Сказка Востока

о смерти? Грехи замаливал? Конечно же, нет! И это вскоре прояснится. Он думал только о войнах, точнее, победах, и путях к ним. И в этом он теперь мог опираться не только на опыт своего предшественника — ревностного кумира Чингисхана, но и на не менее богатый свой.

Тимур всегда говорил, что «Бог мне благоволит», «мне сопутствовала удача», «я видел предзнаменование — вещий сон, свою победу». Так неужели он был таким суеверным невеждой, что полагался на знахарей и звездочетов, удачу и судьбу? Никогда. С самой молодости и до конца своих дней он был собран, расчетлив, гибок и силен. Что касается веры, точнее будет сказать, религии, Тамерлан был не просто терпим ко всем вероисповеданиям, он умело использовал религию в управлении массами. Например, будучи уже в зрелом возрасте, попав на службу к монголам, он довольно легко забыл, что мусульманин, и стал язычником и буддистом. Он воевал за веру, а в его рядах были целые тумены православных грузин и даже индусы. В его империи почти все финансовые потоки контролировали евреи, они были в близких отношениях с Тамерланом, и, тем не менее, в угоду местной знати, он в Бурсе согнал всех евреев в синагогу и заживо сжег их. Зная, что со времен монголов на азиатском континенте большое влияние имеют несториане, ^[176]Повелитель тоже поддерживал их. Но когда возникала политическая целесообразность, он в угоду Византии и католической Европе казнил их лидеров. Его другом, послом и шпионом (как ныне говорят, видимо, двойным агентом) был католик архиепископ Иоанн Султанийский. Так что каноны веры Тамерлана никак не стесняли, и, как ранее отмечалось, он ими мало руководствовался, разве что в угоду своим целям.

На судьбу и случай он тем более никогда не полагался. К каждому поединку готовился основательно, разносторонне и тратил на это не месяцы, а годы, используя при этом дипломатию, мысль, расчет, хитрость, коварство, подкуп, измены, психическое воздействие, болезни, вплоть до того, что он, якобы для примирения, послал в жены своему злейшему врагу — туркмену Кара-Юсуфу — свою красавицу-дочку, рожденную наложницей, заразив ее страшной болезнью.

Даже если его силы гораздо превосходили, Тамерлан и тогда выискивал всякие уловки, выгоды, в итоге, любую мелочь, которая могла бы помочь в успехе. Отсюда очевидный вывод: если бы «случай» и «расположение звезд» имели бы первенствующее или даже какое-нибудь влияние на сознание Тамерлана, он не стал бы таким, а в общем аспекте, сама история перестала бы быть наукой.

В то же время глубоко ошибочно мнение, что стоит только потратить несколько лет на прочтение известного числа книг, как можно сделаться историком, который будет в состоянии написать историю великой личности, целого народа, и сочинение его станет авторитетом по тому предмету, на изложение которого имеет притязание (где-то про нас, но не про всезнающих Перо).

А если серьезно, то цель и задача любой науки, в том числе и исторической, — это изучение общих законов и закономерностей общественно-исторических явлений и общей истории человечества. В этом смысле необходимо изучать глобальные явления, массы, а не отдельные личности, их дни рождения, с кем были в браке, и прочее, чем грешим мы. Однако у нас есть оправдание — данное сочинение претендует быть историческим, но в то же время это роман, где мы с помощью Пера пытаемся этой истории придать некую поэтичность, романтику или, если проще сказать, интимность, с надеждой, что это где-то поучительный урок по части добродетели, а где-то — предостережение от безрассудного и безнравственного. Впрочем, о какой нравственности можно говорить, когда речь идет о завоевателе Тамерлане? Ведь с самого начала данного изложения мы награждаем его эпитетами: варвар, дикарь, деспот, тиран, равно как великий, гениальный, смелый, чадолюбивый, патриот, градостроитель, мыслитель. Так кто же такой Тимур, раз мы о нем пишем? А наше Перо подсказывает, что о том же самом думает и сам Повелитель, находясь на этапе нашего основного повествования в закрытой повозке. В этом смысле, действует чисто психологический аспект.

Когда Тимур ехал в седле, в кругу своих воинов, он чувствовал себя среди них как единое целое, как масса людей, подчиненная одной цели, одной задаче — может быть, кого-то покорить, одолеть, разбогатеть. Теперь, глядя или подглядывая из маленького дребезжащего окна, он невольно ощущает себя изолированным или сторонним наблюдателем этой передвигающейся массы. И, может быть, задает вопрос: куда, за кем и зачем они идут? Почему они ему подчиняются, так возвеличивают, боятся и лебезят? Неужели он действительно такой выдающийся, сверхчеловек, богоизбран? Он сам не глуп и понимает, что это все не так. «А в чем же дело?» — задает вопрос он, зададим и мы. И раз взялись за эту тему, постараемся, как мы считаем, на этот вопрос хотя бы частично ответить, тем более что пишем древним Пером, рукою, а не современным компьютером, тем более что сам Тимур нам в этом поможет: ведь помимо варварств он оставил след своего пера. А там четкий намек, что в поисках самого себя он следовал по тому же пути, что и его предшественник — Чингисхан. А тут сразу же оговоримся, что расхожее мнение, будто личность творит историю, — это невежественный примитив, домысел литературы, но никак не научный взгляд. ^[177]

Что касается личности, применяя дедуктивный метод, отметим, что общество, или человеческий род, формируется под воздействием физико-географических факторов, таких как климат, пища, почва, и другие составляющие природы. В зависимости от этих факторов идет развитие общества, а уже сама общественная среда создает условия и способствует вызреванию личностей, к примеру, таких как Гомер и Македонский, Чингисхан и Ибн Сина, ^[178]Шекспир и Магеллан, Ньютон и Наполеон, Эйнштейн и Ленин.

