Скиталец. Хромой бог
Шрифт:
– Маша, а ты что тут делаешь? У тебя дежурство уже закончилось.
– Роман догадывался о причине, задержавшей Машу в госпитале, но не хотел в этом признаваться.
– Закончилось.
– Коротко ответила медсестра. Делиться своими сердечными тайнами она не готова.
– Понятно. Умирающего героя подкормить.
– Сама не хочешь рассказать, попробую выведать.
– И что с того?
– Бросилась защищать свою тайну. Напрасно. В госпитале так много женщин, а они не пройдут мимо такого события. Через час сарафанное радио обо всем подробно расскажет.
– Ничего.
Машка убежала. Роман осмотрел выпечку. Для Маши он сделал все, что мог. Дальше пусть сама решает.
– Мне, тетя Надя, чего перекусить выбери. Тут так много всего, все хочется попробовать, но и меру надо знать. Ты мне самое лучшее положи.
– Сейчас, Роман Алексеевич, - откликнулась тетя Надя, полная невысокая буфетчица.
– Я тебе всего положу, пирожки с капустой. С мясом, с яйцом и рисом. Ты чего, Роман, с утра пришел?
– У меня дежурство было в ночь. А другая работа не ждет, надо заступать на основную работенку.
– Домой не забежал, проголодался.
– Сделала вывод тетя Надя.
– Голод - не тетка, тетя Надя. Перед работой поесть не помешает.
– Все вы тетю Надю вспоминаете, как оголодаете.
– Она уверена, без ее пирожков ни одной успешной операции в госпитале не проведут. И больные на ее пирожках на ноги встают быстрее.
– Ты у на одна надежда, не зря тебя так назвали родители.
– Отчего не похвалить эту слдавную женщину.
Роман часть своих покупок занес в кабинет, а с оставшимся пошел к летчику. Зашел в палату.
– Как Орел, живой?
– Роман подошел к кровати и сел на стул рядом.
– Живой. Скоро можно выписывать.
– Голос бодрый. И впрямь, скоро можно будет выписывать.
– Успеешь. Отдохни немного.
– Роман не хотел торопиться. Пусть немного подлечится.
– Чувствую себя хорошо. Твоими, Роман, стараньями. Твоими молитвами.
– Молитвами сыт не будешь. Я принес тебе кое-что, перекусишь.
– Ромка протянул мешок с булочками тети Нади.
– У меня всего полно. Ребята из части приходили, принесли.
– На тумбочке возле кровати лежали яблоки, апельсины. Сослуживцы позаботились.
– Ты ешь. За облаками не кормят, в полете. А тут лежи и в свое удовольствие кушай.
– За облаками и в правду не кормят.
– Алексей улыбнулся.
– Расскажи, как оно за облаками.
– Рома хотел знать, что обычный человек чувствует в полете. Похоже это на то, что чувствуют Древние при перемещении между мирами?
– Отлично. Словно птица. Слышишь музыку сфер.
– Алексей любил небо, безграничные просторы и свободу.
– И ангелочков видишь. Они тебя оттуда и пнули. Заслушался.
– Посмеивался Роман.
– Не пинали и не заслушался. Так получилось.
– Железная птица не выдержала нагрузки. И он виноват, сплоховал в полете.
– Я тут тебе сувенир принес, оберег. Серебряная цепочка, на ней кругляшка. Тебя от беды сбережет. А летающих тарелок не встречал?
– Эту цепочку Роман перенес из своей сокровищницы,
– Нет. У меня с головой все в порядке, к психиатру не надо. Летающих тарелок нет.
– К психиатру не надо, а к окулисту в самый раз.
– Как мало люди замечают странностей вокруг. Верят, что не одиноки во Вселенной и тоскуют по внеземным контактам. И все э
То рядом, в двух шагах, только внимательнее присмотреться.
– Зачем?
– Очки пусть выпишет. Может и увидишь.
– Ромка снова посмеивается.
– Ты сам, Роман, тарелки видел?
– Алексей пытается доказать, летающих тарелок никто не видел, значит их нет.
– Каждый день, на столе.
– Рано доказывать обратное. Всему свое время.
– А инопланетян, зеленых человечков?
– Вот и доказано очевидное. Нет инопланетян рядом. До них много световых лет. Когда-нибудь встреча произойдет, но не в ближайшее время.
– Ежедневно, в зеркало посмотрю, а на меня инопланетянин глядит. Сам пугаюсь. Глазками инопланетный на меня зырк. Оторопь берет.
– А ты от зеркала держись подальше, не смотри.
– Алексей смеется. Ему невдомек, Роман говорит правду.
– Рановато мне зеркала завешивать, да табуретки по среди комнаты под домовину ставить. Поживу еще. Рано полы по мне мыть. Не дождетесь.
– Я не о том, Роман.
– Знаю. Поправляйся. Ты еще полетаешь. И тарелки увидишь. Мне топать пора. У нас очередная комиссия.
– Роман поднялся и пошел к двери. По дороге оглянулся. Не так долго ждать встречи с зелеными человечками, ты их увидишь.
Алексей окликнул Романа.
– Заходили они, Роман. Выспрашивали. Комиссия. Я говорю, не помню ничего, не знаю. Они не верят. Быстро на поправку пошел.
– Неугомонные. Мрут больные - плохо. Поправляются - еще хуже. Пошел я. Выздоравливай.
На этот раз комиссия в госпитале пробыла не долго. Прошли по палатам. Осмотрели тринадцатую и убыли.
Важного пациента доставили в госпиталь к обеду. Позвонил Павел Павлович:
– Рома, зайди в тринадцатую, я туда же направляюсь. Посмотрим на нашего больного.
Роман пошел. Опираясь на свой верный костыль. В палате собрались врачи, медсестры, Павел Павлович. В постели лежал мальчуган лет четырнадцати. Осунувшийся, под глазами черные круги. Неподвижное тело, только руки перебирают край одеяла. Во взгляде нет надежды, только отчаяние и неверие в жизнь.
– Что скажете, коллеги?
– Спросил Павел Павлович. Но больше всего он хотел услышать мнение Романа.
– Надо провести комплекс анализов, потом посмотрим. Полное обследование.
– Ничего другого оттт коллег врачей Павел и не ждал.
– Что ж, проведем обследование. Все свободны. Роман, задержись.
Врачи покидали палату.
– Как тебя зовут, парень?
– Спросил Павел Павлович у мальчишки.
– Вадик.
– Слабый, полный тоски голос.
– У нас военный госпиталь, поставим тебя на ноги. Что скажешь, Роман?