Скитники

На самой южной окраине долины, в седьмом по счету ските-призраке, Корней увидел свежо натоптанную тропку, ведущую к одной из изб. С радостной надеждой юноша подбежал к крыльцу и отворил дверь. На скамье сидел седой, но, впрочем, не старый мужчина с высоким, чистым лбом, искрящейся гривой и аккуратной окладистой бородкой. Его благородная внешность никак не вязалась с той обтрепанной, латаной одеждой из самотканого сукна, в которую он был облачен. Мужчина читал вслух книгу сидящему рядом подростку с вопрошающими глазами на удивительно взрослом лице. Увидев Корнея, человек отложил фолиант и начал истово креститься двумя перстами, уставив на вошедшего изумленные глаза.

Корней, смекнув, что его приняли за восставшего из мертвых, сдерживая волнение, произнес:

– Доброго здоровья вам. Не пужайтесь. Странник я. Тоже из старообрядцев.

Улыбаясь сквозь слезы радости и счастья, мужчина кинулся горячо обнимать вошедшего:

– Милости просим. Какими судьбами до нашего двора?..

Вскоре братья по вере знали друг о друге многое. Беседа их, перемежавшаяся молитвами, затянулась, как водится в безлюдных краях, до утра. Выяснилось, что этот благообразного вида человек по имени Григорий, потомок ссыльных раскольников, живет здесь с прошлой осени. При царе преподавал в губернском городе латынь, имел высокое ученое звание профессора. Не желая принимать насаждаемые новой властью порядки, он нашел приют в загородном монастыре. Но его вскорости закрыли, и в святой обители разместили военных. Изгнанные монахи разбрелись по окрестным деревням. Григорий с одним из иноков поплыли на лодке на север, в глухомань, подальше от мест, пораженных революционной заразой.

Путешествие по реке не было утомительным, и даже нравилось профессору, но однажды, наскочив на валун, их посудина опрокинулась. Быстрое в этом месте течение подхватило Григория и вынесло на поросшее тальником мелководье. Выбравшись из воды, он долго искал в прибрежных зарослях своего спутника, но безуспешно. Тот видимо, не умея плавать, скорее всего, захлебнулся сразу и вода уволокла его далеко вниз.

Проблуждав по горам дня три, изголодавшийся профессор наткнулся на стоянку эвенков. Инородцы покормили его, оставили ночевать. Совершенно не приспособленный для жизни в тайге ученый, чтобы не сгинуть, так и прибился к ним.

Быстро освоив несложный язык лесных бродяг, он узнал, что дальше на севере имеется немало потаенных скитов старообрядцев, и по весне двинулся на их поиски. Но, когда наконец добрался сюда, то увидел ту же страшную картину, что и Корней.

А остался он здесь, чтобы исполнить христианский долг - предать земле умерших единоверцев. Переходя из скита в скит, Григорий хоронил их останки. Однажды вечером дверь в избу, где он ночевал, тихонько приотворилась и в образовавшуюся щель просунулась патлатая голова. Григорий молча смотрел, что будет дальше. А голова с ходу предложила: “Давайте вместе жить. Со мной не пропадете”.
– И положил на стол двух рябчиков.

“Господи, откуда ж такой объявился,” - подумал профессор, а вслух сказал:

– Ну что ж, я согласен. Давай знакомиться. Меня зовут Григорием. Я здесь живу, а ты где?

– Нет, дядя, это я здесь живу. А вы пришлый. Я за вами давно смотрю. Поначалу боялась, думала, тоже грабить будете. Но когда вы стали хоронить наших, поняла - вы не такой, вы хороший.

– Так ты девчонка, что ли?

– Конечно. Ефимия я или, если хотите, Ефимка.

По Божьей милости, вместе так и живут: профессор и чудом выжившая юная дева.

– Скверно нынче в России, - сетовал профессор, - смута после заговора антихристов великая, бесчинье небывалое. Поначалу я тешил себя надеждой, что революция прояснит умы, но, вместо этого, заводимые новшества и вовсе разум помутили. Дошли до братоубийства. Дети супротив отца с матерью пошли. Полное светопреставление! Наваждение какое-то!

