Сказки из Скородумовки. Лушенька-норушенька

– Эх, старая, ты либо смеешься, я же не ярмарке вприсядку танцую, а по лесу хожу.

– Теперь будешь как богатый мужик ходить.

– Еще чего, - сказал медведь и повернулся было широкой лоснящейся спиной, но Лесовушка его остановила.

– Потапыч, тут такое дело, Кикимора совсем ума лишилась, говорит, что в деревне подслушала, где пасечник спрятал весь мед. Никому не скажет, сама всю зиму лакомиться будет.

– Да я ж ее заставлю рассказать!
– рявкнул медведь и со злостью махнул огромной лапой.

Луше показалось, что когти прорвали воздух и он затрещал, как рвущаяся ткань.

– С Кикиморой надо хитростью, - запела старушка. Ее щечки раскраснелись спелыми яблочками, в маленьких глазках появились озорные искорки.
– Наряжайся, как богатый мужик и садись под деревом, Кикимора увидит тебя, подойдет, нос свой острый сунет, тут ты ее и схватишь. Да не сразу хватай, подожди немного, а еще лучше, если я за деревом спрячусь и тихонько тебе шепну: "Пора, Топтыгин".

– Ну ладно, - согласился медведь, - а много у пасечника меда?

– Кадушек семь-восемь накачено, а в сотах и не знаю, сколько сложено.

Медведь облизнулся, безропотно натянул на себя штаны и рубаху и сел под дерево. Лесовушка надела на его голову картуз и Луша удивилась, как медведь стал похож на очень большого и толстого мужика.

– Долго ждать-то?
– спросил медведь.

– Идет уже, песенку напевает.

Кикимора появилась на полянке, она весело подпрыгивала и довольно мурлыкала что-то себе под нос. Словно играючи, Кикимора сломила молодой дубок, зашвырнула его в кусты и рассыпалась визгливым мелким смехом. Лес задребезжал и закачался.

– Ух, как я сильна, как сильна!
– крикнула Кикимора, вытянула тощую руку и согнула ее в локте, полюбовалась на вздувшийся бугор.
– Лес по щепкам разнесу, в деревне дома по бревнышку раскатаю, мосты порушу. Ох, весело мне будет!

Медведь старательно изображал спящего мужика и громко всхрапнул для правдоподобности. Кикимора подошла к нему и впилась маленькими пытливыми глазками.

– Вроде и много во мне силушки, а еще хочется, - пробормотала она.
– Мужик то здоровый.

Видно было, что Кикимора колеблется, но, наконец она решилась, сунулся руку в карман, достала трубочку, приложила ее к груди медведя и сделала полный вдох. Вдруг ее отбросило от топтыгина и начало швырять по лесу. Кикимора билась об деревья, подлетала к самым их кронам, падала на землю, чужая сила со свистом выходила из нее.

– И-и-и-и-и-и!
– тонким голосом вопила старуха. Ее крик становился все слабее, наконец, Кикимора легко, как осенний лист слетела на муравьиную кучу.

– Что ж такое!
– жалко заплакала она и размазывала слезы по чумазому лицу.
– Хотела силушки получить, а последнюю потеряла.

Ветер подхватил Кикимору и закружил по лесу.

– Ты куда?
– вскочил медведь, - говори, где мед, бабочка легкокрылая.

– Опомнился, - усмехнулась Лесовушка, - улетела Кикимора и до следующего лета не вернется.

Медведь заворчал, сорвал с себя рубаху со штанами и зашвырнул в кусты.

– Зря только рядился, - рявкнул он, и сердито размахивая огромными лапами направился в чащу леса.

– Не зря, милый, - попела ему вслед Лесовушка и засмеялась.

Вечером забежал Фома Никанорыч.

– Получше стало хозяину, вернулась к нему сила, - сообщил он довольно и сел за стол.

– Эх, Пелогея Степановна, удивительная вы женщина, как ни пожалуюсь вам, то вся само собой разрешается.

Однажды, проснувшись по утру и выглянув в окошко, Луша увидела, что лес засыпало снегом, и он стоял нарядный и праздничный. Синее небо было пересыпано горошинами белых облачков.

– Иди, понюхай снежку, - сказала Лесовушка.
– первый по-особенному пахнет.

Луша как была в ситцевом платьишке и в худых старухиных башмаках выскочила за дверь и заскакала по снежку, оставляя на нем темные влажные следы. Лес сиял, словно тоже радовался. Лучи солнца легли на стволы деревьев светлыми полосами.

– Скоро зима, - сказала Лесовушка, показавшись на крылечке избушки.
– Этот снежок растает, новый выпадет, а там и Мороз придет, ледяным посохом ударит, и все замерзнет.