Сказки о сотворении мира

— Зачем вы запирались с Ильей Ильичем? — спросила она. — Мира, о чем мы с тобой договаривались? Ты хочешь, чтобы я заперла тебя на замок? — злилась мать. — Хочешь, чтобы я устроила тебя в лечебное учреждение? Чего ты добиваешься? Нового кризиса? И что будет дальше? Я тебе скажу, что будет: ты опять убежишь из дома, и в следующий раз я найду тебя пьяной в каком-нибудь дорогом кабаке! Ты думаешь, бабушкино наследство никогда не закончится? Закончится очень скоро! Я надеялась, что оно перейдет моим внукам, а ты!.. До чего же ты докатилась, если ко мне является человек из посольства и говорит, что твои документы нашли у алкоголички, которая буянит пьяная в элитном отеле. Чему ты посвятила свою жизнь, Мирослава? Я тебе скажу: шатанию по кабакам ты ее посвятила! Ты посвятила жизнь обществу таких же алкоголиков, как сама. О чем мы с тобой говорили? О том, что я сделаю все для того, чтобы ты поправилась, а ты не будешь мешать. Помнишь или уже забыла… в каком состоянии мы с Ильей Ильичем привезли тебя в Москву? Твой внутренний мир, полный пьяных фантазий, давно зашел за рамки нормального человеческого рассудка. Ты слышала, что сказал врач?.. Зачем ты ходила к Илье Ильичу? Илья Ильич здесь человек посторонний. Он не должен решать наши проблемы. Ты поняла меня или нет?

— Поняла, — ответила Мира и удалилась в свою комнату.

На следующий день она попросила Илью Ильича пустить ее за компьютер, но встретила испуганный взгляд почтенного старца.

— Я чиркну пару строк одному товарищу в Монте-Карло. Вдруг он еще помнит меня? Вдруг захочет… со мной переписываться?

— Мирочка, — проблеял Ильич, — Мне очень жаль, но мама отключила нам доступ в сеть. Да, все это она сделала для твоего здоровья, и мы должны согласиться…

— Вы живодер, Илья Ильич! — ответила Мира и хлопнула дверью.

В тот же день Клавдия Константиновна явилась на дачу посреди рабочего дня. В тот день Мирославе припомнилось все. Грубость, непослушание, распущенность, непочтительное обращение к старшим, провокационное поведение, даже прогул уроков перед выпускными экзаменами, которые добавили матушке лишнюю седую прядь. В тот день Мирослава сдерживала себя из последних усилий, а вечером решила, что с нее хватит. Мира закрылась в комнате и притворилась спящей, но не сомкнула глаз, а ночью, когда дом утих, собрала свои вещи и открыла окно, но в кухне горел свет. Клавдия Константиновна пила валерьянку и беседовала с прислугой. Графиня закрыла окно, на цыпочках проникла в коридор, спустилась к кухне и прислушалась к разговору.

— …Два с половиной месяца курс лечения… — сообщала женщина заплаканной Клавдии и совала на подпись какие-то бланки. Клавдия неразборчиво причитала в ответ. — …Что вы! Как же она убежит? Там в коридорах охрана, — матушка подписывала бумаги и прикрывала красный нос батистовым платочком. — Не беспокойтесь. Если улучшения не наступит, курс можно повторить. Это вам обойдется на двадцать процентов дешевле…

Мира вернулась в комнату и снова прикинулась спящей.

Мать с прислугой покинули дом ранним утром, не предупредив никого. Мира больше не приставала с просьбами к пожилому человеку. Она достала ствол и стала вскрывать все запертые ящики в доме. Илья Ильич проснулся от грохота и сам спустился посмотреть, что творится.

— Мирочка… — обратился он к хозяйской дочери, — что ты ищешь?

— Не ваше дело! Вернитесь к себе и заткните уши.

— Мирочка, ты ищешь Натана…

— Я ищу Эккура, Илья Ильич! Я ищу Ангела, который любил людей и хотел им помочь, оттого и был проклят собственным родом. Люди, которые не любят людей и всяко стремятся им навредить, меня не интересуют. Кроме Эккура, я ищу свои документы, потому что знаю, что они где-то здесь, и немножечко денег… потому что хочу убраться отсюда. И не советую мне мешать!

