Скифская история. Издание и исследование А. П. Богданова

Подчеркнуто личностный подход делал дворянские списки «Летописца выбором» столь индивидуальными, что им свойственно было выпадать из развития памятника в рукописной традиции. Отредактированный с позиции определенной фамилии и личностных предпочтений текст как бы присваивался служилым человеком и его родом. По той же причине не сформировалось и чисто дворянское летописание: индивидуальные памятники, за редким исключением, не порождали рукописной традиции, хотя и могли использоваться в качестве источников крупных общерусских произведений: подобно Летописцу князя Ф.Ф. Волконского в патриаршем Своде 1686 г. [66]

66

См.: Чистякова Е.В., Богданов А.П. «Да будет потомкам явлено…». Очерки о русских историках второй половины XVII века и их трудах. М., 1988. Гл. 1. С. 13–29; Богданов А.П. Летописец русского воеводы XVII века // Прометей. М., 1990. Т. 16. С. 100–110.

Ближе всего к дворянским редакциям «Летописца выбором» стоит Летописец Андрея Яковлевича Дашкова: думного дворянина, игравшего в 1680-х гг. видную роль в политической борьбе. Его обширное сочинение, постепенно доведенное до 1689 г., было основано на сведениях Хронографа Русского редакции 1617 г. и фамильной разрядной книги, на собственных летописных записях и доступных государственному деятелю его уровня документах. Дашков (владевший, между прочим, библиотекой с русскими и переводными историческими сочинениями) подробно рассказывал о воеводских, посольских и приказных службах, жизни Государева двора и царской семьи, основных событиях политической истории. Автор обращал внимание на новое законодательство, реформы царя Федора, включая неудавшуюся епархиальную, описывал мероприятия царевны Софьи и князя В.В. Голицына.

С самого начала Дашков старался уснастить общеисторическую канву родословным материалом, поведать о службах дворянских предков. А с XVI в., когда в документах появляются сведения о его фамилии, история России постепенно превращается в фон, на котором действуют потомки «мужа честна Дашка» и в особенности сам Андрей Яковлевич с сыновьями и племянниками [67] . Хотя сей летописный труд содержал немало сведений, имевших особый интерес для всех служилых по отечеству, рукопись крайне субъективного произведения осталась фамильным памятником, не получившим распространения.

67

Богданов А.П. Дашков Андрей Яковлевич // ТОДРЛ. Л., 1985. Т. 39. С. 32–33; то же: Словарь книжников и книжности Древней Руси. СПб., 1992. Вып. 3 (XVII в.). Ч. 1. А-3. С. 251–253; и др.

Даже когда родословные материалы не включались в летописный текст, дворянские сочинения выделялись – прежде всего своеобразием оценок событий. Это особенно ярко заметно в довольно обширном Летописце князей Черкасских, представителей одного из виднейших боярских родов. Обратить внимание на заслуги Черкасских автор, конечно, не преминул, но гораздо более его интересовала история возникновения, борьбы за существование, расширения и возвышения Русского государства, описанная на основе «Синопсиса», Хронографа редакции 1617 г., Нового летописца и других источников, возможно, фамильного происхождения [68] .

68

Богданов А.П. Летописец Черкасских // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 3 (XVII в.). Ч. 2. И – О. Л., 1993. С. 281–282.

Высокое положение рода позволяло автору критично относиться к поведению и решениям государственных мужей, особенно в связи с народными восстаниями, причины коих летописец, подобно Сильвестру Медведеву, ищет прежде всего в недостатках государственного управления и ошибках отдельных представителей власти. Так же и возмущенный народ в Летописце Черкасских никогда не обличается «скопом» (хотя все посадские и даже торговые люди равно именуются чернью). Наконец, автор весьма объективно рассматривает последствия восстаний с точки зрения полезности принятых правительством мер для предотвращения подобных эксцессов.

Между прочим, летописец провел весьма заметные параллели между московскими восстаниями 1648 и 1682 гг., из которых напрашивался вывод о несоответствии стрелецкого войска интересам феодального государства в понимании «столповых больших бояр». В памятнике нет обычных гневных тирад против народных движений. Это скорее личные размышления над историей – человека, ответственного за судьбу государства. Но текст не является и политологическим трактатом. Как всякая летопись, он приводит погодно разнообразные, временами уникальные сведения [69] , не ставшие, однако, достоянием широкого читателя, поскольку рукопись осталась в единственном экземпляре [70] .

69

Например, об истинном времени смерти царя Федора, у постели которого дежурил тогда один из Черкасских. См.: Богданов А.П. Летописные известия о смерти Федора и воцарении Петра Алексеевича // ЛХ за 1980 г. М., 1981. С. 197–206.

70

Чистякова Е. В., Богданов А.П. «Да будет потомкам явлено…». Гл. 6. С. 82–85 (о Летописце Дашкова см. с. 77–82).

Развитие личностного взгляда на историю шло об руку со становлением жанра биографических записок, к концу века уже вышедших за рамки летописания. Поскольку литературные открытия диктуются не только общественными, но и личными потребностями, нет ничего удивительного в том, что многие опыты таких записок были связаны с бедами и несчастьями авторов. Причем форма «жалобницы» не мешала дворянам выражать свой субъективный взгляд на события с неукротимым публицистическим запалом.

