Сказки Франции

— Кланяйся от меня своему господину, — гордо отвечала молодая девушка, — и скажи ему, что если он слишком большой барин, чтобы придти ко мне, то и я слишком знатна, чтобы идти к нему.

Когда паж передал барону ответ иностранки, господин де Кервер ударил по столу кулаком, так что три блюда взлетели на воздух.

— Клянусь небом! — воскликнул он. — Именно так подобает отвечать даме, и я тут же признаю себя побеждённым. Оседлайте моего коня! Оруженосцы и пажи, будьте готовы за мною следовать! — В сопровождении блестящей свиты барон подъехал к дверям золотого дома и сошёл с коня. Он извинился перед Финеттой, предложил ей руку, подал стремя и посадил её на коня сзади себя, ни дать, ни взять, как настоящую герцогиню.

Дорогой он из деликатности не разговаривал с ней и, приехав в замок, с непокрытой головой подвёл к оставленному для неё почётному месту.

Отъезд барона Кервера наделал много шума; возвращение поразило ещё больше. Все спрашивали, кто эта дама, к которой с таким почтением относится гордый барон?

Судя по костюму, она была иностранка. Не герцогиня ли нормандская или королева французская? За разъяснением обратились к полевому сторожу, судье и сенешалу. Полевой сторож дрожал, судья бледнел, сенешал краснел, и все трое были немы, как рыбы.

Молчание этих важных особ ещё более увеличило общее удивление.

Все взоры были устремлены на Финетту, а между тем на душе у неё была смертельная тоска. Ивон видел её и не узнал. Он бросил на неё равнодушный взгляд и снова продолжал нежный разговор с надменно улыбавшейся белокурой дамой.

В отчаянии Финетта вынула из кошелька золотой шарик, последнюю свою надежду. Продолжая разговаривать с бароном, который был очарован её умом, она повертела в руке шарик и прошептала:

Сокровище моё, шарик золотой, Помоги мне, мой дорогой.

И вдруг шарик стал расти, расти и превратился в золотой кубок чудной работы, такой красивый, какого никогда ещё не приходилось видеть у себя на столе не только барону, но даже и самому королю.

Финетта сама налила в кубок ароматного мёду и, подозвав смущённого и прятавшегося сенешала, сказала самым ласковым голосом:

— Любезный сенешал, прошу вас, поднесите этот кубок рыцарю Ивону; я хочу выпить за его счастье, он не откажется принять мой тост.

Ивон небрежно взял кубок, поднесённый ему сенешалом на подносе из золота и эмали, кивнул головой иностранке, выпил мёд и, поставив перед собой кубок, снова обратился к занимавшей все его мысли белокурой даме. Дама казалась встревоженной и рассерженной; но рыцарь шепнул ей несколько слов, от которых она пришла в восторг; глаза её заблестели, и рука снова опустилась на плечо Ивона.

Финетта опустила голову и заплакала.

Всё было потеряно.

— Дети! — воскликнул громким голосом барон. — Наполняйте свои кубки! Выпьем все за любезность и красоту знатной иностранки, удостоившей нас своим присутствием. За владелицу золотого дома!

Все начали кричать и пить. Ивон ограничился только тем, что поднял кубок на уровень глаз. Но вдруг он задрожал и замер на месте, безгласный, с раскрытым ртом и неподвижным взглядом, точно ему представилось видение.

И действительно, то было видение. В кубке, как в зеркале, увидел Ивон всё прошлое. Великан его преследует; Финетта увлекает за собой; он садится вместе с ней на корабль, который спасает их обоих; и вместе с ней сходит на берег Бретани. Он оставляет её, но только на минуту; она плачет при расставании. Где же она? Рядом с ним, конечно. Кто же другой, кроме Финетты, мог сидеть рядом с Ивоном?

Он наклонился к белокурой даме и вскрикнул, как будто наступил на змею; затем, шатаясь, как пьяный, встал и угрюмо посмотрел вокруг, но, увидав Финетту, всплеснул дрожащими руками, бросился к ней и, упав на колени, воскликнул прерывающимся от рыданий голосом: "Финетта, Финетта, простишь ли ты меня?"

Нет выше счастья, как прощать. В тот же день Финетта сидела уже рядом с Ивоном и, Бог знает, что поверяли они друг другу, смеясь и плача в одно и то же время.