Узнав, что Корней из по сей день здравствующего Варлаамовского скита, Григорий просиял:

– Слыхал про ваш благочестивый скит от эвенков, и про тебя от них знаю. Крепко схоронились вы - никто не ведает дороги в ваше прибежище.

Продолжать поиски жилых скитов более не имело смысла: если двигаться дальше на юг, то там уже начинаются Советы.

Григорий предложил попытаться поискать на востоке, но Корней уже знал от эвенков, что скитов там нет вообще. Решили возвращаться во Впадину. Утешением было то, что возвращаются они втроем. Но прежде следовало захоронить оставшиеся в двух скитах тела единоверцев.

Когда зашли в дом, где на столе лежал странный камень, Корней вспомнил про видение и, в надежде, что профессор увидит то же, что и он, положил камень ему на ладонь.

– О, агат! Да какой красивый!
– с восхищением произнес Григорий.

Корней внимательно наблюдал за выражением лица спутника:

– Вы ничего в нем не видите?

Профессор еще раз внимательно оглядел агат и, ничего не обнаружив, вопросительно посмотрел на парня.

– Дядя Григорий, не знаю, как объяснить. Может, это и чудо явилось, но когда я смотрел в камень в первый раз, то увидел внутри него движущиеся картинки, - и скитник словами обрисовал видение.

– Корней, да ты провидец или святой!
– воскликнул Григорий потрясенно.
– То-то ни в одной избе, ни в одном амбаре, ни в одном погребе нет припасов. А люди, которых ты видел в папахах - это и есть представители новой власти. Взрослых с собой увели либо в расход пустили, а старые и малые с голода поумирали - задумчиво заключил он.

– Выходит, они весь провиант изъяли? Оставили скитников в зиму без крошки? Новая-то власть, похоже, не лучше старой, - расстроился Корней и без того подавленный тем, что скитов единоверцев много, да людей в них нет.

Когда за спиной осталось последнее поселение, путникам почудилось, что кто-то идет за ними. Обернувшись, они никого не увидели. Перекрестились и двинулись дальше. Через некоторое время до них явственно донеслось жалобное поскуливание. Люди остановились, прислушиваясь. Вскоре из травы выбежал худой запыхавшийся медвежонок. Корней, жалеючи, погладил его, вытащил из котомки запеченного хариуса и, покормив с руки, легонько подтолкнул малыша обратно в сторону скитов. Но повеселевший доходяга уходить не собирался.

– Дядечка Корней, это мой друг Потапушка. Он тоже сирота. Медведица еще когда черемуха цвела околела. Давайте возьмем его с собой.

– Малая дело говорит. Грешно бросать несмышленыша, пропадет, - поддержал профессор.

Корнею по душе пришлись слова сотоварищей, и он предложил:

– Понесем пока на руках, пусть передохнет.

Всю обратную дорогу странников мучила установившаяся после недавно прошедших здесь дождей духота. Долгое в эту пору солнце и безветрие превратили насыщенный влагой лес в парную. Когда светило достигало высшей точки, прогретая в полную силу тайга, разомлев, наполнялась такими густыми испарениями, что людям становилось невмоготу. Еще неделю назад сухой и ломкий ягель стал упругим, мясистым. Он рельефно выделялся на зеленом ковре мхов узорчато-белой пеной.

Шли мокрые от пота и влаги, пропитавшей воздух. Дышали часто и тяжело, то и дело откашливая мошку, залетавшую в рот. Ветер, и так едва живой, застревая в верхнем ярусе веток, вниз вообще не проникал. Путники большей частью молчали: слова, произнесенные вслух, отнимали много сил. Только сопение Потапушки, стоически переносившего духоту, нарушало вязкую, липкую тишину.

Питались чем придется. Заходя освежиться в озеро или заводь, они, наученные Ефимкой, надергивали там связки длинных тонких стеблей с висящими на них фигурными водяными орехами, или, как их здесь называли, чилимами. Обрывали черные плоды с острыми рогами и, расколов кожуру, ели вкусную и сытную белую мякоть. Для разнообразия вечером запекали водяной орех в золе. Испеченный, он был еще вкусней.