Скифская история. Издание и исследование А. П. Богданова

Случайно сохранившийся в архиве Кариона Истомина листик записей свидетельствует, что за пять месяцев он выдал «почести» из своей сравнительно небольшой библиотеки 27 книг двадцати шести представителям разных слоев общества, главным образом высшего, в том числе девяти читательницам. Княгиня Мария Юрьевна Трубецкая брала у поэта Лицевой Букварь для своих чад, а княгиня Мария Федоровна Голицына – «Слово о послушании и военном деле» (неведомо для кого: может, сама желала знать воинский устав?). Две дамы высшего света – П.И. Пушкина и Е.А. Куракина – читали друг за другом свежую сентябрьскую минею Димитрия Ростовского, князь П.И. Хованский – Скрижаль Симеона Полоцкого, дворяне Глебовы – новый перевод «Книги Иулия Фронтина, сенатора римскаго, о случаях военных» и печатную грамматику, дворянин Ф.В. Наумов – Библию в переводе Епифания Славинецкого.

Книжные интересы читателей, согласно этому маленькому срезу библиотечного быта, не выходят за рамки общей статистики грамотности. Коли купцы лучше знали живые языки – гость Андрей Филатьев и просил почитать немецкий Календарь Фогта. Раз монахи отличались в изучении языков классических – так «иеродиакон Иов, что по-гречески и по-латине умеет», брал у Кариона Атлас Меркатора. Монахиня явила склонность к беллетристике, взяв изысканно изданную Верхней типографией Историю о Варлааме и Иоасафе Симеона Полоцкого. А жена певчего дьяка не посрамила свою бывшую при дворе в чести сословную группу, осилив довольно сложный теологический трактат Григория Богослова [50] .

50

Богданов А.П.

Известия Кариона Истомина о книжном питании // Памятники культуры. Новые открытия. Ежегодник 1986 г. М., 1988. С. 105–114.

Кажется очевидным, что профессиональные интересы принуждали к образованию сильнее, нежели придворная мода. Для дворянства в целом после военно-окружной реформы царя Федора требования регулярной службы серьезно возросли, но не они, надо признать, определяли уровень грамотности сословия служилых по отечеству.

Все государственное делопроизводство, включая военную документацию в центре и на местах, в том числе в полках, базировалось на нескольких тысячах профессиональных чиновников, дьяков и подьячих, получавших помимо общего образования еще и специальное (благодаря чему можно с первого взгляда отличить документацию Поместного приказа от Посольского и т. п.) [51] . К ним надо немалую прибавить прослойку площадных подьячих и стряпчих, служивших для связи частных лиц с машиной казенного дело- и судопроизводства.

51

См., напр.: Профессиональное обучение при московских приказах // Очерки истории школы … С. 103 и сл.

Получалось, что для дворянской конной части регулярной армии и даже для исключительно дворянского офицерского состава полков и рот само умение читать и писать не было зело нужнопотребным. Тем не менее введение обязательной службы, обыкновенно ошибочно приписываемое Петру I, было серьезным фактором роста грамотности [52] в связи с другой важнейшей профессией дворянина: поместно-вотчинным управлением, которое все чаще приходилось осуществлять на расстоянии, в письменной форме. В XVII в. ученым давно известны были крупные дворянские архивы Б.И. Морозова, А.И. Безобразова и др. [53] , из коих явствовало, что хороший хозяин лично и детально следил за поместно-вотчинной документацией. Ныне, благодаря изысканиям выдающегося археографа Б.Н. Морозова, мы располагаем сведениями о более чем трехстах дворянских архивах «бунташного века», отразивших хозяйственную деятельность и культурные интересы всех (а не только высших) слоев служилых по отечеству [54] . И исторические материалы, тесно связанные с обоснованием дворянского родового права, занимают в этих архивах весьма видное место [55] .

52

Разумеется, профессиональные высшие офицеры – вроде генералов Г.И. Косагова, А.А. Шепелева, М.О. Кравкова – потому и выслуживались из низших дворянских чинов, что отлично разбирались в фортификации, артиллерии, картографии, могли на равных сотрудничать с иноземными инженер-полковниками и, собственно говоря, по мере профессионального роста заменяли собой наемных «начальных людей» (которых к концу реформы Федора Алексеевича осталось в армии менее 15 %).