А возвращаясь к личности Чингисхана, отметим, что, согласно Джувейни, местом обитания, происхождения и рождения монголов была огромная степь, ширина и длина которой таковы, что путь от одного ее края до другого занимает семь или восемь месяцев. На востоке она граничит с землями китаев, ^[179]на западе — со страной уйгуров, ^[180]на севере — с землями киргизов ^[181]и рекой Селенгой ^[182]до озера Байкал, а на юге — с владениями тангутов ^[183]и тибетцев. По рельефу — это сплошное нагорье, по почве — камни и пески, пустыня и полупустыня, по климату — резко континентальный, когда сухо и пески, но жарко летом, и постоянный ветер и мороз зимой, по общему виду — скудость. Словом, не жизнь, полупустынная голая степь. И сейчас, а тем более в древние времена здесь мало пищи, значит мало животных и людей.

Вместе с тем, как явствуют исследования, климат на Земле порою меняется. И вот в период с VI по IX век над Монгольским нагорьем и даже пустыней Гоби начались значительные осадки. Степь зацвела, расцвела. Там, где обильные пастбища, появились тучные табуны. А Библейский закон гласит: там, где много хлеба, много браков, большое потомство.

Монголы и их родоплеменные соседи — родоплеменные кочевники, они едят не хлеб, а больше мясо, конину, запивая кумысом. При такой еде и традиции, что такое понятие, как вдова и незамужняя, у детородной женщины отсутствует, численность населения стала возрастать чуть ли не в геометрической прогрессии. Кочевники под стать своей природе и логосу — люди свободные, независимые, своенравные. В таком относительно независимом обществе нет строго классового расслоения, и в какой-то степени быстро происходит накопление богатства.

Определенное богатство обеспечивает некий досуг, а досуг — это возможность самого главного на земле, возможность приобретения знания. А какое знание у кочевника? Это скачки, игры, когда всадник сливается с выносливым конем, это охота-забава, когда легко пользуются луком во время галопа, это аркан, как удачливая жизнь, когда даже сайгак не убежит. С виду все это примитивные знания, но это знания того быта и того существования, и они, скорее всего, стали бы шагом или прелюдией следующей производной богатства — к тому строгому классовому расслоению, а впоследствии — к цивилизации.

Однако вновь в историю вмешалась природа. В X, а еще явственнее в XI веке умеренный климат Монголии сменился на прежний — резко-континентальный. Количество осадков — совсем мизер, засуха, массовый падеж скота. А что делать огромному количеству населения? Чем питаться? Чем заняться? Ведь ограниченный природный ресурс не может прокормить столько людей.

Самые надежные источники — великие персидские историки монгольского периода Рашид ад-Дин («Сборник летописей») и Ата-Мелик-Джувейни («История Завоевателя Мира») — почти одинаково описывают жизнь кочевников дочингисхановского периода. «Каждое племя или два племени жили отдельно; они не были едины, и между ними не стихали войны, и не прекращалась вражда. Некоторые из них считали воровство и насилие, разврат и безнравственность занятиями, свидетельствующими

о мужественности и превосходстве. Хан китаев взимал с них дань и забирал их товары. Одежда их была сшита из шкур собак и мышей, а питались они мясом этих животных и другой мертвечиной. Вместо вина у них было кобылье молоко, а десертом им служили плоды дерева, напоминавшего сосну, которое они называли кушук, ^[184]и рядом с которым в тех краях не было никаких других плодоносящих деревьев, растет оно даже кое-где в горах, где по причине чрезвычайного холода нет больше ничего. Отличительным знаком каждого военачальника были стремена, сделанные из железа, поэтому можно представить, каковы были у них другие предметы роскоши. И они пребывали в бедности, лишениях и несчастиях, пока не взметнулось знамя удачи Чингисхана». ^[185]

Джувейни был на высокой службе у внука Чингисхана — Хана ханов — Менгукаана, и, наверное, поэтому далее порой грешит излишним славословием, даже открытой лестью, намекая, что это дарованная Всевышним судьба. На самом деле это жизнь авантюриста, афериста, разбойника и в этом отношении человека сильного, смелого, упорного, жесткого, терпеливого и выносливого.

Настоящее имя Чингисхана — Темучин, что, странное совпадение с Тимуром, переводится с монгольского «железо» иль «кузнец». На этом основании есть мнение, что он сам кузнец и происходит из династии кузнецов. На самом деле, его отец Есенгуй тоже был разбойником. В один из удачных дней, когда отец приволок в стан похищенного вождя соседнего татарского племени, у него родился сын, и его нарекли именем пленника Темучин.