Сказы и байки Жигулей

«Ты, что ли, Сашенька, его одолел?» - прыснули в кулак шедшие мимо бабы.

«Нет, не я: от старости умер!»

В тот же самый день сходил Сашка в церковь, помолился Богу и под вечер,

повалившись в мягкую дорожную пыль, умер. Народ его смерти ой как испугался. Ожидал,

конечно, что снова землетрясение начнется. Ан, нет: миловал Бог!

СУРОВАЯ НИТКА

Один монах, в самарском Никольском монастыре спасавший свою душу, писал иконы

не по указу начальства, а по веленью души. И всякий раз, когда над новой иконой

трудился, на потолок своей кельи частенько глядел.

Вот послушник один к нему и пристал: расскажи, мол, да расскажи, зачем на потолок

все поглядываешь?

Монах долго не соглашался свою тайну открыть, но однажды сдался послушнику.

«Ладно уж, завтра расскажу. Только принеси с собой суровую нитку, аршина три».

Сел монах на другой день писать икону, рядом послушника посадил. Одним концом

нитки себе кисть руки обвязал, а другим концом - ему.

Смотрит послушник, а вместо потолка над ним небо свой купол простерло. И ярко

светится в его вышине, на полпути к звездам, икона. Залюбовался послушник той иконой,

про все на свете забыл!

Потом враз все исчезло. Видит послушник, а икона, которую монах писал, уже

закончена. И очень похожей на ту, небесную икону получилась. Только рисунком не так

хороша и цветом бледнее.

ШАЛЬДАНА

Братья Иван и Николай Батогины вели активную революционную пропаганду в

Москве. После поражения первой русской революции 1905 года вынуждены были временно

скрываться в жигулевском селе Подгоры, у своей дальней родственницы тетки Анастасии.

Приехали братья в село в феврале месяце, и первой бедою, которая настигла их там,

была серобурмалиновая тоска. Братьев не устраивало буквально всё: черствость местных

крестьян, серые, завалившиеся набок избы, коровий помет на дорогах. Даже солнце, как

казалось их цивилизованным душам, светило над Подгорами в миллион раз слабее, чем над

Москвой.

Само собой разумеется, что не приняли батогинских насмешек над собою местные

мужики, и в один мартовский вечер, вооружившись кольями, пошли к братьям в гости. Но

возле самой избы тетки Анастасии дорогу им перегородил дед Никифор, первый в селе

филомагог.

«Воспитание кольём – дело надежное, - зашамкал дед. – С такого воспитания и

лошадь, и корова, и даже свинья быстро окрутку обретают. Но человек – иное существо, у

него душа богоданная имеется! Вы погодите до мая, когда в садах, полях и огородах

Шальдана объявится. Она девка опытная, сама за вас братьев уму-разуму научит. А уж коли

и ей не удастся научить, тогда смело палочную педагогику в ход пускайте».

«И вправду, - загалдели мужики, - что мы, совсем, что ли, с ума спятили, чтобы

вместо Шальданы судьбой человеческой распоряжаться? Вот уж если и она от братцев

откажется, тогда и мы потребуемся. Богу – богово, а зверю – зверево!»

Сказали так мужики и разбрелись в разные стороны.

*

А в избе тетки Анастасии с утра до вечера такие разговоры велись:

«Эх, - маялся у окна кислоглазый Иван, - Русь ты наша неприкаянная, Жигули вы мои

голоштанные! Когда же на вас, Жигули, с города дымом заводов подует?»

«Три моста через Волгу когда же вас, Жигули, поездами да автомобилями

заполонят?» – подхватывал в тон своему брату Николай.

«Вон береза стоит, - кивал головою Иван, - а на самую ее верхушку какой-то болван

колесо от телеги водрузил. Красоты нет в народе!»

«Точно, - соглашался Николай. – Не то, что в цивилизованной Англии. Там каждый

кустик, как овечку, стригут. Войдешь в парк – повсюду кубы, конусы и шары правильными

рядами располагаются. Не парк тебе, а учебник по геометрии образцовый!»

«Ты чё к колесу-то привязался? – вмешивалась в разговор тетка Анастасия, отойдя от

печи, в которой котелок со щами побулькивал. – Его ребятишки соседские на ту березу

взгромоздили: всё белого аиста ждут! Правда, он в наших краях и не водится совсем.

Водится лишь черный аист – тот жилья человеческого за версту сторонится. А белый аист

совсем другое дело: он гнездо свое норовит поближе к человеку свить. Пущай себе ждут

ребятишки: может, белый аист и впрямь когда-нибудь к нам прилетит!»

На этом разговор и кончался. Иван садился в очередной раз перечитывать «Капитал»

Карла Маркса, а Николай брал в руки газету «Самарские ведомости» и внимательно усваивал

самую последнюю ее страницу, на которой помещались всякого рода объявления.

*

За такими вот разговорами да делами и май незаметно подоспел, Май-Маевич, на

блёсткую от влаги почву зеленую накидку набросил. Зацвели в садах вишни да яблони,

ароматным снегом всякую молодую душу обожгли. Но только не Ивана да Николая

Батогиных: те всё до самой ночи сидят да о материализме, демократии и прогрессе долдонят!

В одну такую цветочную ночь вышел Николай в сад по нужде. Вернулся – лица на

нем нет. Вернее, есть, но другого совершенно человека…

«Ты кто такой, - спрашивает подмененный Николай своего брата.
– Скажи честно?»

«Ну, революционер, а что?» – отвечает тот.

«И я революционер, - смеется во всю глотку Николай. – Революционер луны,

Шальданы и веселых хороводов девичьих!»

Сказал так Николай и прыжками трехсаженными, как заяц, к девкам на завалинку

побежал под гармошку песни петь да семечки лузгать.