Сказковорот

Вот едет себе Ботан на Распердяе степью холмистой -- и видит: трое одного бьют. Побиваемый катается по траве будто мячик -- потому что он маленький и кругленький -- бивцы же приговаривают: "Должок платежом красен, задОлжил деньгами -- отдаешь звездюлями!"

Спешился Ботан и вопрошает:

– Пошто человека забижаете?

– Иди уж себе, верста коломенская! Не лезь не в свое дело.

– Остановитесь.
– Заявляет Ботан.
– Нет такого закона -- человека по земле ногами катать.

– Дак мы и тебе докажем, что законы естественные вернее писаных.

– Нет. Не докажете. Даже у муравьев...

– Все. Достал, зануда. Щас как...

И что-то нашло на Ботана, какая-то, что ли, энергия героико-эпическая обуяла. Взял Ботан булыжник дорожный -- и киданул. Оказалось, рука длинная что праща работает: камень попал в одного из троицы. Кровь у мужика потекла из темечка, упал человек как бы замертво. Двое оставшихся поперли на Ботана, приготовясь отвесить изрядную меру. Наш же герой, повинуясь инстинкту самосохранения, второй камень взял, размахнул -- и второго пришиб. Третий не стал свирепствовать, просто убег восвояси, и это поступок разумный.

– Что ж ты делаешь, глупый человек?
– Вопрошает, от пыли отряхиваясь, толстяк.
– Умчишься ты на коне своем лихом, а они оклемаются -- и вдесятеро тумаков по мою пропащую душу надают.

При слове "лихой" мерин воспарял. На самом деле Распердяй на колхозном дворе заживо гнил, а в степь широкую-просторную выгнась, почуяла животина стезю. Час от часу на воздухе вольном и травах сочных Распердяй силы набирался.

– Правду утвердил.
– Ответил Ботан.

– Ну, задолжал я средств денежных тем мужикам. Побили бы -- и простили. А теперячи не простят, вот и вся правда твоя.

– И хорошо. Коль ты ломоть оторванный, пошли вместе всякие подвиги творить. Как звать-то тебя?

– Обзывают меня Прыща. Да я привык.

– И что?

– Пусть обзывают.

– Я про подвиги.

– О, Господи...

Рассудил Прыща: до времени покантуется в компании этого долговязого дуралея, авось те трое и остынут. И согласился. Сперли Ботан с Прыщей на одной ферме ослика глупомозглого. И, кстати, снова оглобля не сообразил, что воровством добра не плодишь -- я ж говорю: мозгу свинтило. Вот и получилась веселая бригада: оглобля на мерине да колобок на осле, которого толстяк обозвал Тараном.

Едет странная, но забавная парочка степью ковыльной, да и спорит, что дороже: свобода или колбаса. У каждого свои доводы и аргументы, меж тем обоим невдомек, что два понятия несоизмеримы. За свободу не колбасой плотят, а жизнями. За колбасу же расплачиваются деньгами -- ежели конечно не воры. А вот настоящая свобода -- та, которая воля вольная -- добывается разве что в борьбе. Но люди чаще воюют все же за колбасу.

А у мерина с ослом своя дискуссия, на языке копытном. Таран иакает:

– Што воля, што неволя... все одно.

– О-о-о, не-е-ет!
– Отрицает Распердяй.
– Надо только ощутить сам момент. Воля -- настоящий пир духа. Ради этого и жить-то стоит.

– И, конешно, еще и под уздцы...

– А мне просто интересно, что этот мой чудак на букву эм учудит. Интрига, так сказать.

– А ежели он тебя на колбасу?

– В колхозе вероятность повыше будет.

– Ну, коли работать исправно, еще не факт. Ты, лошадиная твоя душа, не совсем видно понял: для нас, копытных, воли нет, а есть покой и счастье.

– Ты, ушастый, припомни своих предков, которые гуляли себе по степям и седоков не знали.

– А ты, выпуклоглазый, не забудь, что на воле этой твоей тебя кто-то подковывать должен...

В тот момент пролетал трактом богатый экипаж с вооруженной охраною. Сидит там девка крупная, дородная. Только одного зыра хватило Ботану, что в матрону влюбиться: очень уж важная персона напомнила оглобле матку муравьиную, а мир дружных насекомых Ботан за идеал держит.

– Вот моя Дульсинэя!
– Воскликнул Ботан.

Меж тем девку звать не Дульсинэей, а похоже: Дуся. И она -- наилюбимейшая дочь правителя здешнего края. Давно ее папа выдать замуж хочет, да никто из принцев не зарится. Вид уж больно величественный.

Один из охранников, присвистнув, стегнул Распердяя -- да так, что тот в канаву повадился и Ботана уронил. И умчался эскорт в даль светлую.

– М-м-мда...
– Раздумчиво произнес Прыща, наблюдая восстающего из грязи напарника.
– Сон глупости рождает красавиц.

– Ничего.
– Ответил Ботан, отряхаясь от грязи: - Главное ведь -- совесть на замарать.

По поводу совести. Что отжали лошадь с ослом -- ладно. Но вот все остальное -- совершенная нравственная деформация. Принялись Ботан с Прыщей по местным дорогам шерстить, ратуя за справедливость мироустройства, при этом не брезгуя насильственным отъемом разных материальностей. Отымали, конечно, у тех, кто по ихнему сугубому убеждению имеет шибко много -- то есть, у богатеньких и здоровых -- отдавали же нищим и убогим. Но не всё, далеко не всё, ибо кушать хочется ежедневно даже святым. Тем более -- кто проведет грань промеж зажиточных и убыточных? Здесь же не бухгалтерия. Но так у всех народных героев: они думают о высочайших штуках и явлениях, а вовсе не о критериях достатка, отчего и размножается несправедливость вкруг всех праведников.

Меж тем слава о Ботане-правдозаступнике и его сподвижнике впереди наших героев идет, да еще и сплетнями погоняет. Оказалось, и Прыща кой-что могёт, а именно кричать благим матом столь пронзительно, что сам Соловей-разбойник от завидок бы удавился. В каждом ведь человеке есть какой-то дар, вот только неизвестно, Божий ли. А народ у нас в чудеса привыкший верить: появилась банда заступников, значит, они богосданные. Такая же, кстати, история давным-давно случилась с одним молодым человекам из городка Назарет после того как он наткнулся на бригаду рыбаков. По счастью, Ботан покамест ни на кого не наткнулся кроме разве Прыщи, а то бы тоже закончилось... Варфоломеевской ночью.

Лишь поверхностно врубился Прыща в Ботаново мироучение -- ну, про муравиьшек там, былинки и цветочки (среди которых, к слову, тоже встречается хищники и паразиты) -- зато неплохо подогревал древнюю игру "дурак и резонер", слуги такое развлечение уважают. Да пусть себе детё великоростное тешится! Надо бы только выбрать момент, чтоб вовремя соскочить, но... как бы это и сказать-то... короче, пришлась по нутру Прыще такая жизнь. А вот его ослу -- не очень. В то время как Распердяй крепчал, Таран -- хирел. Ослу привычнее существовать с уверенностью в завтрашнем дне -- что завтра будет так же серово, как сегодня и вчера -- а тут каждый день на хвост приключение. Да еще при очередном добродеянии его седок увесистый столь истошно визжит, что аж уши загибаются. Задумал и Таран скорейший побег.