Сказки адыгских народов
Шрифт:
Чаще всех зверей приходил ко льву волк. А льву уж больно хотелось, чтобы к нему заглянула лиса. Как на грех лиса в то время сильно была занята — с кур дань собирала — и ни разу не забежала к больному.
Заметил это волк и говорит льву:
— О мой господин, напрасно ждешь ты лису! Она ждет — не дождется твоей смерти, чтобы самой царствовать над зверями.
Услышал слова волка барсук и решил предупредить лису: тотчас побежал к ней и рассказал все! На другой день, едва взошло солнце, является лиса в пещеру льва. Увидел ее лев, да как зарычит!
— Ах, коварная лиса, так-то ты заботишься обо мне — ни разу
Опустила глаза хитрая лиса, да так вкрадчиво молвила:
— Да продлится твоя жизнь, царь зверей, да станешь ты здоров и быстр, как молодой олень! Напрасно гневаешься на меня, верную твою слугу! Пока звери сидели у тебя да без толку охали, я обежала лучших лекарей и узнала самое верное лекарство от твоей болезни.
Подобрел лев.
— И какое же лекарство поможет мне? — спросил он.
— Все лекари говорят, что единствевное лекарство, которое может тебя вылечить, — это альчик из живого волка.
— Скорее позови волка! — приказал лев.
Мигом отыскала лиса волка и позвала его. Тот мгновенно явился. Лев приказал содрать у волка шкуру с задней ноги и вынуть альчик.
Сказано — сделано. Побрел волк домой, волоча раненую вогу. Тем временем лиса вывалялась в грязи и, будто не зная ни о чем, направилась навстречу волку.
— Эй, серый, что это стряслось с тобой? — участливо спросила она.
— Я наказан по заслугам, — отвечал волк, — ведь недаром говорят: «Делая зло, на добро не надейся».
80. Как аукнется, так и откликнется
Архив КБНИИ.
Перевод А. И. Алиевой и 3. П. Кардангушева.
Опубл. в кн.: Кабардинские народные сказки, с 73—75.
Захотел муравей пить — пошел он к реке. Подошел совсем близко к воде, подхватило его волной и понесло. Волна то поднимала его, то бросала вниз — устал муравей, вот-вот захлебнется.
В это время голубь нес сухую веточку. Увидел он, что погибает муравей, и бросил ему ту веточку. Вскарабкался муравей на веточку и спасся.
Много ли времени прошло, мало ли прошло, никто не знает. Но однажды охотник пришел с сетью — хотел он поймать голубя. И вот когда уже охотник почти поймал голубя, муравей неслышно подполз и укусил его за ногу. От боли охотник отдернул руку от сети, а голубь, услышав шум, улетел.
Ш. X. ХУТ ОСОБЕННОСТИ БЫТОВАНИЯ АДЫГСКИХ СКАЗОК И ИХ ИСПОЛНИТЕЛИ
Особенности бытования сказок и традиционные исполнительские приемы, используемые сказителями адыгских сказок, во многом определяются отношением адыгских народов к устному творчеству и живому слову, которое они выразили в пословицах: «ТхьамыкIэм итопыри ичатэри — ыжабз» («Слово — и пушка и сабля бедняка»), «Чатэм ыуIэрэр мэкIыжьы, жэм ыуIэрэр кIыжьырэп», («Раненное мечом заживает, раненное словом нет») и др.
Не было и сейчас нет ни одного аула в Адыгее, Кабардино-Балкарии и Карачаево-Черкесии, где бы не жил хотя бы один популярный, творчески одаренный певец или сказитель.
В наши дни сказители, следуя закону традиционного гостеприимства, радушно принимают собирателей произведений устного поэтического народного творчества и охотно рассказывают им все, что они хранят в памяти.
По свидетельству многих дореволюционных авторов89, у адыгов издавна существовали джегуако — профессиональные
певцы-импровизаторы типа древнегреческих рапсодов, русских исполнителей былин, украинских кобзарей, карачаевских и балкарских халкжерчи и т. д. В репертуар джегуако входили в основном народные песни и поэтические импровизации; значительное место в нем занимали также прозаические жанры. Последние, по-видимому, исполнялись в перерывах между танцами, а также в свободные от джегу дни.Особое место в репертуаре джегуако принадлежало сказке. Присущая ей так называемая сказочная обрядность, как и в русских сказках, «явно указывает на существование в прошлом определенной школы народных мастеров-сказителей, где разрабатывалось, хранилось и культивировалось это общенародное искусство»90. Такими мастерами у адыгов и были джегуако.
В исполнении и импровизации джегуако обращает на себя внимание почти полная тождественность сказочной присказки и начала импровизации. «Как сказывают и пересказывают...» и «Не взыщите, если я допущу ошибку, если рассказываю то, что слышал...». Подчеркивается преемственность повествования, принадлежность текста не одному лицу, а многим людям и поколениям. По форме присказка и начало импровизаций джегуако также идентичны: рифмованы и ритмически организованы, произносятся одинаково четко.
После насаждения огнем и мечом ислама в Адыгее, Кабарде и Черкесии группы джегуако начали исчезать. Их традиции продолжали странствующие исполнители фольклорных произведений, которые выполняли те же функции, что и древнерусские бахари91. Н. Дубровин пишет, что «князья любили иметь при себе певцов и гордились ими»92.
Народные сказки рассказывали везде, где собирались любители устного поэтического творчества, и чаще всего в кунацких крестьян-тфокотлей и на посиделках осенью и зимой. Слушание сказок было любимым развлечением молодежи.
Старшее поколение стремилось передать молодежи свой жизненный опыт, воспитать ее в духе народных идеалов и понятий о добре и зле, прививало ей нравственные качества, составляющие кодекс норм и правил поведения «адыгэ-хабзэ». Если кто-нибудь из молодых нарушил адыгэ-хабзэ, тогда в присутствии этого молодого человека старшие начинали рассказывать сказки, в которых осуждались подобные проступки.
Сказки можно было услышать и во время шихафа (шIыхъаф) — коллективной взаимопомощи; их рассказывали и на чапще, у постели больного и во время ночных бдений в доме, где был покойник. Своеобразными местами исполнения сказок были пункты, откуда отправляли стада.
Сказку обычно рассказывал один человек, слушатели не оставались пассивными: многие, особенно старшие по возрасту, высказывали по ходу рассказа свое отношение к повествованию — порицали или одобряли поступки персонажей и т. д. Реплики слушателей ободряли рассказчика и заставляли его внимательней следить за ходом повествования.
Слово для рассказа в первую очередь предоставлялось старшим или гостям. Если среди них не оказывалось сказителя, сказки рассказывал кто-нибудь из младших. Когда сходились ровесники и среди них не было общепризнанного сказителя, один из присутствующих начинал быстро считать: «ХьэпэкIу, цунэкIу, пщIыкIуй, пшIыкIубгьу, тIокI» (букв, «собачья морда, бычья морда, восемнадцать, девятнадцать, двадцать»). Тот, на кого выпадало слово «двадцать», должен был начать рассказывать сказку.