Замечательные воспоминания о событиях 1663–1668 гг. оставил, например, вяземский дворянин М.М. Сафонов, сосланный в Соль Камскую после осуждения отца и казни брата по навету воеводы и вынужденный хлопотать перед царем о восстановлении справедливости [71] .

71

Сафонов М.М. Света сего жизнь недоступная… // Атеней. 1858. Ч. 3. № 5/6. С. 130–135.

Превосходна по содержательности суждений и по стилю автобиографическая записка опального и уже принявшего постриг канцлера А.Л. Ордина-Нащокина. В 1678–1679 гг. в далеком монастыре инок Антоний вспоминал историю внешней политики России и, подкрепляя рассуждения документами, доказывал новому царю Федору правильность своих решений 1650–1660-х гг. [72]

Множество тайн московского двора 1670 – начала 80-х гг. раскрывает «История о невинном заточении ближнего боярина Артемона Сергеевича Матвеева» [73] – следующего после Нащокина опального «премьера». Это уже почти современные мемуары, включающие похвалы друзьям и поношение противников, личные впечатления (в частности, от ссылки в Мезень) и сугубо индивидуальный взгляд на события, приведшие в конце концов к казни боярина Матвеева восставшим народом в мае 1682 г. Весьма вероятно, что «История» принадлежит перу сына казненного – благо Андрей Артамонович Матвеев составил на рубеже веков похожие по тональности и позициям (но отличающиеся, соответственно новым политическим веяниям, в некоторых деталях) Записки о политической борьбе 1680–1690-х гг. [74]

72

Копреева Т. Н. «Ведомство желательных людей» // АЕ за 1964 г. М., 1965. С. 343–349.

73

Изд. Н. Новиков. М., 1776; 2-е изд. М., 1785.

74

Записки Андрея Артамоновича графа Матвеева // Сахаров И.П. Записки русских людей. СПб., 1841. С. 1–94.

Дворяне и приказные

Интересно отметить, что именно Московское восстание 1682 г., отзвуки коего прокатились по всей стране, заставило дворян призадуматься о судьбе подвластной им России и тем самым способствовало популярности воспоминаний о более ранних народных выступлениях. Боярин Григорий Никифорович Собакин, например, старался найти объяснение катастрофы 1682 г. в собственных воспоминаниях и сообщениях других очевидцев о событиях предшествующих народных восстаний в столице: Соляном и Медном бунтах [75] .

75

Собакин Г.Н. Описание Московского восстания 1648 г. / Публ. В.И. Буганов // Исторический архив. 1957. № 4. С. 227–230; Собакин Г.Н. [Записки] / Публ. В.И. Буганов // Хрестоматия по истории СССР XVI–XVII вв. М., 1962. С. 448–453; Буганов В.И. Записки современника о московских восстаниях 1648 и 1662 годов // АЕ за 1958 г. М., 1960. С. 99–114.

Именно к 1680-м гг. относится широкое распространение известного в более чем 20 списках «Сказания летописного» астраханского дворянина Петра Алексеевича Золотарева [76] . Следует отметить, что помимо отдельных списков памятник включался и в современные летописи [77] .

Несмотря на название, памятник довольно далек по форме и содержанию от летописи или сказания. Его первая редакция, написанная по свежим следам Крестьянской войны под предводительством С.Т. Разина, представляла собой сочетание авторских дневниковых записей с историко-публицистическим исследованием на основе свидетельских показаний, сыскных дел, царских грамот и т. п.

76

Изданного Л.З. Мильготиной в 31-м томе Полного собрания русских летописей (далее – ПСРЛ). М., 1968. С. 206–233. О ходе работы автора свидетельствуют его дополнения к беловику: АИ. СПб., 1841. Т. 2. № 202.

77

В частности, в Беляевский летописец: Богданов А.П. Россия при царевне Софье и Петре I. Записки русских людей. М., 1990. С. 27–44: Он же. Беляевский Летописец 1696 г. в своде Степенной книги с Новым летописцем на 130 глав // Novogardia. Международный журнал по истории и исторической географии Средневековой Руси. 2021. № 4.

Завоевавшая особую популярность пространная редакция была создана, по побуждению астраханского воеводы П.М. Салтыкова и митрополита Парфения, к 7 июля 1679 г. Это уже целая книга, разделенная на 14 глав, в которой ярко выраженный личностный подход сочетается с изрядным богатством материала: документов приказной палаты и архиерейского дома, дополнительных устных свидетельств и житийной литературы [78] .

Надобно отметить, что большое распространение получали именно те дворянские произведения или редакции, которые были связаны с административным заказом: формальным ли, или вызванным личным рвением дворянина. Примером сего может служить и редакция Сибирского летописного свода, поднесенная в 1689 г. тобольскому воеводе М.П. Головину местным дворянином М.Г. Романовым, выдвинувшимся из подьячих в дьяки на приказной службе [79] .

78

Чистякова Е. В., Богданов А.П. «Да будет потомкам явлено…». Гл. 3. С. 41 и сл.

79

Дергачева-Скоп Е.И. Автограф М.Г. Романова – одного из составителей Сибирского летописного свода // Древнерусская рукописная книга и ее бытование в Сибири. Новосибирск. 1982. С. 79–102.