53

Забелин И.Е. Большой боярин в своем вотчинном хозяйстве // Вестник Европы. 1871. Кн. 1–2; Переписка стольника А.И. Безобразова 1687 года // ЧОИДР. 1888. Кн. 1; Хозяйство крупного феодала-крепостника XVII в. Л., 1933. Ч. 1. М.; Л., 1936. Ч. II; Акты хозяйства боярина Б.И. Морозова. М.; Л., 1940–1945. Ч. I–II; Новосельский А.А. Вотчинник и его хозяйство в XVII веке; Памятники русского народно-разговорного языка XVII столетия (из фонда А.И. Безобразова). М., 1965; Петрикеев Д.И. Крупное крепостное хозяйство XVII в. Л., 1967; и др.

54

Морозов Б. Н. К изучению описей частных архивов XVI–XVII вв. // Вопросы источниковедения и историографии истории СССР. Дооктябрьский период. М., 1981; Он же. Делопроизводство и архив в крупной боярской вотчине XVII в. // Источниковедческие исследования по истории феодальной России. М., 1981; Он же. Служебные и родословные документы в частных архивах XVII в. (К постановке вопроса) // Исследования по источниковедению истории СССР дооктябрьского периода. М., 1982; Он же. Частное письмо начала XVII в. // История русского языка. Памятники XI–XVIII вв. М., 1982; Он же. Записная книжка помещика XVII в. // СА. 1983. № 5; и др.

55

Морозов Б.Н. Летописцы на столбцах в частных архивах XVII века // История и палеография. М., 1993; Кошелева О.Е., Морозов Б.Н. Историческое сознание и социальное поведение российского дворянства XVII в. (К вопросу о формировании аналитического комплекса источников) // Сословия и государственная власть в России. XV – середина XIX в. Международная конференция. – Чтения памяти академика Л.В. Черепнина. Тезисы докладов. М., 1994. Ч. 1.

Общий интерес русских людей к истории в период преобразований, когда представители всех слоев общества, включая приказных служащих и даже крестьян [56] , искали в историческом опыте ответа на вопрос о путях дальнейшего развития страны, резко усиливался у дворянства профессиональным интересом. Ведь для служилого по отечеству сохранение памяти об этом самом «отечестве», месте своего рода в истории было составляющей процесса добывания средств к существованию, особенно важной в момент консолидации класса служилых феодалов, отбрасывавшего от себя промежуточные и деклассированные слои.

56

Также оставивших архивы. См., напр.: Морозов Б.Н. Из истории русской переводной научной технической книги в последней четверти XVII – начале XVIII в.: (Архив переводчиков Посольского приказа) // Современные проблемы книговедения, книжной торговли и пропаганды книги. М., 1983. Вып. 2; Он же. Архив торговых крестьян Шангиных // СА. 1980. № 1; и др.

Летописи и вообще «старинные книги» с историческими известиями, так или иначе отражавшими службу дворянских родов, еще в XVI в. признавались достоверными свидетельствами – наравне с царскими грамотами и разрядными книгами – не только широкими кругами дворянства, но и судьями в местнических спорах (которые были дворянами же) [57] . Это не удивительно, учитывая изобилие «частных» редакций разрядных книг [58] и удобных тому или иному роду «списков» государевых грамот, поминальных записей и т. п. Важно, что и в конце XVII в. при мобилизации фамильных архивов для составления росписей в Палату родословных дел исторические сочинения употреблялись в доказательство дворянских притязаний [59] . Именно благодаря последним появилась замечательная «Генеалогия» Игнатия Римского-Корсакова, обосновавшая восхождение его рода к римским консулам, от них – к античным богам, и далее до Адама [60] .

57

См.: Маркевич А. О местничестве. Киев, 1879. Ч. 1. С. 296.

58

Буганов В.И. Разрядные книги последней четверти XV – начала XVII в. М., 1962; и мн. др.

59

См., напр.: Янин В.Л. Новгородская феодальная вотчина. М., 1981. С. 148–151.

60

Игнатий Римский-Корсаков. Генеалогиа / Подготовка текста, статья и аннотированный указатель источников А.П. Богданов. М., 1994.

Очевидно, что от российского дворянства Нового времени следовало ожидать историографической активности, намного превосходящей долю этого сословия в населении страны и даже в относительном уровне его образованности. Это властное сословие готовилось перестроить все государство и его культуру под себя – и в следующем столетии, умело направляя Петра I и его преемников, добилось потрясающих успехов на этом пути.

Дворяне и история

Активное участие российского дворянства в создании исторических произведений относится еще к XVI в. [61] , а после Смуты сочинения князей С.И. Шаховского, И.М. Катырева-Ростовского и И.А. Хворостинина занимают почетное место рядом с общерусским (возможно – патриаршим) Новым летописцем и «Рукописью Филарета», Сказанием троицкого келаря Авраамия Палицына и «Иным сказанием», мистическими повестями и Временником дьяка Ивана Тимофеева.

61

См., напр.: Корецкий В.И. История русского летописания второй половины XVI – начала XVII в. М., 1986; и др.

