Скифская история. Издание и исследование А. П. Богданова
Шрифт:
В.В. Голицын на этот раз удачно ускользнул от обвинения в измене, хотя и не пытался специально подставить Ромодановского. Перед походом Василий Васильевич боролся за назначение главнокомандующим для проведения своей политики умиротворения турок, но победили сторонники войны – и утвердили князя Григория Григорьевича, взявшего защиту Чигирина на свою личную ответственность [190] . Указ от 12 апреля предписал не сдавать Чигирин, и только 11 июля, когда сражения за крепость уже шли, царь решился на свой секретный указ.
190
РГАДА. Ф. 124. Оп. 1. 1678 г. № 11.
В качестве последнего штриха трагедии самопожертвования, разыгравшейся на глазах будущего автора «Скифской истории», следует вспомнить, что младший сын Ромодановского уже давно находился в крымском плену и подвергался истязаниям
Гибель Чигирина – подлинная трагедия, в которой столкнулись не правда и неправда, а святая истинная правда каждой из сторон. Воины царя и султана честно сражались и умирали за веру, государя и отечество. Великий визирь Кара-Мустафа принял уничтожение крепости как условие мира царя Федора Алексеевича, подготовленное В.В. Голицыным, и фактически свернул кровавую, бессмысленную войну за выжженную землю Правобережья. С точки зрения воинов, тайная политика, узнай они о ней, выглядела бы злодейством. Но те, кто вел эту политику, спасли и жизни людей, и благополучие своих государств [191] . Достигнутый в результате трагедии мир стал лучшим выходом из справедливой и священной с обеих сторон войны. Именно это Лызлов запомнил на всю жизнь, хотя даже мир обошелся России недешево.
191
Богданов А.П. Почему царь Федор Алексеевич приказал сдать Чигирин // Военно-исторический журнал. 1998. № 1. С. 38–45; Он же. «Чигирин был оставлен, но не покорен»: наши солдаты и политики в Турецкой войне XVII в. // Историческое обозрение. Вып. 4. М. 2003. С. 20–44; Он же. Как был оставлен Чигирин: мотивы принятия стратегических решений в русско-турецкой войне 1673–1681 гг. // Военно-историческая антропология. Ежегодник 2003/2004. Новые научные направления. М., 2004. С. 174–192.
Война и мир
«Разорить и не держать Чигирин отнюдь невозможно, и зело безславно, и от неприятеля страшно и убыточно», – заявлял царскому представителю Тяпкину Ромодановский еще в 1677 г. Он был прав: последствия чигиринской трагедии пугали. При вестях о ней беспокойство охватило россиян; патриарх Иоаким 26 августа 1678 г. призвал страну молиться за государя «и за вся люди от нахождения варваров» [192] . Московское правительство, по обыкновению, пыталось представить кампанию победоносной; свои потери убитыми определялись в 3290 человек, ранеными – в 5430 человек, тогда так турецко-крымские – в 30–60 тысяч [193] . Однако же Ромодановскому было опасно показаться в Москве, «чтобы народ не взволновался; так сильно против него негодование» [194] .
192
ДАИ. Т. 8. СПб., 1862. № 33. Цит. с. 101.
193
Смирнов Н.А. Россия и Турция. С. 159–162.
194
Попов А. Турецкая война. С. 321–322, ср. с. 325–326.
В Малой России страх и возмущение были гораздо сильнее. Обвиняли вместе с Ромодановским гетмана Самойловича – и не без оснований. Князю Григорию Григорьевичу было велено согласовать «Чигиринское сведение» с гетманом: прежде тот резко выступал против этой акции, но, по-видимому, учитывал роль Чигирина как ставки правобережных гетманов-соперников. Когда после ухода армии Кара-Мустафы значительная часть Правобережья перешла на сторону Юрия Хмельницкого, Самойлович попросту приказал согнать оттуда население на Левый берег и выжечь оставшиеся города, местечки, села и хутора [195] .
195
Там же. С. 321; Соловьев С.М. История России. Кн. VII. С. 215–216.
Важным средством пропаганды не только для Малороссии, но для всего Российского государства был издаваемый центром просвещения Восточной Европы «Синопсис»: первая печатная книга по истории Руси. В 1678 г. Киево-Могилянская коллегия предприняла второе издание этого популярнейшего произведения, дополненное описанием разгрома Ибрагим-паши (глава «О первом басурманском приходе под Чигирин»). Следующее издание (Киев, 1680), содержавшее описание героической
битвы за «Чигиринскую гору» в 1678 г., подчеркивало исконную драматичность борьбы с басурманами [196] и оправдывало жертвы, принесенные на алтарь свободы [197] .196
В этом издании вставное «Сказание о Мамаевом побоище» заняло четверть книги.
