Скиталец

Колокольчики, висевшие у входа, зазвенели на ветру. Она использовала тонкие, но прочные лески — леску для рыбалки, как сказала Табита, хотя Лара не знала, что поблизости есть рыба, — чтобы подвесить разномастную коллекцию ложек, вилок, ножей и ключей к металлическому кольцу. Музыка, которую они создавали, была случайной, но в поселении больше ничего подобного не было. Она была удивлена, что их не украли на металлолом; вероятно, потому, что никто не хотел долго находиться в тени стены.

Она отодвинула дверь в сторону и вошла, бросив сумку на свой поддон. Прикрывая дверь, она оставила щель; немного больше воздуха помогло бы избавиться от дневной жары.

Сняв с головы повязку, она бросила ее в стопку запасной ткани и застонала от ощущения прохладного воздуха на своей коже. Она вытащила заколку из волос и распустила косу. Распустив волосы, она провела по ним пальцами, закрыв глаза и массируя кожу головы. Несмотря на то, что она была прикрыта, грязь проникла внутрь. Если бы вода не была такой драгоценной, она бы ополоснула волосы.

Глубоко вздохнув, она открыла глаза и опустила руки.

Она пересекла маленькую комнату, развязала пояс на талии и достала фарфоровый осколок и свою потрепанную металлическую зажигалку. Последняя была одной из ее самых ценных вещей, которую она не хотела обменивать. Топливо было достать нелегко, но легкий доступ к огню не раз спасал Лару и Табиту в суровые зимы.

Хотя тени в доме сгущались, и она легко нашла свой фонарь; он всегда был на одном и том же месте. После нескольких попыток зажигалка вспыхнула, и она подожгла фитиль, наполнив хижину мягким оранжевым свечением. Простой фонарь — всего лишь стеклянная емкость с небольшим количеством масла и фитилем через крышку — был одной из ее единственных предметов роскоши. Вероятно, она пользовалась им слишком часто, но он горел медленно и гарантировал, что ей не придется оставаться одной в темноте.

Вернув зажигалку на место, она снова изучила фарфор, повертев его в руке. Она провела по рисунку кончиком пальца, восхищаясь тем, как извилистые линии соединялись, создавая нечто такое красивое. Какой цели это служило? Никакой. Оно просто… было. Как и многие найденные ею остатки старого мира, это украшение не имело ценности и не выполняла свою изначальную роль.

По какой-то причине такие предметы говорили с ней. Она знала, что они были пустышками. Собирать их — пустая трата времени и сил. Но Лара не могла устоять.

Она положила осколок на самую верхнюю полку своего маленького чемоданчика, среди других бессмысленных безделушек, которые она собирала годами, — всех предметов, которые не стоили ничьего времени, чтобы их украсть. Они радовали глаз Лары, и этого было достаточно.

Когда она отвернулась от своих сокровищ, чтобы посмотреть на остальную часть своего дома, то вспомнила, как мало она сегодня сделала. Там был жалкий поддон, на котором она спала, и деревянный ящик рядом с ним с ее немногочисленной одеждой. Голод вернулся, терзая ее внутренности. Здесь не было еды.

Даже пустоты в животе было недостаточно, чтобы отвлечь Лару от истинной пустоты внутри нее. Она была одна. Табита была ее единственным другом, ее единственной семьей. Ее старшая сестра, мать, лучшая подруга. Табита направляла Лару, учила ее, утешала. И теперь… Теперь у нее никого не было.

У нее ничего не было.

С вскриком разочарования она села на прочный ящик и стянула поношенные ботинки. Встав, она подняла ящик, засунула под него свои ботинки и с грохотом поставила его обратно. Долгое время она сидела сгорбившись, тяжело дыша и ковыряя пальцами деревянные доски. Ее тело сотрясалось от усилий сдержать слезы. Слезы ничему не могли помочь. И уж точно не принесли бы ей еды.

Снаружи послышался мягкий звук колокольчика, перекрывший постоянный гул ветра. Мышцы Лары расслабились, когда музыка прогнала ее печаль и разочарование. Гнев помог бы не больше, чем слезы.

