Сказки народов Азии. Том 3

— Ван Черный, возьми-ка молот да ударь разок вот здесь!

Послушался Ван, взмахнул железным молотом, по долоту ударил, удара не слыхать, только загрохотало, загудело вокруг. Смотрит Ван, в каменной скале отверстие появилось — круглое, величиной с ворота. Прыгнул он в то отверстие. Заглянули в него солдаты, а Вана Черного и след простыл. Воины, что похрабрее, внутрь вошли, искать его стали. Шли, шли, уж и не знаю, на какую глубину зашли, вдруг слышат, вода журчит. Река путь им преградила, широкая да глубокая, дна не разглядеть. Вода в ней быстрая, на лодке поплывешь — лодку в щепы разнесет. А на другом берегу сверкает что-то, глаза слепит. Постояли воины, поглядели, делать нечего, повернулись, назад пошли.

С той поры никто больше не видал Вана Черного. Слух прошел, будто он бессмертным сделался. И стали называть пещеру в той каменной стене и саму гору Обителью бессмертных. Из пещеры частенько туман белый выплывает, всю гору окутывает. Если прислушаться хорошенько, слышно, как по горам разносится: дин-дин, дан-дан, дин-дин, дан-дан, — вроде бы кто-то камень бьет. Говорят, будто Ван Черный и в пещере не сидит без дела. Оно и правда. Камень, который на той горе добывают, гладкий, блестящий, словно шлифованный.

Куда исчезла Нефритовая фея, никто не знает. Только гора та вся поросла персиковыми деревьями. С той поры самую середку горы, где росло большое персиковое дерево, стали называть садом Нефритовой феи.

Как пойдешь от сада Нефритовой феи к пещере, деревья все гуще, все пышнее становятся. Это чтобы Вана Черного солнце не пекло, когда он к фее наведывается. Бывает, что туман подолгу над верхушками деревьев плавает, — это значит, Ван Черный с Нефритовой феей повстречались.

Портрет девушки из дворца Китайская сказка Перевод Б. Рифтина

сть в горах Ишань два места. Одно зовется ущелье Девяти драконов, другое — ущелье Семи драконов. Так вот, около ущелья Девяти драконов стояла деревушка, и жила в той деревушке старуха со своим единственным сыном по имени Тяньтай. Девяти лет от роду уже умел Тяньтай барсуков в горах ловить, двенадцати лет не страшился из волчьих нор волчат таскать. Пригожим да статным уродился юноша, никто с ним не сравнится. Лицо доброе, глядит весело, силен, смекалист, ростом высок. Уйдет спозаранку за хворостом в горы, вечером домой воротится. На высокие горы взбирается, с круч крутых спускается, через бурные реки переправляется, узкими тропинками-ниточками пробирается.

И вот однажды осенью, в самый сезон дождей, несколько дней кряду ливень лил, а у Тяньтая в доме, как говорится, ни хворостинки не найдешь, ни зернышка риса не сыщешь. Ждали, ждали, пока дождь перестанет да солнце выглянет, и ждать устали. Взял юноша веревку, коромысло, топор прихватил и отправился в горы хворост рубить. А топор у юноши, сказать про то надобно, против обычного вчетверо тяжелее был, кузнец нарочно таким его выковал.

Перешел Тяньтай через горное ущелье, вода там бурлит, как гром громыхает, взобрался на склон, дождевой водой умытый, прошел по тропинке-ниточке и наконец до лесистого места добрался. Только успел он немного хвороста нарубить, ветер дождь пригнал. Как хлынет дождь, камни с горы вниз посыпались, загудело вокруг, зашумело. Дождался юноша, пока дождь пройдет, залез на дерево, на самую макушку, огляделся, видит, все ущелье водой наполнилось, реки из берегов вышли. Посмотрел юноша в ту сторону, где его деревушка стояла, и думает: «Матушка, наверно, к воротам вышла, тревожится, не унес ли меня бурный поток, ждет не дождется». Взяла юношу досада, так бы, кажется, и полетел сейчас домой! Только не справиться ему с горным потоком — свиреп очень. Думал юноша, думал и нечаянно топор из рук выронил. Дзинь! — упал топор на большой черный камень. Хотел юноша его поднять, наклонился — ай-я! — камень шевельнулся, и вдруг, откуда ни возьмись, старуха появилась. Спрашивает старуха громким голосом:

— Кто ко мне в дверь стучался? Кто ко мне в дверь стучался? Кто ко мне в дверь стучался?

Два раза ничего не ответил юноша, а на третий расхрабрился, слез с дерева и отвечает:

— Я к тебе стучался!

А старуха опять:

— Что тебе надобно, зачем стучался?

Решил юноша рассказать старухе все как есть.