197
Статья «О свободе или вольности славянской».
Скифский фактор
Возмущение Малороссии было учтено царем Федором при принятии тяжкого решения оставить Чигирин и постепенно «утишено». Неожиданной для государя была острая реакция вроде бы спокойных мусульманских подданных России, воспринявших падение Чигирина как признак слабости «Белого царя». «Твой, великаго государя, город Чигирин турские и крымские люди взяли и твоих государевых людей побили, – доносили Федору Алексеевичу о мотивах вспыхивавших тут и там восстаний, – а они де потому и будут воевать, что их одна родня и душа: они де, турские и крымские – там станут битца, а они, башкирцы и тотара – станут здесь (в Приуралье и Сибири. – А. Б.) битца и воевать» [198] .
198
ДАИ. Т. 8. № 15; ср. АИ. Т. 5. № 40.
Проявившийся в границах державы мусульманский фактор потонул в более широкой и мощной волне восстаний кочевых народов, прокатившейся по стране в 1678–1679 гг. Возмущением были затронуты, используя принятое в XVII в. официальное определение, инородцы самых разных вероучений и языков: калмыки, татары, башкиры, киргизы, ногайцы, тувинцы, тунгусы, ханты, самоеды, коряки и т. п. от Поволжья и Урала до Даурии и Камчатки. Обычные для царя Федора Алексеевича энергичные меры по защите инородцев от «обид» и сыск «неправд» русских властей, требования даже «к иноземцам держать ласку и привет» и предоставлять оным «жить по своей воле» перемежались кровавыми боями русских с кочевниками на огромных просторах [199] .
199
ДАИ. Т. 7. № 61; Т. 8. № 15, 44.I–XXV; АИ. Т. 5. № 40, 44, 53.
Попытки либерального царя Федора простереть «милостивое и кроткое» правление на инородцев и жестокое преследование им «неправедных» русских воевод, якобы превышавших полномочия при защите мирного населения от набегов, были широко известны. Тем удивительнее оказался взрыв волнений и восстаний по всему российскому Востоку при распространении слухов об успехе турок и татар, мало или вовсе не знакомых большинству возмутившихся племен и кланов, в том числе буддистских и языческих.
Понятие скифы, положенное А.И. Лызловым в основу его будущей монографии, крайне жестоко формулировалось самой жизнью. Причины для недовольства могли быть различными, однако кочевники (прежде всего скотоводы, но также охотники и рыболовы) проявили свою общность против земледельцев. Документы отлично фиксируют эту особенность: резне подвергались не только русские, но в равной мере все инородческие села и деревни, прилежащие земледелию и вообще оседлому способу хозяйствования.
Указы царей, отчеты воевод и атаманов о боевых действиях за весь XVII в. повествуют о попытках племенной знати кочевников возвратить в свою власть (а то и просто в рабство) оседавших на землю инородцев без особого различия языков и веры. Но события 1678–1679 гг. явили общность гораздо более широкую, далеко выходящую за рубежи России. Волны восстаний «скифов» захлестывали страну, а воеводы и атаманы, рискуя вызвать царский гнев «своеволием», огнем и мечом защищали мирные селения, невзирая на национальность и веру их жителей.
В то же время международная политика правительства царя Федора Алексеевича, а позже канцлера В.В. Голицына, искавших союза с христианскими государствами, отчетливо подразумевала необходимость совместной обороны именно и исключительно оседлых, земледельческих народов, противопоставленных в труде Лызлова скифам.
Призрак христианского единства
Если скифский фактор был теоретически трудноразличим, но практически действен – то понятие христианского мира, издревле входившее в мыслительный арсенал и активно использовавшееся политиками, буквально на глазах Лызлова подвергалось дискредитации. Поведение короля Яна Собеского и всей Речи Посполитой, как будто взявшихся опровергнуть идею христианского и даже славянского единства своим клятвопреступным союзом с басурманами, не просто угрожало россиянам, но оскорбляло в лучших чувствах тех, кто пошел в бой ради спасения родственных по вере и крови соседей, для защиты от общей угрозы турецкого нашествия.