наташа, а если я не справлюсь с твоими детьми, что тогда?

— В пятницу мы без обеда, — Валера закрыл дверь и привалился к ней. — Пять минут неспешным шагом от офиса. Десять — из дома.

Я сильнее сжала голые ноги: трусы и майка не лучший камуфляжный наряд для нервного напряжения.

Валера сделал шаг к кровати и бросил на нее мою сумку, которую я даже не заметила в его руках. Потом мне в руки полетели его паспорт и телефон.

— Отсканируй документы, пока я приду в себя в душе. И в душе!

Я кивнула. Тогда остряк сорвал со стены халат и ушел. Я тяжело выдохнула и дрожащими пальцами открыла на сумке молнию. Вот так вот собственноручно расстаюсь со свободой…

Стук в дверь. Я ничего даже не успела подумать, когда Никита подал голос и открыл дверь — одновременно с моим разрешением войти. Да, нужно привыкать к таким вот вторжениям. Вскакивать не стала, прикрываться тоже.

— Я только спросить… Мне нужно будет называть вас мамой?

Я замотала головой.

— Это простая формальность, Никита. Так, если вдруг ты заболеешь или с папой что-нибудь случится… Это…

И я замолчала.

— Спокойной ночи.

И ушел, закрыв дверь. Только на этот раз погасил свет. Ненарочно. Даже не заметил, наверное. Пришлось встать и на негнущихся ногах дойти до выключателя. И прозреть наконец! Ты снова сидишь с Никитой! И он снова врывается к тебе без предупреждения, как ураган.

Я вернулась к кровати сканировать свои и чужие — почти что свои — документы. Через пять минут Валера переслал их кому-то, сидя на той же кровати, только ко мне спиной.

— А самим заполнить заявление слабо? — спросила я, украдкой поглядывая на часы на его руке: он ставил будильник.

— Пусть деньги отрабатывают. Мне есть чем заняться. Тебе, думаю, тоже… Со мной. Разве нет?

Он кинул свой паспорт на тумбочку, мою сумку — на пол, меня — на подушку. Кинул! И себя тоже. Сверху.

— Жених может поцеловать невесту?

Я тронула его за подбородок — бритый, и отвела его губы от своих.

— В доме маленькие дети. Никита входит, можно сказать, без стука…

— Я закрыл дверь на замок. А ты можешь рот закрыть на замок, как в твоем театре? Ну чего ты все время ворчишь, будто я тебя силком в ЗАГС тащу? Обычно наоборот происходит…

— Ну так у нас, кажется, ты беременный… Обремененный детьми, а не я. Так что ты и тащишь…

— Молчи, Баба Яга, вот молчи… А то еще передумаю на тебе жениться… — и Валера зажал мое лицо в горячих ладонях.

— Честно, что ли?

— Даже не надейся… Колесико завертелось, белочки побежали. Уже не выпрыгнуть — будем бежать вместе, в колесе, день за днем.

Он продолжал держать меня за щеки, а я его — за плечи, вывалившиеся из распахнутого халата. Глаза в глаза, в них небо — бескрайнее, и в нем ни облачка, хотя по прогнозу обещали грозу с громом и молниями, а получился Чебурашка, о котором в энциклопедии нет ни строчки. Но на букву «Ч», есть еще и человек — незнакомый, который может стать родным одним росчерком пера: не электронной подписью, а реальной — черным по белому: мое имя против его имени. И что там будет у нас за семью печатями пусть никто никогда не узнает. Все равно ж не поймут.

Нам бы самим разобраться, не запутаться и развязать все узелки, которыми мы связывали столько дней порванные давно отношения. Наша линия жизни срослась, соединилась, стала в два раза толще и прочнее. В это надо верить, без этого нельзя шагать в новый день.

– ---

Дорогие читатели, не забудьте заглянуть в новогоднюю новинку, которая только что стартовала:

"Рябина в шоколаде, или Гавайский Дед Мороз"

— Год я была с разбитым сердцем, а сейчас — с билетом на Гавайи.

— Ты подцепила миллионера?

— Почти! Гавайский Дед Мороз попросил написать роман о его великой любви к одной русской женщине. За гонорар! Так что у меня действительно все в шоколаде.

— Так и будем теперь тебя звать — Рябина в шоколаде. А внука у твоего Деда Мороза случайно нет?

— Не спрашивала. А надо было?

Надо было заранее узнать все семейные тайны, которые хранит дедушка Бойд. Потому что делать это на острове уже поздно!

#крепкий_орешек_макадамия

#домашний_шоколад

И вопрос - как теперь жить без сердца, которое отдала тому, кого так и зовут — Сердце?

Глава 72 "Последний бунт Али Скворцовой"

Будильник прозвенел вовремя, и мы встали по часам. Молча, не сказав друг другу даже простого «доброго утра», хотя ночь во всех отношениях получилась доброй — и я даже выспалась, привыкла уже к грузу Валеркиной руки. Мой жених выглядел серьезным и даже немного озабоченным. Уж не передумал ли жениться? И я не поняла, отчего именно у меня сжалось сердце: страха или все же радости? И снова забилось, быстро-быстро, когда Валера заявил, что пошёл будить Кузнечика. И я так же быстро оделась во вчерашнее и сбежала во двор к машине за забытым костюмом. Потревоженная Баронесса облаяла меня, но на улицу не вышла.