— Бог меня упаси, девочка, тебе мешать. Присядь-ка на минуту рядом со мной. Я хочу тебе сказать что-то важное.

— Скажите это вашей юной сиделке во время эротического массажа, — огрызнулась графиня, — для нее это будет важно. Для меня уже нет.

— Сядь, Мирочка, не упрямься. Я действительно хочу объясниться…

— Как сожгли рукописи отца, чтобы не отдавать их мне? Спасибо, обойдусь без объяснений.

— Я хочу сказать тебе что-то важное.

— Не хотите для начала сказать, где они прячут мой паспорт?

— На шкафу, — сказал Ильич. — В коробке с гречкой. — Мира придвинула стул к кухонному шкафу. — Вот там, — уточнил Ильич. — Красную жестяную банку открой… — графиня сунула руку в крупу и нащупала пакет с документом и справкой о своей недееспособности. — Присядь, — настаивал Ильи, — послушай меня, дай мне снять грех с души. Одну глупость я уже сделал, когда сжег бумаги. Ты не знаешь, какую еще я сделал глупость, а ведь это может касаться тебя и твоей будущей жизни.

— Какой еще жизни? В психушке или в нарколечебнице?

— Речь идет о твоем наследстве.

Мирослава нехотя села рядом с Ильей Ильичем и заставила себя успокоиться.

— Так о чем идет речь? — спросила она.

— Об одной странной иконе, которая долго хранилась в запасниках Третьяковки, — сказал Ильич, протирая очки кухонным полотенцем. — Эту икону получил в подарок твой предок, генерал Виноградов Павел Андреич, от своего распутного брата, который был сослан в Сибирь и пропал без вести. Она не выставлялась никогда, ни в вашей бывшей усадьбе, ни в музее. Историки не смогли установить ее возраст, но икона исключительно древняя и прекрасно сохранилась. Долгое время она находилась в вашей фамильной усадьбе, потом… перешла в государственное хранилище. Когда я работал директором, восстанавливал дом-музей, я старался собрать картины, которые были вывезены оттуда, и нашел икону в хранилище. Конечно, следовало бы вернуть ее в ваше родовое гнездо, но я испугался.

— Почему испугались?

— Ты должна увидеть эту икону, — сказал Ильич. — Я долго хранил ее тайном месте, но, видишь ли, девочка, никто в этом мире не вечен. Когда-нибудь придет час и сокровище пропадет. Осенью, прежде чем лечь в больницу, я позвонил старому знакомому, Валере Карасю, и попросил забрать икону, сохранить ее для тебя. Свяжись с ним. Ты увидишь сама… ты поймешь, почему я не мог оставить эту вещь в Третьяковке, почему не вернул в усадьбу… Сегодня я директор — завтра нет. Никто не знает, какая судьба нас ждет. Та икона не может выставляться для обозрения, но она принадлежит тебе по праву наследства, поскольку ты — последняя из рода.

— Что на иконе, Илья Ильич? Иоанн Креститель? А в руках у него чаша невиданной красоты, озаренная светом небесным? Я эту байку с детства помню наизусть. Еще я знаю как минимум сотню достоверных изображений Греаля на иконах и картинах, которые спокойно висят в музеях.

— Все думают, что это Иоанн Креститель, — сказал академик. — И я так думал, пока мой старый друг художник-реставратор не открыл мне глаза.

— Не поняла, Илья Ильич… — насторожилась графиня.

— И я не понял, пока мы не сделали подчистки… в тайне от всех. В условиях конспирации и строжайших мер предосторожности, чтобы сохранить тайну и все вернуть на места…

— Кто изображен на иконе?

— Мы тоже думали, что Креститель. Так думали все. Так все должны были думать, но под слоем краски, нанесенной на икону в середине девятнадцатого века, открылась пара белоснежных крыльев у Крестителя за спиной. А также надпись… «Аккурус: кто царства божьего искал на земле — тот обрящет…» Все, как ты сказала, Мирочка: Ангел, который любил людей и хотел им помочь, за это был проклят ангельским родом.

— На иконе изображен… не Иоанн? — переспросила Мира, боясь произносить «святые имена» вслух. — Вы уверены, Илья Ильич?