Что же сталось с белокурой дамой? Не знаю. При крике Ивона она исчезла. Молва утверждает, что из замка вылетела отвратительная старуха, преследуемая лаем собак. Все Керверы сходились во мнении, что белокурая дама была не кто иная, как колдунья, крёстная мать великана. Во всяком случае, этот факт не настолько выяснен, чтобы я мог поручиться за его достоверность.

Всегда благоразумнее думать, не имея даже доказательств, что женщина — колдунья; но никогда нельзя этого утверждать. Не погрешая против правдивости историка, я могу только сказать, что прерванный на минуту пир возобновился и нисколько не потерял ни в продолжительности, ни в веселье.

На следующий день рано утром направились в домовую церковь, и, к своей сердечной радости, Ивон обвенчался с Финеттой, которая не боялась больше никаких бед. Затем пили, ели и танцевали в течение целых тридцати шести часов, и никто не подумал об отдыхе. У сторожа немного отяжелели руки, судья потирал себе по временам спину; сенешал чувствовал некоторое утомление в ногах, и у всех трёх на совести лежала какая-то тяжесть, от которой им хотелось освободиться; поэтому они кружились, как молодые люди, до тех пор, пока не свалились с ног и их не унесли.

Финетта не думала об ином мщении. Её единственным желанием было видеть счастливыми вокруг себя всех, кто имел какое-нибудь отношение к знатному роду Керверов. Поэтому память о ней до сих пор живёт в Бретани. Каждый встречный покажет вам в развалинах замка статую доброй госпожи с пятью маленькими шариками в руке.

Бац-Бац

В счастливой и благословенной небом стране Сорных Трав, — там, где мужчины всегда правы, а женщины никогда не бывают виноваты, жил когда-то один могущественный феодал, который исключительно заботился о благоденствии своих вассалов и, как говорят, не ведал, что такое скука. Весьма сомнительно, чтобы он пользовался любовью народа, но зато достоверно известно, что придворные мало его уважали и еще меньше любили, они прозвали его герцогом Чудным. Под этим именем он стал известен и в истории, как это видно из «Пространной хроники стран и народов, никогда не существовавших», замечательного труда, свидетельствующего об обширной учености и глубине критических взглядов его составителя, достопочтенного прелата дона Мельхиседека де-Ментирас и Неседад.

Овдовев после одного года супружества, Чудной перенес всю свою любовь на своего сына и наследника. Это был прехорошенький ребенок; его личико было свежо, как бенгальская роза, прекрасные русые волосы падали на его плечи золотистыми локонами, прибавьте к этому голубые ясные очи, маленький ротик, продолговатый подбородок, и вы получите олицетворение херувима. Восьми лет это юное чудо природы восхитительно танцевало, ездило верхом не хуже любого наездника в цирке и дралось на шпагах, как самый лучший профессор фехтовального искусства.

Кто мог не восхищаться им, его привлекательной улыбкой и изящными манерами, с которыми он обращался к толпе, когда бывал в хорошем расположении духа? За все эти качества никогда не ошибающийся глас народа прозвал его принцем Душкой, и это прозвище так за ним и осталось.

Душка был прекрасен как день, но и на солнце, с которым любят сравнивать себя сильные мира сего, есть, говорят, пятна.

I. Герцог Чудной и его сын Душка

Маленький принц пленял всех окружающих своим приветливым видом, но в нем были и темные стороны, — они не ускользали от проницательных взглядов, как обожателей, так и зависши ков. Гибкий, ловкий, проворный во всех телесных упражнениях Душка не был склонен к ученью, он вбил себе в голову, что знает все и без ученья.

Правда, гувернантки, льстецы и придворные постоянно твердили ему, что труд существует не для лиц его происхождении и что герцог всегда почитается высокоученым, если уделяет поэтам, писателям и художникам частицу своих доходов. Такие речи приятно щекотали самолюбие Душки, и он на двенадцатом году, с твердостью не по летам, отказался наотрез взяться m букварь.

Три наставника, избранные из числа самых сведущих и терпеливых, аббат, философ и полковник, тщетно старались поочередно сломить непреклонность своего ученика; аббат забыл при этом свою философию, философ тактику, а полковник латынь Оставшись победителем на поле сражения, Душка стал руководствоваться исключительно своими капризами, жить без принуждения и сознания долга. Будучи упрям, как осел, вспыльчив, как индюк, лаком, как кошка, и ленив, как уж, он продолжил пользоваться всеобщей любовью в народе, обожавшем его за красоту и миловидность.