Во второй половине XVII столетия дворянство, как установлено нами при специальном изучении летописания [62] , делит в историографии ведущую позицию с духовенством и приказными людьми (не считая даже того, что немалый ряд видных авторов – монахов и приказных – относится к дворянским родам [63] ). Несмотря на свою сравнительно меньшую образованность, по интересу к истории дворяне на голову превосходят купечество, что говорит об уровне их общественного самосознания и хорошо иллюстрирует неизбежность поражения торгово-промышленного города перед сословием служилых по отечеству.

62

Богданов А.П. Типологические признаки и группы в русском летописании конца XVII века // Методы изучения источников по истории русской общественной мысли периода феодализма. М., 1989. С. 197–220. Детально: Он же. Общерусское летописание последней четверти XVII века. (Готовится к печати).

63

Среди монашествующих помимо Игнатия Римского-Корсакова довольно вспомнить видного сотрудника патриаршего летописного скриптория Исидора Сназина, автора Мазуринского летописца и др. произведений, происходящего из новгородских дворян (ему посвящен раздел в кн.: Богданов А.П. Летописец и историк конца XVII века. С. 14–62).

При установлении места дворянства в историографии и особенностей сословного исторического самосознания особенно показательны популярные краткие летописцы, бытовавшие в большом количестве списков и редакций буквально во всех слоях общества. Их переписывали, внося свои изменения, и продолжали новыми сведениями сотрудники патриаршего летописного скриптория в Кремле – главного центра общерусского летописания последней четверти XVII в., монахи и священники, подьячие и купцы, посадские люди и даже крестьяне разных городов и весей. Дворянские редакции популярных летописных памятников не просто составляют заметную часть общерусской летописной традиции. Они выделяются особым интересом к военно-политическим событиям и делам «службы», стремлением по возможности чаще упомянуть в истории России свой собственный род, особенно ярко выраженным сословным и личностным отношением к событиям.

Например, один из списков популярнейшего во второй половине века «Летописца выбором» был написан на столбцах дворянином, который счел возможным утверждать, будто благодаря «храбровоинственным» действиям русской армии в 1656 г. «покорися литовский король государю со всею Польшею», хотя тяжелая война неукротимо продолжалась до 1667 г. (аналогичную позицию занимал и Симон Азарьин – троицкий келарь дворянского рода [64] ). Перу служилых по отечеству принадлежали также Забелинский и Чернышевский списки «Летописца выбором» на столбцах, редакции памятника в разрядно-родословных сборниках родов Бутурлиных и Болтиных. Псковские служилые весьма откровенно использовали Летописец для прославления деяний своего дворянского разряда, не забывая поместить в общерусский памятник местные городские новости наряду со статьями о Крымских походах, Московском восстании 1682 г. и борьбе за власть «в верхах» [65] .

64

Богданов А.П. Симонов список «Летописца выбором» // Quaestio Rossica. Вып. 9. 2021. № 4. С. 1425–1439.

65

См. рукописи: ГИМ. Музейное собр. 3257. Л. 517–518 об.; ГИМ. ОПИ. Ф. 440 (Колл. И.Е. Забелина). № 20. Л. 6–9; РГБ. Собр. Чернышевых. Картон 11.57. Л. 1–4; РНБ. Собр. ОЛДП. F. 355/6924. Л. 55–57; БАН. 38.3.23. Л. 454–461 об.; БАН. 32.5.1. Л. 686–696 об. О памятнике в целом см.: Морозов Б.Н. Летописцы на столбцах в частных архивах XVII века. С. 246–257; Богданов А.П. Рукописная традиция «Летописца выбором» // Исторический журнал: научные исследования. 2020. № 5. С. 108–122. Издания текста: Богданов А.П. «Летописец выбором» по Архивному и Благовещенскому спискам // Novogardia. Международный журнал по истории и исторической географии Средневековой Руси. 2020. № 2 (6). С. 226–253; Он же. «Летописец выбором» по Ярославскому и Псковским спискам // Там же. 2020. № 3 (7). С. 208–237.

Б.Н. Морозов, совместно с коим мы уже немало лет исследуем обширную традицию «Летописца выбором», в особенности обращает внимание на бытовую, привычную форму записей летописного текста в рукописях помещичьих архивов. Не только «Летописец», но и множество других отрывков, выписок, кратких редакций летописных памятников переписывалось на столбцах, отдельных листках бумаги, даже на оборотах крестьянских челобитных. В сочетании с весьма распространенными частными «послужными списками» общерусские летописные записи являются во второй половине «бунташного столетия» характерной чертой текущих деловых архивов служилых феодалов самого разного разбора.