— Ты, добрая женщина, видать, не знаешь, что я каждый день хожу за хворостом, каждый день с круч крутых спускаюсь, на горы высокие взбираюсь, тяжело мне, да не про то речь. Смотри, все вокруг водой залило, как мне домой воротиться? Там меня мать дожидается одна-одинешенька. Надобно мне хворост продать да рису купить, а то нечего в котел положить.

Выслушала его старуха, поднялась с тростниковой циновки [18] , дала ее Тяньтаю и говорит:

— Стоит сесть на эту циновку и подумать, где тебе хочется быть, мигом там очутишься.

Сказала так старуха и исчезла. А камень шевельнулся и на прежнее место встал.

Сел Тяньтай на циновку и только подумал: «Хорошо бы сперва в воздух подняться», как циновка медленно, плавно стала вверх подниматься. Захотел Тяньтай на землю спуститься, циновка тихонько на землю спустилась.

18

Стр. 149. Циновка— плотная плетенка из тростника, камыша или соломы. Служит подстилкой.

Взвалил Тяньтай на плечо коромысло с хворостом, сел на циновку и быстрее ветра помчался домой. Раньше, бывало, он за день всего раз принесет хворост, и то затемно воротится. А теперь летает себе и летает на циновке, раза четыре, а то и пять успевает с хворостом обернуться. Скоро у него дома набралась целая куча хвороста, выменял он его на зерно — не на один день хватит. И сказал тогда Тяньтай матери:

— Вырос я, матушка, взрослым стал, а в далекой стороне нигде не бывал. Есть у тебя теперь и еда, и одежда, дозволь мне по свету побродить, миром полюбоваться.

— Куда же, сынок, хочешь ты отправиться?

Подумал Тяньтай, подумал и говорит:

— Слыхал я, что в столице люду разного много да чудес всяких, вот и хочу туда отправиться да поглядеть.

Говорит мать сыну:

— В столице сам император живет, смотри, сынок, будь осторожней, ступай да поскорей возвращайся.

Пообещал Тяньтай матери сделать все, как она велит, сел на циновку и взмыл в небо — ни ветром его не обдувает, ни пылью не засыпает. Не успел опомниться, как в столичном городе очутился. Глянул вниз — стены рядами высятся, к стенам красивые восьмиугольные башни пристроены, на улицах да в переулках народу видимо-невидимо. А в Запретном императорском городе [19] каких только нет дворцов и павильонов, так и играют всеми цветами, так и переливаются. Деревья — изумруд зеленый, меж деревьев пагоды [20] белеют, на голубой воде лодочки покачиваются. Поглядел на все это Тяньтай, с неба вниз спустился.

19

Стр. 150. Запретный императорский город— место в столице, где расположен дворец императора, окруженный крепостными стенами и башнями.

20

Пагода— павильон или башня для хранения религиозных святынь буддистов.

Походил по широким улицам, подивился на разные чудеса, которых отроду не видел, и захотелось ему в Запретный город пробраться, так захотелось, что не совладать с собой, — уж очень там красиво! Дождался Тяньтай, пока лавки да харчевни закроют, а барабаны третью стражу отобьют [21] , сел на волшебную циновку и прилетел в Запретный город. А там красот дивных, рассказывать начнешь — не кончишь, сокровищ драгоценных — не сочтешь. В пруду лотосы растут, под карнизами красные фонари понавешаны, на нефритовых перилах драконы вырезаны — клыки страшные, когти острые. Стены все изукрашены не картинами, так рисунками, не рельефом, так резьбой или узором.

21

…барабаны третью стражу отобьют… —В Китае и в некоторых других странах Востока ночь (темное время) делилась на пять страж. Каждую стражу сторожа отмечали ударом колотушки или барабана.

Прошел Тяньтай тихонечко мимо львов — львы выше его ростом, из бронзы сделаны, пробрался через длинный ход — ход в рукотворной горе пробит, змеей вьется. Вдруг видит юноша, среди деревьев да цветов дворец стоит. Крыша в два ската зеленой черепицей выложена, колонны красные, окна узорчатые. Огляделся Тяньтай, вокруг ни души, на нефритовое крыльцо поднялся. Уж очень ему хотелось получше разглядеть карниз, разрисованный цветами и травами, потрогать круглые колонны, лаком крытые. А больше того хотелось внутрь заглянуть, в хоромы да покои. Налюбовался юноша цветами, на травы насмотрелся, потрогал круглые колонны. После подошел к резному оконцу, тихонько оторвал шелк, наклеенный на рамы, заглянул внутрь — темным-темно, хоть глаз выколи. Только хотел назад податься, вдруг слышит — хуа-ла-ла, зашуршало что-то, вся комната разноцветными лучами заиграла, заискрилась.