Она закрыла глаза и прислушалась к музыке, вызывая в уме мелодию. Ее тело раскачивалось в такт нотам. Она не могла утолить свой голод, но могла ненадолго освободить разум.

Лара напевала, звук наполнял ее грудь и поднимал сердце. Встав, она подняла руки и запустила пальцы в волосы. Она покачивала бедрами в такт ритму в голове, позволяя музыке увлечь ее. Позволяя забыть.

Она слепо шагнула вперед, в глубине души точно зная, где что находится внутри лачуги. Поношенная ткань юбки касалась ее ног, перекручиваясь и раздуваясь от ее движения. Ночной воздух ворвался в дверной проем, лаская ее раскрасневшиеся щеки быстрым, мимолетным поцелуем.

Лара танцевала, ни разу не открыв глаза в страхе, что ее оторвут от грез и утащат обратно в мир голода, разврата и пыли.

Глава Вторая

Ронин присел, прижимаясь спиной к перевернутому автобусу. Грязь, скопившаяся вокруг и внутри него, остановила бы пули, выпущенные двумя опустошителями, но это был только вопрос времени, когда они обойдут его с флангов и сведут на нет его прикрытие.

— Твое спасение, скиталец по Пыли! — крикнул один из них, его голос был наполнен цифровым потрескиванием. — Это наше, независимо от того, прикончим мы тебя или нет!

Значит, по крайней мере, один синт. Даже если они оба были ботами, их первые выстрелы пролетели мимо, что означало, их работу не на пике возможностей. Ронин тоже был не в лучшей форме, после стольких лет, проведенных в Пыли, но его оптика все еще была полностью исправна.

У опустошителей было только три основных пути нападения, если бы они решили атаковать — по обе стороны автобуса или через верх. Процессоры Ронина запустили имитацию для всех трех вариантов. Несмотря на ограниченные пути, существовало бесчисленное множество возможных вариаций, и ни одна из них не могла привести к минимальному личному ущербу.

Ветер пронесся над пустошью, шелестя пучками коричневой травы, беспорядочно растущей на дюнах, и забрызгивая Ронина песком. Настроив свои аудиорецепторы, он уловил тихий хруст грязи под сапогами опустошителей, когда они приближались. Он определил их местоположение по звуку.

Оттолкнувшись, он запрыгнул на борт автобуса. Старый ржавый металл прогнулся и заскрипел под ним, но выдержал его вес, когда он метнулся к своей первой цели. Опустошитель находился всего в двадцати трех и одной восьмой футах от него; вполне в пределах досягаемости бронебойных пуль, чтобы сделать свое дело. Первая очередь Ронина попала опустошителю прямо в грудь и пробила кожух под его синтетической кожей. Он упал, не успев выстрелить в ответ, конечности его свело судорогой.

За те полсекунды, что длилась атака Ронина, второй опустошитель успел среагировать и выстрелить из своей винтовки. Первые пули попали в Ронина, когда он поворачивался. Он покачнулся от удара, но не опустил руки и нажал на спусковой крючок.

Пушка опустошителя дико дернулась, поднимаясь из-за неконтролируемой отдачи, когда выстрелы Ронина пронзили корпус бота и попали в его силовой элемент. На долю мгновения из отверстий вырвались языки синего огня. Из них повалил дым, руки и туловище опустошителя обмякли, ноги зафиксировали его в вертикальном положении.

Ронин держал свое оружие наготове и приблизился к другому боту. Тот задергался на земле, поднимая небольшие облачка пыли. Двигательные функции нарушены. Вероятно, у него был поврежден центральный процессор. Стоя над ним, он сделал еще два выстрела в его спину. Его силовой элемент вспыхнул от перегрузки, и он перестал биться.

Он осмотрел местность оптическими глазами, не обнаружив никакого движения, кроме того, что было вызвано ветром. Если у опустошителей и были другие товарищи, они решили, что бой был слишком рискованным. Он посмотрел вниз, чтобы оценить полученные повреждения. Его корпус отразил три пули, но еще три прошли навылет. Диагностическая проверка не выявила существенных повреждений ни в одной из его систем.